Во имя человека - Поповский Александр Данилович (читаемые книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Можно было допустить, что весть об успехах русского ученого, опубликованных им в 1934 году, не дошла до Португалии, но в Америке не могли этого не знать. Между тем именно в Америке, в журнале «Архив хирургии» за июль 1946 года, статья Перейя и была напечатана.
Третье покушение на труды Вишневского имело место в Австрии и обошлось одним лишь устным докладом. Хирург Старлингер скромно сообщил на заседании общества в Вене в 1946 году, что им открыты лечебные свойства новокаина при воспалительных явлениях, а также влияние его на состояние тонуса различных систем организма.
Присутствовавший на заседании ученый Финстерер любезно заметил докладчику, что «открытие» запоздало. Оно сделано двенадцать лет тому назад знаменитым русским ученым Вишневским. Старлингеру следовало бы познакомиться с этим крайне интересным трудом.
– Кстати, – добавил он, – это может подтвердить находящийся среди нас сын ученого – генерал-майор медицинской службы Александр Александрович Вишневский.
Пути большой хирургии
Прошло более тридцати пяти лет с тех пор, как Вишневский возмечтал о «большой хирургии», об истинной хирургии грядущего. Было много борьбы в эти трудные годы, немало жестоких препятствий. Наконец он у преддверия успеха. Его метод лечения внедрился в клинику, оброс наблюдениями, стал точным. Блок и повязка перестали быть средствами, лишенными системы. Они чередовались и взаимно дополняли друг друга. Установилась дозировка, строго обусловленная практикой. Количество вводимого новокаина, сроки впрыскивания и комбинации с бальзамом стали определяться течением процесса болезни. Тонкость дозировки теперь нередко решала, даст ли бальзам одни результаты или другие – противоположные.
Была создана новая научная область, хирургия получила большое подспорье. Справедливо спросить: какой ценой добился Вишневский успеха?
– Я ни одной минуты, – говорит он, – не думал о другом, кроме анестезии.
Это именно так: он не давал себе ни минуты покоя. Вот он только что проделал несколько перевязок, пришел убедиться, как идет послеоперационный процесс. То, что он увидел, вынуждает его внести изменения в систему применения мазевой повязки. Неспокойная мысль не позволит ему отложить эту работу. Возникнут новые предположения, планы, идеи… Находясь с ассистентом в командировке, ученый ночью вдруг будит его.
– Я думаю над тем, – спешит он поделиться неожиданной мыслью, – правильно ли мы ведем больных с гнойниками плевры? Не передерживаем ли мы тампоны у них? – Он перечисляет целый ряд наблюдений и неожиданно принимает новое решение.
Суровое чувство ответственности, беспощадная строгость к себе и другим лишают его покоя. Время угомониться, утешиться сознанием, что жизнь прошла не напрасно, насладиться покоем и славой.
' – Я разучился отдыхать, – возражает он на упреки. – Мне все кажется, что остались кое-какие недоделки. Управлюсь с ними – и можно будет уйти на покой.
Друзья и семья махнули рукой на эти речи. Недоделок у него хватит на целую жизнь. Он недавно зачастил в акушерскую клинику, водил туда помощников, размышлял, волновался, и кончилось тем, что он разработал систему лечения грудницы. Новокаиновый блок избавлял матерей от тяжелых страданий и уродующей грудь операции. В начальных стадиях болезни блокада и повязка обрывали нагноение и прекращали грудницу в несколько дней. В тех случаях, когда операция была уже сделана, новое средство вдвое быстрее приносило выздоровление.
«Недоделки» нашлись и в операционной родильниц. Явилась возможность отвести угрозу ножа, когда сокращенная спазмами матка препятствовала выходу ребенка на свет. Новокаиновый блок, который устранял непроходимость кишечника, спазмы сосудов и атонию желудка, менял тонус матки. Роды происходили без осложнений, легко.
Напряженная и трудная жизнь!
– Я почти не читал занимательных книг, – сознается Вишневский, – хирургия не оставляла мне времени. О, до чего она жадная! У меня не оставалось свободной минуты. Мне делалось не по себе, когда со мной заговаривали о литературной новинке или о новом произведении искусства. Я с отчаянием набрасывался читать что попало, торопился наверстать потерянное время, но хирургия очень быстро меня отрезвляла и возвращала на место. Вот почему я всю жизнь тянулся к людям искусства и литературы, жаждал узнать, услышать от них то, чему сам не успел научиться.
Так трудна прошедшая жизнь, что он не соглашается дать сыну образование врача. Он просит друзей отговорить молодого человека от карьеры хирурга. Предприятие не имело успеха: и сын его и дочь стали врачами.
Годы труда, тревог и опасений вытравили из его сердца былые увлечения, лишили жизнь прикрас.
– В углу тут стоит мое ружье, – грустно замечает ученый, – оно не заржавеет, я чищу его. Я знаю, что уже не воспользуюсь им, но мне кажется иногда, что я как-нибудь оставлю на день больницу и схожу на охоту…
Есть ученые, способные отдать свою жизнь науке. Их именами мы справедливо гордимся. Но есть люди, способные на большее: отдать все свои радости, все то, чем мы живем, во имя и для блага человека.
События перенесли методику лечения Вишневского далеко за пределы Москвы – туда, где раны не наносятся стерильным ножом людьми в марлевых масках, где каждая ссадина кишит болезнетворными микробами, опасностью, которая несет в себе скорбные последствия.
Решение отправить бригаду в Халхин-Гол ученый принял на съезде хирургов. То, что он узнал из докладов, подсказало ему, что ни дня больше медлить нельзя. Кто мог подумать, что найдутся врачи, способные пренебречь новокаином! При лечении раненных в бою у Хасана анестезия почти не применялась. Каких только предлогов не приводили хирурги против нее! «Травмированный красноармеец, – твердили они, – не выносит уколов; ползучий инфильтрат усложняет операцию, удлиняет ее, приближая угрозу травматического шока. Местная анестезия, – не сдавались они, – ранит психику красноармейца, полное обезболивание не наступает, и раненый страдает вдвойне…» Сторонники наркоза спешили отметить, что они предрекали это давно. Теперь все убедились, что теория Вишневского – ничем не обоснованный миф.
Были и другие причины неуспеха анестезии в условиях полевой хирургии. По милости любителей эфира и хлороформа в госпиталях было много двухпроцентного новокаина, весьма необходимого при зубоврачевании, и Ни одного порошка для раствора. Не было и людей, знакомых с техникой местной анестезии.
Во главе бригады, выехавшей на фронт, был сын Вишневского – опытный помощник отца.
Восемнадцати лет он стал изучать медицину, слушать курс в университете, где когда-то учился отец. Здесь в глицерине и спирте хранились препараты былого прозектора Вишневского и демонстрировались его работы. Влюбленный в анатомию молодой Вишневский, как некогда отец, дни и ночи проводил в анатомичке, трудился до изнеможения и мечтал о ней в часы короткого отдыха. Из всех театров мира он считал самым священным анатомический.
С третьего курса он приступил к решению научных задач. Его занимал вопрос: почему обезболивание не наступало у Шлейха сразу после вливания раствора, а у отца это происходит мгновенно? Шлейх полагал, что само давление струи добавочно обезболивает нервы, – так ли на самом деле?
Студент делал опыты на трупе, вводил в ткани окрашенный раствор и прослеживал пути его следования. Сконструированный им аппарат опровергал предположение, что давление новокаина усиливает анестезию. Все определяется тугой струей, пущенной по заранее изученным ходам. Она широким потоком ползет по клетчатке и прослойкам мышц, обезболивая все на пути. Шлейх не учитывал футлярность строения тканей, убеждается экспериментатор, неподвижный раствор оставлял большие участки не задетыми анестезией.
Сын подтвердил то, что отец проделал практически.
Так началась их совместная работа.
Молодой хирург ехал на фронт со спасительным новокаином и можжевеловым дегтем для бальзамических повязок.
