Автобиография - Кристи Агата (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Политическая ситуация в Багдаде неуклонно ухудшалась и, хотя мы надеялись вернуться на следующий год, чтобы раскапывать другой курган или продолжать работы в Арпачии, уверенности, что это окажется возможным, у нас не было. После нашего отъезда возникли сложности с транспортировкой находок по морю, нам с трудом удалось получить свои ящики. В конце концов все было улажено, но ушло много месяцев и по этой причине нам не рекомендовали продолжать там раскопки на следующий год. В течение нескольких лет в Ираке практически никто не копал; все переместились в Сирию. Мы тоже решили на предстоявший сезон выбрать себе подходящее местечко в Сирии.
Помню случай, который оказался предзнаменованием грядущих событий. В Багдаде нас пригласили на чай к доктору Гордану. Он слыл неплохим пианистом и играл в тот день Бетховена. У него была красивая голова и, глядя на него, я подумала, какой это замечательный человек: всегда любезен и тактичен. Но вот кто-то невзначай упомянул о евреях. Доктор Гордан изменился в лице, причем изменился поразительно, я никогда не видела такого жесткого выражения.
– Вы не понимаете, – сказал он. – Возможно, у вас евреи не такие, как у нас. Они опасны. Их следует истребить! Ничто другое не поможет!
Я уставилась на него, не веря своим ушам. Но он имел в виду именно то, что сказал. Тогда я впервые столкнулась с ужасом, который позднее пришел из Германии. Для тех, кто много путешествовал, думаю, кое-что было ясно уже тогда, но обыкновенным людям в 1932—1933 годах явно недоставало способности предвидеть.
Там, в гостиной доктора Гордана, играющего на пианино, я увидела первого в своей жизни нациста – позднее я узнала, что жена его была еще более оголтелой нацисткой. Они выполняли в Багдаде определенную миссию – не только по части древностей и не только на благо своей страны, они еще и шпионили за собственным германским послом. Есть вещи, которые – когда в конце концов убеждаешься в них – повергают в отчаяние.
Глава пятая
Мы вернулись в Англию в ореоле славы, и Макс все лето, не отрываясь, писал отчет об экспедиции. Некоторые из наших находок были выставлены в Британском музее; то ли в том же году, то ли в следующем вышла книга Макса об Арпачии – Макс сказал, что ее нужно издавать без промедления: у археологов есть привычка надолго откладывать публикации, сказал он, а знания следует делать всеобщим достоянием как можно скорее.
Во время второй мировой войны, работая в Лондоне, я написала о нашей сирийской экспедиции. Я назвала книгу «Расскажи-ка мне, как ты живешь» и люблю перечитывать ее время от времени, вспоминая нашу сирийскую жизнь. На раскопках год похож на год – происходят одни и те же события, поэтому повторы неизбежны. И все же то были счастливые годы, нам было невыразимо хорошо вместе, и раскопкам сопутствовал успех.
Годы с 1930 по 1938-й вспоминаются как особенно удачные, так как они не были омрачены внешними невзгодами. По мере того как работы становится все больше, а тем более по мере того как становится больше успехов, свободного времени человек оставляет себе все меньше. Но те годы были все еще беззаботными: да, работы хватало и тогда, но она не поглощала нас целиком. Я писала детективные истории, Макс – книги по археологии, доклады и статьи. Мы были заняты, но не чувствовали постоянного напряжения.
Поскольку Максу было затруднительно приезжать в Девоншир так часто, как ему хотелось бы, мы проводили там лишь Розалиндины каникулы, а большую часть времени жили в Лондоне, по очереди перебираясь из одного моего дома в другой и пытаясь понять, какой из них нам больше всего нравится. В один из тех годов, что мы прожили в Сирии, Карло и Мэри, искавшие для нас подходящий дом, составили целый список и настойчиво рекомендовали мне посмотреть дом № 48 по Шеффилд-террас. Как только я увидела его, мне захотелось поселиться в нем, как не хотелось еще поселиться ни в одном другом доме. Дом казался идеальным, смущало, пожалуй, лишь одно: в нем был ненужный подвал. Комнат насчитывалось не так много, зато все – просторные и пропорциональные, как раз то, что нужно. При входе справа была большая столовая, слева – гостиная. Дверь на лестничной площадке между первым и вторым этажами вела в ванную и туалет, а на втором этаже справа, над столовой – вход в комнату того же размера, что и столовая, там помещался кабинет Макса с библиотекой. Обширная площадь позволяла расставить здесь большие столы для бумаг и археологических находок. Слева, над гостиной, мы устроили свою спальню. На верхнем этаже были еще две большие комнаты, а между ними – маленькая, ее отдали Розалинде. Большую комнату над кабинетом Макса предназначили для гостей – это была семейная спальня; а что касается комнаты слева, то на нее я заявила свои права – она стала моим кабинетом и гостиной. Все были немало удивлены, так как прежде я ни о чем подобном и не помышляла, но дружно согласились, что пора уже бедной старушке-миссус завести собственную комнату.
Мне хотелось иметь угол, где никто бы меня не беспокоил. В комнате не должно быть телефона – только большое пианино, крепкий большой стол, удобная софа или диван, стул с высокой прямой спинкой, чтобы печатать на машинке, и одно кресло, в котором можно расслабиться, – больше ничего. Я купила большой «Стейнвей» и несказанно наслаждалась своей комнатой. Пока я находилась в доме, на моем этаже запрещалось пользоваться пылесосом, и даже если бы поблизости случился пожар, я бы пальцем не пошевелила. Впервые в жизни у меня появился собственный уголок, и я блаженствовала в нем пять или шесть лет, вплоть до момента, когда во время войны дом разбомбили. Не могу понять, почему я никогда больше не устраивала себе кабинета. Наверное, потому, что привычка работать за обеденным столом или на углу умывального столика слишком въелась в меня.
Дом № 48 по Шеффилд-террас оказался счастливым домом; я почувствовала это, едва переступив порог. Наверное, человек, выросший в особняке с большими комнатами, подобном Эшфилду, всегда испытывает тоску по простору. Мне доводилось жить в очаровательных маленьких домиках – оба дома: на Кэмпден-стрит и «конюшенный» были небольшими – но я никогда не чувствовала себя там безоговорочно удобно. И дело вовсе не в мании величия; можно иметь небольшую, но очень элегантную и дорогую квартиру, а можно – гораздо дешевле – снять дом сельского священника, огромный, обветшалый, готовый вот-вот развалиться. Дело в ощущении простора, возможности расправить плечи. Кстати, если вам самой приходится делать уборку, то приводить в порядок большую комнату гораздо легче, чем вытирать пыль во всех закуточках и со множества предметов мебели в маленькой комнатушке, где к тому же постоянно натыкаешься на чей-нибудь «задний фасад».
Макс не отказал себе в удовольствии соорудить у себя в кабинете новый камин, причем строительством руководил лично. На Ближнем Востоке ему так часто приходилось иметь дело с очагами и дымоходами из обожженного кирпича, что он считал себя докой в этой области, хотя приглашенный специалист, мистер Уизерс, к его проекту отнесся скептически.
– С каминами и дымоходами никогда ничего не угадаешь наперед, – сообщил он. – Все делаешь по правилам, вроде должны работать нормально, а они не работают. Что же до этого, вашего, то он и придуман-то против правил, должен вам сказать, – заявил он Максу.
– Делайте точно, как я говорю, – ответил Макс, – и вы увидите!
К великому огорчению мистера Уизерса, он действительно увидел. Камин Макса никогда не дымил. В каминную доску Макс вмонтировал один из знаменитых ассирийских кирпичей с клинописной надписью, который стал как бы предупредительным щитом, оповещавшим – «Берлога археолога. Частное владение».
Единственное, что беспокоило меня на Шеффилд-террас, это какой-то запах в нашей спальне. Макс его не чувствовал, и Бесси считала, что я все придумываю, но я твердо стояла на своем: пахнет газом. Макс обратил мое внимание на то, что в доме нет газа, он к нему не подведен.
