Записки сотрудницы Смерша - Зиберова Анна Кузьминична (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
К концу тридцатых годов жизнь в стране улучшилась, хотя все мы жили скромно, имели только самое необходимое, но нам было чуждо накопительство, не имелось стремления к наживе. Мы справедливо считали, что счастье не в деньгах.
Наш десятый класс был маленьким (четырнадцать девочек, шесть мальчиков), очень дружный, никто никого не подсиживал, ни на кого не жаловался. Учились хорошо, друг другу помогали и защищали. Некоторые девочки уже влюблялись, были определенные пары, а я вся была в учебе и занятиях со своими пионерами.
Однажды во время урока ко мне за парту подсел Вася Григорьев, неожиданно послюнявил палец и провел по моим бровям, а затем показал палец ребятам и сказал: «Нет, не красит!» И опять перешел на свою парту. Оказывается, мальчишки поспорили, крашу ли я брови, а я, как и мама, была чернобровая, никогда не красилась и не применяла косметику.
В школе больше всего не любила и не понимала химию. Преподавателем химии был Николай Самуилович Холкин, ему почему-то дали кличку Чапельник [2]. Он мне очень симпатизировал. Бывало, вызовет к доске, задает задачи, а сам подсказывает, чуть ли не сам их решает. Я нервничаю, переживаю, знаю, что все будут смеяться, ведь даже за плохое знание урока он все равно поставит мне четыре или пять. И меня прозвали Чапельницей. Я его за это ненавидела, избегала, а он все равно вел себя так же. Даже когда фотографировали наш выпускной десятый класс, он растолкал всех моих подруг и встал рядом со мной. Недалеко от Николая Самуиловича жила наша одноклассница Вера Рыбина, так она была в курсе его семейной жизни: у него были жена и ее племянница, которых он держал в страхе. В начале Великой Отечественной войны Холкин ушел в ополчение, воевал под Москвой. Не знаю уж, что там было, ведь бои были очень тяжелые, с переменным успехом, и в какой-то момент немцы (наверное, они окружили подразделение) через громкоговоритель обещали жизнь тем бойцам, кто перейдет на их сторону. Тогда Николай Самуилович поднял руки и пошел к немцам, а кто-то из красноармейцев его застрелил…
Преподавателем русского языка и литературы был Петр Кириллович Боголепов. Прекрасный учитель, мы заслушивались его рассказами, просто внимали ему. Он очень много знал и привил нам любовь к чтению. Петр Кириллович называл нас только по именам, его уроки были к тому же уроками интеллигентности, такта, гуманизма, справедливости и доброты. Когда он возвращал после проверки наши диктанты и сочинения, то говорил об их недостатках и достоинствах так, как будто это были произведения классиков! Он любил, чтобы в сочинениях мы высказывали свою точку зрения, и чаще всего задавал сочинения на свободную тему. Как-то после встречи детей испанских республиканцев я написала об этом и отдала Зине Гридневой, а она переписала и сдала учителю. На следующем уроке Петр Кириллович раздал работы всем, кроме Зины. На вопрос, где же ее сочинение, он ответил, что поставил пятерку, но эта оценка принадлежит не ей, а Овсянниковой. И поставил мне две пятерки — за два сочинения, а Зине пришлось все писать самой. Петр Кириллович сказал, что уже хорошо знает слог и письмо каждого из нас, поэтому его трудно обмануть.
Боголепов видел, что меня обожают пионеры, которые всегда ждали конца урока около нашего класса. И он, и все наши преподаватели решили, что я должна поступить в педагогический институт на филологический факультет, а после его окончания придти на смену Петру Кирилловичу. На всех собраниях и вечерах говорили об этом и в итоге убедили меня.
Когда я уже работала в военной контрразведке, мне по долгу службы пришлось зайти в церковь на Таганской улице. Перелистывая метрическую книгу, я увидела, что там записан Петр Кириллович Боголепов, и, конечно, поинтересовалась им. Оказалось, что его отец был настоятелем этой церкви, а сам Петр Кириллович с детства пел в церковном хоре, затем окончил духовную семинарию, его взяли в хор Большого театра, у него был очень красивый тенор. Но однажды на охоте ему выбили глаз, из театра пришлось уйти, и тогда он стал преподавать литературу в школах (в 1936–1939 годах — в 464-й). На школьных вечерах Петр Кириллович обычно исполнял арии Ленского, романсы. Мы все, преподаватели и ученики, были влюблены в него, а он полюбил ученицу старше нас на один год и женился на ней.
Историю и обществоведение преподавал Александр Павлович Ефременко. Часто, входя в класс, он говорил: «Достаньте учебник по обществоведению, на странице такой-то вырвите лист или зачеркните портрет — это враг народа!» Мы послушно вычеркивали и больше о нем не вспоминали.
Географию вел Василий Николаевич Хмелев. На стене класса висела большая географическая карта, стоял глобус, и мы с ним путешествовали по всему миру. Хорошо разбирались в карте, знали тогда все страны, республики, города и многое другое.
Скажу, что вообще все учителя относились к нам очень внимательно, с ними можно было посоветоваться по любому вопросу.
В школе мне не нравились математика и геометрия, а вот тригонометрию любила. Увлекалась немецким языком. Из класса я и Коля Климкин лучше всех знали немецкий язык. Однажды учительница его спросила, что он читает в газете. «Ich lese nach Zeitung nur происшествия», — ответил он. Все было правильно, кроме последнего слова, сказанного по-русски.
Как же мы смеялись, и он вместе с нами! Коля очень безобидный мальчик, жил в деревне Грайво-роново, в Текстильщиках, где, как говорили, его отец имел большой огород, выращивал овощи и продавал их. Ребята называли Колю «огородником». Он не был ни пионером, ни комсомольцем, а после уроков, не задерживаясь, всегда бежал домой. Я встретила его случайно после войны. Мы обрадовались, немного поговорили, и он рассказал, как попал в плен к немцам. Когда они узнали, что он из Москвы, то сразу же стали кричать, что он комсомолец, избивали его, выбили все зубы. Уже после войны он вставил их, причем все золотые.
Когда учились в девятом, десятом классах, девочки из «а» класса разделились на «лемешанок» и «козловитянок [3]», первые были поклонницами, или, как теперь принято говорить, фанатками Сергея Яковлевича Лемешева, вторые — Ивана Семеновича Козловского. В классе на одной половине доски всегда стояла подпись Лемешева, на второй — Козловского: девочки очень похоже копировали их автографы. Фанатки ходили на концерты, посылали на домашний адрес их фотографии, а те возвращали снимки с автографами. Доходило до того, что девочки бегали к домам своих кумиров, подглядывали в окна, потом делились впечатлениями. Это было не только в нашей школе и не только среди подростков. Однажды Петр Кириллович собрал нас, учениц классов «а» и «б», и с возмущением сказал, что был на концерте Лемешева в Колонном зале Дома союзов, и ему было очень стыдно видеть своих учениц, которые, не дожидаясь окончания концерта, прыгали по креслам в грязных туфлях, направляясь к сцене. Петр Кириллович возмущался, а девочки смеялись. Такие ярые фанатки учились в «а» классе, мы по сравнению с ними были поскромнее и победнее.
Иван Федорович Карев, с которым мы служили в Особом отделе Московского округа ПВО, как-то рассказал, что две его дочери были фанатками Муслима Магомаева, всегда бегали на его концерты. Однажды они подошли к сцене, и Магомаев, прежде чем дать автограф, присматривался к девочкам и попросил у младшей дочери ее телефончик. Карев очень возмущался.
А тут поведением фанаток Лемешева оказалась возмущена вся Москва, когда вечером после концерта они большой группой провожали его домой и не подпустили к нему жену, Ирину Масленникову, вышедшую его встретить. Одна из фанаток на слова Масленниковой, что она является женой Лемешева, ответила: «Ты недавно стала женой, а я уже давно». Лемешев промолчал, а Масленникова подала в суд на развод. Их развели, и шум в Москве был большой. Почему Лемешев промолчал? Боялся потерять поклонниц? А ведь он всегда подчеркивал, что очень любит Масленникову, которая родила ему дочь Машеньку.
