Соколы Троцкого - Бармин Александр Григорьевич (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
Моя домохозяйка вернулась с лицом, опухшим от слез. На «Арсенале» было убито полторы тысячи рабочих. Рабочие кварталы были в трауре. Через несколько дней на противоположном берегу Днепра снова заговорили пушки. Части Красной Армии под командованием Муравьева неотвратимо приближались к Киеву. Рабочие «Арсенала», как вскоре стало всем ясно, поспешили с восстанием на одну неделю. Через шесть дней они могли бы взять город без кровопролития. Я помню, как одна женщина зашла к нам в дом и сказала:
– Петлюровцы бежали!
Мы знали, что учитель Симон Петлюра, ярый националист, возглавлял Украинскую Раду. Его правительство с остатками войск бежало к австрийской границе. Им пришлось так много и часто перемещаться, что они заслужили прозвище «правительства на колесах».
– Пойдем посмотрим, пришли ли красные, – предложил я Левину.
На Крещатике, главной улице Киева, толпа, состоявшая главным образом из рабочих, бурлила в неясном ожидании чего-то, что вот-вот должно было бы случиться. И вот вдали послышался стук копыт. Вскоре появился эскадрон кавалеристов без каких-то знаков различия, в обычных серых шинелях, в которых ходили солдаты всех армий. Они въехали на главную площадь, а затем неожиданно отступили. За ними последовал броневик с двумя пулеметами. Он остановился посреди площади, и из него выскочили два загорелых парня с красными нарукавными повязками.
– Красные! Красные!.. – Их окружила толпа. Какая-то женщина причитала:
– Вы знаете, что случилось в «Арсенале»? Расстрелять их всех надо!
Прискакали еще конники, и вокруг пьедестала статуи возник импровизированный митинг. Бородатый мужчина без головного убора, с мужественным лицом взобрался на пьедестал и начал выкрикивать фразы, которые находили живой отклик в сердцах собравшихся.
– Товарищи, Киев освобожден Красной Армией и отрядами восставших рабочих и крестьян. Товарищи, советская власть несет вам… Если мы хотим избавиться от бедности, несправедливости и войны, – продолжал он – нам нужно только сделать одну вещь – ликвидировать частную собственность.
«В таком случае, – подумалось мне, – я с большевиками». Меня охватило чувство триумфа, что я понял главную идею. Все выглядело так просто. Нам нужно было только бороться с теми, кто не хотел, чтобы трудящиеся переделали мир.
Но народная власть в Киеве простояла недолго. Снова в городе хозяйничали немцы. Однажды ночью мы были разбужены ударами приклада в дверь. Мы с Левиным застыли в напряженном ожидании.
– Открывай! – послышался приказ.
Левин быстро засунул свои брошюры под кровать. Я открыл дверь, и в комнату вломился украинский жандарм с двумя немецкими солдатами.
– Что вам надо?
– Молчать! Вы арестованы.
Нас привели в лукьяновские казармы, где временно содержались «неблагонадежные». Когда шел рядом с Левиным между двумя солдатами, я был взволнован. Меня охватило чувство товарищеской солидарности со всеми, кто поднялся вместе с нами на борьбу за лучший и счастливый мир.
Нам никто не сказал, почему нас арестовали, но, очевидно, это был чей-то донос. Нас бросили в концлагерь, охраняемый немецкими солдатами, и мы получали в немецкой полевой кухне свой ежедневный рацион из куска черного хлеба и кружки суррогатного кофе. Целые дни мы валялись на соломенных матрасах и не имели ни малейшего представления о том, сколько времени нам придется тут провести.
Левин рассказывал мне о ссыльных революционерах и как они бежали из сибирской ссылки.
– Даже тысячекилометровые расстояния не могли остановить их, – рассказывал он с огромным воодушевлением.
Но в нашей небольшой «сибири» нам надо было только перелезть через стену, пробежать по нескольким грядкам – и мы были бы недосягаемы. Я обратил на это внимание Левина, но он не проявил энтузиазма.
– Нет, – ответил он. – У нас есть шанс, что нас скоро выпустят, а если мы попытаемся бежать, то можем только попасть из огня в полымя.
Мне уже надоело наше монотонное существование. Только беседы с Левиным как-то его скрашивали. Однажды я заметил, что во время раздачи кофе все часовые собирались в одном углу двора, а другая сторона оставалась без охраны. И так повторялось изо дня в день. Я решил рискнуть. Поделился своим планом с Левиным, но он опять проявил нерешительность.
– Давай подождем еще немного и посмотрим, что будет.
– Нет, – ответил я. – С меня плена довольно. Я бегу. Пусть будет, что будет…
В тот же день, около семи часов вечера, когда охранники пошли за кофе, я сумел встать в самом начале очереди. Протянув свою кружку, я дождался, когда охранник плеснет в нее немного грязноватой жидкости. Затем не спеша пошел на другую сторону караульного помещения. Зайдя за угол, я бросил кружку и пустился бежать. Дорога была свободной. Я быстро добежал до стены, окружавшей казарму. Раньше я приметил место, где кирпичи были сколоты и по ним можно было, упираясь на выбоины, перелезть через стену. Оглянуться я не решался. Как только я вставил ногу в расщелину и сделал первый шаг, как за спиной у меня раздался оглушительный выстрел. В ужасе я оглянулся и увидел толстого немецкого солдата, вышедшего из-за угла караулки. Но я уже крепко ухватился за забор и не собирался отступать. Я подтянулся вверх, кирпичи крошились у меня под ногами. Продолжая карабкаться на стену, я слышал, как немец перезарядил свою винтовку. Мои ногти были сорваны до крови, но я уже взобрался наверх. Через мгновение буду за стеной, но я не решался посмотреть в сторону солдата. И у меня уже не было времени для прощального оскорбления, которое я так предвкушал. Неожиданно прогремел еще один выстрел, и в тот же самый момент я свалился в кусты по другую сторону стены, полагая, что убит. Но я даже не был ранен. Вскочив, как угорелый побежал через огороды, перепрыгивая через заборы, и вскоре оказался на улице. Только тут я почувствовал себя в безопасности.
К ночи я укрылся в пригородном доме у своего товарища и старался не высовываться на улицу. Но, по всей видимости, мой побег не слишком обеспокоил тюремщиков – у них были более важные дела. На следующий день отпустили Левина. Он был очень напуган и за себя и за меня.
– Когда я услышал выстрел, – сказал он, – я подумал, что тебе конец.
– Мне тоже так подумалось, – ответил я, и оба мы рассмеялись.
7. СКИТАНИЯ
Я не испытывал никакого желания снова попасть под арест и, поскольку у меня не было особых причин оставаться в Киеве, решил уехать из города. Последующие события не сохранились в моей памяти. Я намеревался добраться до города Черкассы, где жил мой дядя. К несчастью, еще находясь в товарном вагоне, я заболел, и у меня начался горячечный бред. Высокая температура совершенно истощила меня; я то дрожал от холода, то задыхался от жары. Какой-то добрый крестьянин сумел понять из моего бреда, куда я направлялся; когда мы подъехали к станции, он высадил меня, погрузил на телегу и отвез в дом дяди Петра.
Когда ко мне вернулось сознание, я подумал, что я в раю. На самом деле это была больница в маленьком неприметном городке. Палата, в которой я лежал, была покрашена в белый цвет. Открытое окно выходило в сад на цветник. Пожилая медсестра в белом халате всегда была поблизости с чашкой киселя. Я узнал, что у меня был приступ «испанки», от которой в 1918 году умерло очень много людей.
Тем временем педантичные по своей натуре немцы ввели повсеместно беспощадную, методичную систему реквизиций. Трагический случай произошел в деревне Виски, где жил дядя Петр. Несколько немецких солдат, проводивших реквизицию, были разоружены и избиты. Немецкий комендант приказал арестовать десять крестьян и наложил большой штраф на всю деревню. На следующий день был убит немецкий часовой. Немцы провели повальные обыски и в нескольких сараях нашли обрезы; немедленно они арестовали еще десяток молодых парней и всех расстреляли. Группа молодых крестьян напала на именье баронессы Вранницкой, которое немцы возвратили ей, подожгли дом коменданта, а затем в упор расстреляли выскакивавших из горящего дома немцев. Было убито два десятка солдат и один офицер.