На плахе Таганки - Золотухин Валерий Сергеевич (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
2 марта 1995 г. Четверг
Убит Листьев. Все акционирование Останкино, рекламные структуры... Так и не пришлось мне с ним встретиться в кадре. Его все любили. Это была наша «звезда № 1». Господи!
«Послание одного сердца к другому» — так можно охарактеризовать нашу с Ленькой переписку. «Ужасный век, ужасные сердца...»
Почему-то нет звонка, а я жду, жду...
Антипов:
— Отменяется?
Любимов:
— Чтобы отменилось у меня?! Для этого надо меня убить.
Здесь многое, если не все. Отменить ему что-нибудь почти невозможно — премьеру, спектакль, жизнь...
3 марта 1995 г. Пятница
Теперь — театр. Я приезжаю раньше на полчаса, чтобы переодеться, расположиться, сделать какие-то звонки и дела до репетиции... а главное — почему-то я жду, что мне кто-то важный позвонит и предложит выгодный контракт или сценарий. Вот опять с 15 марта убрали из эфира мою передачу «Русские», то есть «Россия в лицах». Убрали до трагического события с В. Листьевым.
Беда в том, что в гримерной, где я пытаюсь думать и писать, не отключается и не регулируется трансляция. Идет все время отвлечение, ухо ловит репетицию, ухо приковано к сцене, к происходящему на репетиции.
8 марта 1995 г. Среда, мой день
«Церковь должна быть началом разума, культуры, образования, цивилизации». В. Шаламов.
9 марта 1995 г. Четверг
Интересный вопрос, говорящий о многом: «Валера, а тебя знает Алла Пугачева?» Эталон популярности: если «да», значит — все, есть она. «Его знает сама Алла Пугачева!» Дальше ехать некуда. Достиг. Снимите шляпу: его знает Пугачева.
Почему Любимов молодой? Потому что он не живет прошлым. Он его не очень помнит. Он живет настоящим и будущим. В этом он — женщина. Мы же отстаем от него в энергетике, мы все немножко староваты, а он — нет.
11 марта 1995 г. Суббота
Любопытный текст я сейчас из телепрограммы выпишу. «Подсчитайте ваш доход к 1 апреля — это не шутка! — чтоб потом не сесть в тюрьму. Налоговая инспекция заканчивает период добровольной сдачи деклараций о доходах, и если у Вас есть побочные заработки, то это значит, что Вы уже занесены в ее картотеку». Во, бл...
Неужели народного артиста возьмут за жопу за то, что он купил «Москвич»? На какие, спрашивается, доходы при нынешней ситуации? Ответ очень прост — на валютные сбережения, заработанные в Вене, Германии, Париже, и в долг. Одолжил. И теперь буду расплачиваться гонораром и суточными, что даст Греция.
Тамара спрашивает:
— Что случилось? Что переменилось? Почему ты так безбоязненно, зная, что я могу прочитать, все пишешь в дневник — как, и где, и по скольку раз вы трахаетесь?.. Чтоб ее машина переехала, я так желаю, чтоб она заболела чем-нибудь и сдохла... Так почему ты это все пишешь? Раньше с Шацкой ты так все зашифровывал, что три сыщика не поймут, а сейчас — такое откровение!
— Так! Да потому, что когда я понял, что ваша страсть к чужим секретам, письмам, дневникам неизлечима... Пьяная, особенно в начале запоя, вы все равно откроете мою тетрадь и найдете нужную страницу и число подозреваемое и выводы следственные сделаете, вы понимаете? Так что же мне шифровать... Я назло вам пишу больше, чем то на самом деле было. Жизнь у меня подходит к закату — откровением этим и фантазией я щекочу себе нервы, я горячу себя... Вы не заметили, например, что чем чаще хожу я в храм и молюсь, тем дома лучше атмосфера, и даже стали цвести цветы, и Сережа подобрел и откровенничать стал. Да, отчасти графоманил, но это меня успокаивает и в собственных глазах поднимает. Даже то, что я молитву 10 раз читаю, стоя на голове, пользу приносит. А в молитве я прощаю, например, Глаголина, что он упустил Илюмжинова.
Нет, я не произносил такого монолога (кроме первых двух фраз). Но суть не в том. Она ошибается. Я не все пишу, к сожалению. И не могу всего писать, и не умею, иначе это имело бы заранее грандиозный успех. Например, она ей желает, чтоб ту машина переехала, а та — чтоб мое паршивое семейство провалилось... фифти-фифти получается. А я думаю, что Тамарка ей должна спасибо сказать, что столько лет та дает мне силы. А та Тамарке в ножки поклониться, что спасает Тамара меня и дом. Что-то подобное, невразумительное, но туда, в этом направлении.
Наблюдение: «Я не люблю, когда мужчина плачет». Сказано про меня, когда я в прямом эфире говорил про Влада Л. Но я должен сделать одно признание. У меня была для себя задача, задание такое, да простят меня Бог и Влад. Когда я думал в машине, о чем буду говорить, у меня перехватывало горло, и я порешил, что хорошо бы это состояние психофизиологическое перевыплеснуть в эфир-экран. Тогда, чтобы я ни сказал, слезы оправдают все. Задание актерское, куда от него денешься. А еще сетовал после эфира — не шибко заплакал, не увидит зритель слез, не поверит в искренность. Ан нет, заметили! Стало быть, задание я выполнил, а это еще раз лад со своим ремеслом. И слава Богу. Вы говорите «не люблю плачущих мужчин», а это плакал артист. Да простит меня еще раз Листьев Влад, убиенный.
12 марта 1995 г. Воскресенье
Осенью 94-го года надо было отметить наше с Тамарой 20-летие. Лучшей не надо мне жены. Может быть, и есть лучшие жены, но применительно к моей индивидуальности, характеру и уродству — не надо. Она верная, терпеливая и, как всякая истинно русская баба, прощающая. А что мне надо? Всегда свежее, выстиранное белье, ухоженный дом — Зоя все восторгалась: «Какая же у вас чистая ванная, какая у вас чистота!» — накормленный и ухоженный Сережа.
ПОЧТАРЬ (Рассказ голубятника)
Он сел на нашу крышу с часами на ноге. Все так и обомлели. Тогда у всех были сараи, у всех голубиные стаи. А он сидит, такой крупный, мышцы сильные, грудь крутая, и часы на солнце сверкают. А тогда, в 50-х, за часы убивали, часы снимали, в трамваях сдергивали — ценность была большая. А тут на ноге у голубя... Стали его заманивать. Коноплю жареную сыпать, семечки, просо — не берет. Долго за ним охотились. Хотели сачками... Подберутся, а он чуткий, несколько шажков сделает в сторону. Испугать боятся — улетит. А часы взять охота. А он не улетает — видно, отдыхает. Его, видно, кто-то на спор запустил. Спор — святое дело. И тут один придурок вышел с ружьем, как бахнет в него. Но от него потом все отвернулись. Народ не любит таких. Убил почтаря и часы взял. А они, почтари, летают далеко. Вылетают они, как правило, рано утром, высоко. Отмахают свою тысячу и ищут место для отдыха. Сядут, жируются в хлебах, часа два отдохнут и снова в путь. Часам к 5 опять устанут и выглядывают себе место на ночлег, но с кормежкой. Ночь спят, с рассветом в путь. Уважаю я эту породу. С часами летать тяжело. Вот он и сел отдохнуть. Не долетел до крыши своей. А мой отец на хромовые сапоги у пивнушки, помню, поспорил, что его голуби вернутся домой и их не заманят, не изловят. Километра за три... Пришел домой, выбрал чистую пару и туда, к тем сараям, с кем спорил. Мы, пацаны, тоже бегом туда — спор серьезный, на хромовые сапоги. И вот отец запустил свою пару. Те своих подняли, все стаи в небо. Не разберешь, где свои, где чужие. Отец своих из виду потерял. Разве можно в этой метели голубиной понять, разобрать, различить? Посадили они своих голубей. Наших нет. Побежали домой, а они дома, чистая пара. Выиграл-таки сапоги.
13 марта 1995 г. Понедельник
Мой план проплыть по Волге, по городам-героям, находит отклик.
А главный город — Ярославль, где родился Ю. П. Любимов — родина героя.
18 марта 1995 г. Суббота
Фонд «Фарватер». Почему не может заработать фонд? Потому что нет такой девицы длинноногой, белокурой, остроумной и веселой, которая могла бы банкиров обаять и на разных языках с ними разговаривать. Деловой, но легкой... не легкомысленной. С ней пошли бы мы 30 марта к Матвееву в «Русскую тройку» на презентацию и там мы познакомились бы с банкирами и банкиршами. Они бы пожалели меня и голодающих артистов и перечислили бы мне на счет «Фарватера» 100 млн. рублей, которые бы под 150% я отдал бы Гольдману в его банки. И за год заработал бы вдвое. Вот такие мечты.
