Джими Хендрикс, история брата - Хендрикс Леон (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
В те же дни, когда брат с отцом жил у нашей кузины Грейси, наш двоюродный брат Бобби тоже приезжал со своей командой играть. Я уже писал ранее, что он относился к нам с Бастером по–разному. По каким–то соображениям Бобби нравилось говорить про нашу маму всякие гадости. Трудно понять его, понять, откуда столько гнева рождалось в нём, и каждый раз меня это сильно коробило.
— Слушай, Леон. Он не твой брат. Твоя мама прижила его на стороне, — помню, однажды разошёлся не на шутку Бобби. — А потом ваша мама сбежала ещё с одним придурком, и получился ты, Леон.
У меня холодело всё внутри, мы были закадычными друзьями, и вдруг — такое. Его слова были так жестоки, что я не выдерживал и пускался в рёв.
— Я всё расскажу отцу, — ревел я.
Никто так не говорил, никому и в голову не приходило такое сказать про нашу маму. Я не мог этого стерпеть и побежал прочь из гостиной. Бастер попытался меня удержать, но когда он схватил меня, я потерял равновесие и со всего размаху ударился лицом о дверной косяк. Мой глаз тут же распух и шишка стала величиной с мяч для гольфа.
Позже отцу мы сказали, что играли в догонялки, я споткнулся и упал. Мы решили ничего не говорить ему о Бобби.
Отец положил свою большую руку мне на голову и стал обследовать шишку у моего распухшего глаза.
— Ну–ну, за свою жизнь ты ещё много шишек себе набьёшь, ой много. Тебе стоит к ним привыкнуть.
Этот случай в тот вечер в доме кузины Грейси привёл к полному разрыву дружбы между братом и Бобби. Он не мог простить Бобби те слова. И с этого дня они редко виделись и ещё реже разговаривали друг с другом.
Весной 1958 года отец с Бастером переехали в один дом на Колледж–трит, где жила тётя Эрнестина со своим мужем, Корнеллом. И поскольку фамилия их была Бенсон, мы с братом звали его просто — дядя Бен. Тётя Эрнестина была столь любезна, что пригласила их пожить у себя на время, пока отец не приведёт свои дела в порядок… в очередной раз. Но что бы ни происходило, отец никак не мог освоить один урок — не пить и не играть. Конечно плохо, что он постоянно уходил в глубокий запой, но ещё хуже, что он еженедельно проигрывал все те деньги, что получал тяжёлым трудом. Итак, они с Бастером поселились у Тёти Эрнестины в её чулане на Бэкон–Хилл. И снова с пятницу до воскресенья я спал на одной кровати с Бастером и отцом, а так как это была зима, то мы прижимались друг к другу, чтобы сохранить тепло. У нас был всего один обогреватель на всех нас троих, так что мы поворачивали его по очереди к друг другу.
— Бог мой, Эл, как ты можешь так жить? — часто спрашивала его тётя Эрнестина. — И ты тут, в этом стираешь простыни?
Её критика обращена была к глухому и получалось, что она сама часто забирала простыни, простирать их в стиральной машине.
У тёти Эрнестины дома был проигрыватель и стопка пластинок. И мы с Бастером с наслаждением заслушивались блюзами. И вдруг мы осознали, что радиопрограмма ТОР40 потеряла для нас значение, когда у нас есть Роберт Джонсон и Muddy Waters. Больше всего Бастеру нравился Роберт Джонсон, потому что, как он считал, его музыка пылка и лишена кожи. Аккорды Джонсона были далеки от совершенства, а запись глухая и отчаянно шипела. Но музыка его брала за душу. Но несмотря на то, что Бастера здорово зацепил блюз, он внимательно прослушивал все годы нашей юности весь список популярности, еженедельно передаваемый по радио. Теперь, когда он играл такие номера Элвиса Пресли, как Hount Dog, Blue Suede Shoes и Heartbreak Hotel, они приобретали в его исполнении неповторимый свинговый оттенок. Тоже происходило и с вещами Бадди Холли и Чак Берри, которые он любил часто играть. Бастер комбинировал вместе различные элементы поп музыки белых, соула чёрных с блюзовым звучанием. Мне нравилось узнавать разные песни по радио, но я иногда с трудом узнавал их в исполнении Бастера, в его смешанном стиле, пересечении разных жанров.
До поры до времени акустическая гитара была подспорьем, но как только Бастер стал играть с другими ребятами, уже играющими в группах, она перестала его удовлетворять. Все стремились играть на электрической с применением усилителя. Никак уже его поцарапанная Кей не справлялась в их компании. И раз брат собрался продолжить своё увлечение музыкой, ему необходима была настоящая электрическая гитара.
Глава 5. Играя с группами
Когда ранней весной 1959 года владелец земли, у кого миссис Эрнестина арендовала дом, прибыл с инспекцией, он был несказанно удивлён увидев отца и Бастера, обитающих в чулане. Без дальнейшего обсуждения, он дал понять тётушке, что им следует немедленно оттуда съехать. К счастью у отца оказались отложенными часть денег, заработанными им постоянной ландшафтной работой и он снял заброшенную студию на втором этаже в 1314 по Ист–Террас в сиэтловском Фёст–Хилле. Вместе, мы трое, за эти годы видели не одно полуразрушенное жильё, но эта студия превзошла все. Дом был заселён тараканами, которые, похоже, прибыли туда со всех концов страны на некую тараканью конференцию, Террас–Стрит — это настоящие трущобы. Я прозвал это место "гетто в гетто". Люди слонялись туда–сюда всё время, и неважно было день это или ночь. Пьянство и драки было единственным их занятием. Проститутки на каждом углу и если вы не хотите попасть в какую–нибудь историю, то выходить вечером на улицу, я бы вам не советовал.
Дом находился почти напротив городского суда по делам несовершеннолетних, который стал одним самых часто посещаемых мною мест. Меня часто ловили просто на улице. Они прозвали меня "безнадёжным" и даже однажды хотели послать меня в исправительную колонию, но миссис Ламб настояла, чтобы меня поместили в закрытую католическую школу для мальчиков. В самом начале 5–го класса она отвезла меня в школу Бриско, расположенную на юге Сиэтла. С первого взгляда мне стало ясно, что это самая настоящая тюрьма для несовершеннолетних. Но миссис Ламб была хорошо осведомлена о моих приключениях в школе и считала, что смена школы мне послужит на пользу. С первого взгляда я понял, что новая школа мне не подходит. Мне совершенно не хотелось поселиться в этом ужасном кирпичном здании, где все носят форму, и спят в огромных общих спальнях. Я заревел как маленький и попытался сбежать от миссис Ламб, пока она ставила машину на стоянку. Я понимал, что забирать меня оттуда в ближайшем будущем она не собиралась.
Итак, сбежав из школы Бриско, следующей моей остановкой стал дом миссис Мэгвуд, добросердечной пожилой дамы, живущей на углу 24–й и Олив–Стрит в Центральном районе. Мне нравилось жить у миссис Мэгвуд, но не только потому что она была доброй женщиной, главное, её дом был не в нескольких милях от отцовского, как дом Доминиксов, а всего в восьми кварталах от той крысиной норы, в которой отец с Бастером поселились в Ист–Террас.
После работы отец каждый день запирал весь свой садовый инвентарь в специальном сарае, чтобы никто не мог его украсть из кузова грузовика. Задней стеной дом примыкал к бензохранилищу и всюду пахло прелой травой. Поначалу трудно было привыкнуть к этой вони, но мне и не такое приходилось нюхать и после нескольких уикендов я уже ничего не чувствовал. К тому же мы с Бастером мало сидели дома.
Поскольку брат стал заниматься музыкой гораздо позже своих сверстников, ему было труднее влиться в местный музыкальный мир и найти какую–нибудь группу, которая захотела бы взять его к себе. Впервые я увидел брата, играющего вместе с другими, когда мы однажды, в воскресный полдень, пришли к одному старику–негру домой. Он наладил микрофон и поставил на стол небольшой портативный магнитофон и они вместе сыграли несколько вещей из репертуара Muddy Waters'a. Кончив играть, мы все втроём, сидя в гостиной этого старика, прослушали только что сделанную запись. Я не знал зачем она ему понадобилась, но по старику видно было, что он остался доволен проделанной работой. Это была самая первая запись из когда–либо сделанных моим братом и, взглянув на его лицо, я мог сказать, что он был счастлив как никогда.
