Путеводитель по оркестру и его задворкам - Зисман Владимир Александрович (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
Вариация сюжета. Когда ты приходишь вовремя и куда надо, но почему-то не видишь на подходе толпы коллег, на которых чисто статистически должен напороться. Сердце автоматически сжимается в ужасе. На всякий случай.
Сюжет второй. Ты перепутал расписание и вообще никуда не пошел. И звонит тебе инспектор и спрашивает: «Ты где?» Самая блистательная история на эту тему была в начале моей творческой деятельности. На вопрос инспектора я честно ответил, что дома. Впрочем, это было очевидно, поскольку мобильников тогда не было. «Вообще-то у тебя „Эсмеральда“». Через сорок минут, взмыленный, я был в театре. Там ровным счетом ничего не происходило. Публика прогуливалась по фойе, оркестранты сидели в буфете и в курилке. Я в ужасе: «Что происходит?» «Не начинаем, тебя ждем», — отвечают. Гады. Просто мне невероятно повезло. На сцене при подъеме застряла линейка софитов. Спектакль начали еще минут через сорок.
Сюжет третий. Накладки. Бич духовиков (в основном). Потому что у них есть возможность некоторого творческого маневра между коллективами, но иногда поле маневра превращается в прокладку между Сциллой и Харибдой.
За день до концерта с Кристианом Бадеа, замечательным дирижером, лауреатом премии «Грэмми» и всего остального, в театре всплывает репетиция «Снегурочки», аккурат совпадающая с генеральной репетицией в БЗК.
И я приезжаю в консерваторию к началу репетиции, к 10 часам утра, несу уважаемому маэстро какую-то непотребную пургу о том, что у меня сломался рожок и мне надо к мастеру. Стыдно безумно! Потом к одиннадцати успеваю в театр, репетирую знакомую до остекленения «Снегурочку», всячески желая, чтобы она не только разморозилась и растаяла, но и хорошенько прокипела. Вечером перед концертом прихожу в БЗК. Инспектор говорит мне, что дирижер просил меня к нему зайти. Я ему отвечаю: «Да ладно, не морочь голову, и так тошно». — «Нет, правда просил». Иду. Маэстро заботливо спрашивает, как инструмент. Я готов сквозь землю провалиться. Лепечу какой-то позитив с уверенным видом. Дальше он мне на пальцах объясняет, как бы он хотел услышать рожковое соло. Очень подробно и очень по делу. После этого остается только одно — играть либо гениально, либо очень гениально. Получилось что-то среднее. Вот мне это надо?
Во избежание некоторого недопонимания хочу обозначить, что каждый отдельный случай успешного исполнения воспринимается как чудо и результат необычайного стечения обстоятельств. Понимая это, коллеги всегда тихонечко аплодируют тому, кто только что выложился по полной. Но как только появляется ощущение, что ты наконец научился играть, в библейской терминологии называемое гордыней, расплата следует незамедлительно и выражается в виде жестокого сольного облома. Поэтому, как только я чувствую приближение намеков на самодовольство, я играю что-нибудь из Моцарта. Без свидетелей. Совсем немного. Результат надежный, как от хождения по граблям.
Посреди концерта в Колонном зале Дома союзов обнаруживаю, что нет нот арии Германа «Прости, небесное созданье». Играл тысячу раз. Помню, что там четыре ноты соло рожка. Помню, в каком месте, помню, что вторая из них, как правило, норовит не взяться. Какие ноты, хоть убей, не помню. Опыт, слава богу, уже был, решил, что подожду, а там само сыграется. Сыгралось.
Опаздываю (по предварительной договоренности) на репетицию конкурса теноров. На малой сцене Большого театра. Это когда его реставрировали. Внутри первый раз. Топологии не знаю. Знаю только, что все концертные заведения в мире проектировали больные на всю голову Мебиусы. Репетиция уже идет. Бегу на звук оркестра.
Слушайте, у них такое шикарное качество внутренней трансляции! Так и бегал от динамика к динамику, как призрак оперы. Пока меня, уже пускающего пену изо рта, не довели за ручку до сцены.
Состояние перед концертом
Это относится, главным образом, к симфоническим программам. Перед выходом на сцену появляется ощущение безысходной тоски, но вербализуемое не по-арамейски, как это принято, а в доступных выражениях. Обычно это сводится к формуле: «Господи, ну зачем я в это ввязался. Ведь сам напросился, Господи! Пронеси мимо стакан сей!»
Когда-то — я специально замерял — пульс сразу после соло был примерно сто пятьдесят. Со временем я понял, что если с этим ничего не делать, так не то что дом построить или дерево посадить — бездетным остаться можно.
Много лет спустя я пошел на курсы контраварийной подготовки. И там были упражнения на тренажере, при которых пульс должен был достигать ста пятидесяти. А у меня сто двадцать — сто тридцать. Тренер упрекает меня, что я сачкую. Я ему отвечаю, что не будет у меня ста пятидесяти. Тренированный я. Работа у меня такая.
Новая напасть. Мобильник
Простой здравый смысл и статистика подскажут, что если каждый день сто человек собираются вместе, то рано или поздно кто-то из них забудет отключить звук в мобильнике. Если это репетиция и дирижер не состоит на учете в психдиспансере, то ничего страшного. Неловко, конечно. Бывают, конечно, непросчитываемые случаи вроде того, когда дочка оркестрантки забыла мобильник в сумочке мамы. Свой-то мама перед репетицией выключила…
Кое-что о зачетах и экзаменах
Слава богу, никогда не снятся.
Совершенно ужасно, когда капля пота медленно стекает со лба. Она доходит до переносицы, и начинают сползать очки. Потом она медленно ползет вниз, и я жду, что произойдет раньше — пауза, в которую можно будет промокнуть лицо, или капля доползет до губ. Тогда губы и трость начнут неуправляемо скользить.
Доползла…
Game over.
Игра наизусть
Весна. Играю концерт Моцарта. Смотрю в окошко. Там, за окном, на подоконнике сидит голубь. Воркует и вертит башкой. Пока я на него умиротворенно смотрел…
Буквально две ноты — и ты вместо репризы снова играешь экспозицию. Призовая игра. А силы-то на исходе. Прав был профессор: «Пока не отзвучала последняя нота, считай, что произведение только начинается». Как никогда прав. Все эта сволочь за окном виновата, символ мира, который так легко и быстро превращает зерна в плевелы, а уже их оставляет на памятниках и шляпах.
Фиаско
Зачет в институте. Под дверью стоит трубач. Трясется страшно. Он следующий. Прислушивается, что там происходит. Предыдущий студент завершает программу. Трубач для храбрости заглатывает боевые сто грамм. Входит.
Комиссия объявляет двадцатиминутный перерыв.
Аутотренинг
Другой зачет. Трясусь я. В классе профессора. Он на зачете. Вспоминаю книгу В. Леви «Искусство быть собой» (она была тогда в моде). Сажусь в профессорское кресло. Вытянул ноги. «Мои руки теплеют, веки тяжелеют…»
Через полчаса меня разбудили. Очень вовремя.
Больше всего на свете музыкант боится потерять инструмент. Это на уровне прошивки. Или примитивного маньячества. Любой музыкант в дороге постоянно вздрагинает и проверяет, при нем ли футляр. Когда я еду на работу на машине, я всегда блокирую замки. Если же надо выйти к гаишнику или на бензоколонке, инструмент беру с собой. Оставить инструмент в машине — исключено. Дать инструмент подержать, пока ты завяжешь ботинки, можно только проверенному человеку, и то ненадолго. Если музыкант выпил и едет домой, то он едет стоя даже в пустом вагоне, чтобы не уснуть, предварительно намотав ремень футляра на руку. Если зашел в фастфуд перекусить, то инструмент находится между ногами или зажат тобой же между креслом и стеной. Запереть в ячейке камеры хранения в магазине самообслуживания — не рассматривается в принципе.
Требуются безумные усилия, чтобы уговорить себя оставить инструмент в студии на ночь, прекрасно зная, что она запирается и вообще находится на серьезно охраняемой территории, И даже это не всегда удается.