Сталинский дом. Мемуары (СИ) - Тубельская Дзидра Эдуардовна (хорошие книги бесплатные полностью .TXT, .FB2) 📗

Мы продолжали встречаться во время его кратких приездов с фронта в Москву. Однажды он предложил мне переехать к нему. Мол, скоро он привезет мать из блокадного Ленинграда, и ему будет спокойнее знать, что она под моим присмотром. Это было странное, но честное предложение. Он сказал, что к новому браку пока не готов, хотя и очень ко мне привязан. Надо некоторое время пожить вместе, а там, после войны, наша совместная жизнь скорее всего наладится.

Должна признаться, Леонид мне с каждым свиданием все больше нравился. С ним было интересно: человек образованный, он хорошо знал поэзию, часто читал стихи наизусть, умел прекрасно рассказывать. У нас образовался круг знакомых. Мы часто ходили в театр. Серьезно обдумав сложившуюся ситуацию, я решила согласиться на его предложение и переехала к нему на улицу Горького. Вскоре Леонид привез из Ленинграда свою мать Фани Израйлевну. Она оказалась милым душевным человеком. С Фани Израйлевной мы стали жить душа в душу. Часто разговаривали о Леониде, которого она обожала. Она мне рассказывала о его предыдущих женах, сильно отличавшихся, как она говорила, от меня. Когда появлялся Леонид, было видно, как она оживает, как радуется каждому его слову, каждой шутке. Я вела хозяйство, работала в дирекции и ухаживала за все еще очень слабой после блокады Фани Израйлевной.

Месяца через два Леонид получил от Ирины Тихомирновой сообщение, что она с Мессерером возвращается в Москву. Теперь в трехкомнатной квартире оказалось сразу шесть человек: Тихомирова с Асафом, ее мать, мы с Леонидом и Фани Израйлевна. Порешили: каждой семье — по комнате и одна общая.

Отношения сложились вполне взаимоуважительные. Забавная ситуация возникала в связи с телефоном, стоявшим в «общей» комнате. Как и у многих артистов и писателей, телефонное общение обычно начиналось поздним вечером, после окончания спектаклей. Телефон у нас трезвонил долго: каждая «сторона» давала возможность другой ответить на звонок. Кончалось это тем, что одновременно в общую комнату вылетали Мессерер и я, часто в неглиже, и быстро прятались обратно в свои комнаты. Нас обоих сильно смешила эта ситуация.

В конце концов Ирина заявила, что получила от высших властей разрешение остаться с Мессерером в этой квартире, а Леонида пропишут в любой другой, какую он найдет.

Опять помог случай. Рядом с улицей Горького в Гнездниковском переулке жила бывшая жена Льва Романовича Шейнина. Она страдала тяжелым психическим расстройством и находилась в больнице. Перед Леонидом было поставлено условие: он сможет занять ее квартиру, если сумеет организовать ее переезд в Краснодар, к родным.

Леонид энергично взялся за дело. В то время братья Тур были широко известны, их пьесы шли в Москве и по всей стране. Это способствовало более быстрому прохождению ведомственных барьеров. Наконец все нужные документы собрали. Договорились, чтобы больной с санитаркой предоставили отдельный товарный вагон для переезда в Краснодар.

Леонид остался на вокзале проследить за погрузкой. Наш знакомый, генерал Осликовский, предоставил Леониду свой джип и адъютанта, и на рассвете мы отправились в больницу. Само здание вызвало у меня чувство непонятного страха. Я вошла в вестибюль вместе с адъютантом. Там нас уже ждала необыкновенно красивая рыжеволосая молодая женщина, прекрасно одетая, рядом с молодцеватой санитаркой. Ничто не говорило о ее болезни, разве что несколько напряженное выражение глаз. Мы молча доехали до вокзала. Санитарка и адъютант взяли женщину под руки и повели по перрону на дальние пути, где стоял стоял состав с прицепленным товарным вагоном. Я шла сзади с ее свертками и лекарствами. Вдруг женщина вырвалась, бросилась к идущему навстречу мужчине и выхватила у него изо рта папиросу. Адъютант и санитарка с трудом ее усмирили и водворили в вагон.

Судьба рыжей красавицы обернулась наилучшим образом. Она благополучно прибыла к своим родным, со временем ее психическая болезнь прошла, она вышла замуж.

Мы с Леонидом вскоре покинули улицу Горького и обосновались вместе с Фани Израйлевной в однокомнатной квартире в Гнездниковском, в доме Нирензее. Комната была большая, с альковом, ванная с горячей водой, а кухню заменяла двухкомфорочная плита в прихожей.

Для меня переезд был очень удобен, так как к этому времени Дирекция фронтовых театров переехала в тот же дом, в помещение бывшего Цыганского театра.

Вскоре я поняла, что беременна. Выждав некоторое время, я сообщила об этом Леониду. С ужасом я услышала в ответ, что он и слышать об этом не желает, что не создан для отцовства и не намерен погружаться в пеленки и писк ребенка. Идет война, и совсем не время рожать детей.

Я была глубоко опечалена и оскорблена его реакцией. Мне казалось, что мы уже достаточно долго вместе, что он меня действительно любит. Я решила уйти от Леонида, родить и самостоятельно растить ребенка.

Сложившаяся ситуация, естественно, стала известна Фани Израйлевне. Она горой встала за меня, отчаянно ругала Леонида. Она страстно желала иметь внуков. Я же собрала свои вещи и в сопровождении Фани Израйлевны вернулась на Бронную. Мать Леонида твердо решила остаться со мной, пока ее сын не образумится.

Он, конечно же, образумился. Через пару недель мы вернулись в Гнездниковский. Жизнь вошла в прежнюю колею, но в глубине души у меня остались обида и недоверие к Леониду, хотя он смирился с моим растущим животом и даже стал ласково называть меня «слон».

В один из приездов в Москву Туры узнали, что в Союзе писателей выдают так называемые «лимитные книжки» — дополнительный продовольственный паек для творческих работников. Магазин, к которому нас прикрепили, находился у Белорусского вокзала. Мы с Леонидом отправились туда вместе. У входа я тут же уловила запах давно забытой любительской колбасы. Вероятно, только у беременной могло возникнуть такое острое желание немедленно отправить в рот кусочек этого волшебного лакомства. Едва дождавшись, пока мы не выйдем на улицу, я тотчас выхватила из авоськи колбасу и жадно вгрызлась в нее. Виновато взглянув не Леню, я увидела слезы на его глазах.

Леонид был старше меня на 16 лет, но я никогда не ощущала разницу в возрасте. В 1944 ему исполнилось 37 лет. У нас были общие интересы, схожие взгляды. Мне нравились его друзья, ставшие вскоре и моими. Мне было интересно, как работали Туры. Обычно, вернувшись с фронта, Леонид на следующее утро шел к Петру. Они вместе обговаривали каждую фразу, каждое слово. Вскоре я стала им помогать, перепечатывая на машинке текст, написанный утром.

В Театре сатиры в то время репетировали пьесу Туров и Шейнина «Чрезвычайный закон» с Владимиром Хенкиным в главной роли. Это был великолепный комик, и я часто ходила на спектакли, в которых он играл. Хенкин шутя говорил, что готов мне платить за каждое посещение, ибо мой смех заражает весь зрительный зал. Я действительно начинала смеяться, как только Хенкин появлялся из кулис, выкатывался забавно, бочком, лукаво поглядывая на публику. Однажды он заявил, что обязательно поздоровается со мной со сцены. Я думала — он пошутил. На следующий же день, едва появившись перед зрителями, Хенкин полуобернулся в мою сторону и быстро промолвил: «Здрасьте, Зюкочка!» Никто из зрителей даже внимания не обратил!

Вскоре в Театре Ленинского комсомола начались репетиции Туровской пьесы «Особняк в переулке». Ставил спектакль Иван Николаевич Берсенев, художественный руководитель театра.

Берсенева, красивого статного мужчину, я часто встречала на улицах Ташкента. Меня поражало и восхищало, что даже в самую гнетущую жару он — в светлом отутюженном костюме, при галстуке, в легкой шляпе. С ним рядом всегда шла его прелестная супруга, актриса Софья Гиацинтова. И вот в Москве я получила возможность с ними познакомиться.

Жизнь с ее нелегким военным бытом продолжалась. Мы с Фани Израйлевной стали потихоньку готовиться к рождению ребенка. Ведь ничего не было — ни пеленок, ни колясок, ни кроваток. Разрезали простыни на пеленки. Из теплых портянок Леонида, полагающихся офицерам зимой, мы соорудили теплые распашонки.