Дети Сталинграда (Документальная повесть) - Сорокина Лилия Петровна (читаемые книги читать TXT) 📗
Валя Романцова, 6 лет.
— Но собрались мы, наверное, не для этого, — сказала Евгения Эдуардовна и выразительно посмотрела на Людмилу Васильевну. — Мне хочется узнать ваше мнение о мальчишках.
При этих словах Миля взвилась. Евгения Эдуардовна не дала ей сказать.
— Одну минутку. Давайте по порядку: я буду называть фамилию, а вы — характеризовать.
В общем получилась довольно забавная игра. Евгения Эдуардовна говорит:
— Толя Гончаров.
Женя Жукова: «Способный, умный, серьезный».
Миля Самойлова: «Слова из него не вытянешь. Бука».
Аля Захматова: «Сестру обожает и лыжник отличный».
Евгения Эдуардовна:
— Гена Орлов.
— Девчонкам от него житья нет.
— Злой, непослушный.
— Хлебом не корми — дай похулиганить.
Девчонки так воинственно настроены, что от бедного Гены Орлова одни рожки да ножки остаются. Людмила Васильевна кидается на защиту:
— Вы уж слишком, девчонки. Гена Орлов был трудный— правда. Помучились мы с ним. Но это все в прошлом. Как только Вера Николаевна стала брать его к себе домой — мальчишку словно подменили. Он оттаял, стал неузнаваем.
Вера Николаевна Каклюгина — учительница из школы — стала его мамой.
— Вот видите, не такие уж и плохие мальчишки у нас, как кажется.
Глаза у Евгении Эдуардовны заискрились, она сразу помолодела. Подзадоривая ребят, спросила:
— Как, Миля, правильно я говорю?
— Конечно, нет, — отрезала Миля, не моргнув. — Какой бы хороший мальчишка ни был, он всегда обзывается. Даже противно. И потом — такие они самостоятельные, важничают. Я не я. А если разобраться, кто их воспитывает? Девчонки! Раз так, то девчонки главнее мальчишек.
— Но девочки нежнее, мягче, они должны, ну как бы тебе сказать… — Евгения Эдуардовна поискала нужное слово… — приручить, что ли, мальчика, облагородить.
— Очень нужно, когда они всякие глупости говорят.
— Но без мальчишек скучно…
— Кто вам сказал — скучно! Ха-ха!
— Миля, не кипятись. Если смотреть далеко в будущее, мальчишка — это муж, отец. Ведь сама небось замуж когда-нибудь выйдешь.
Миля вскочила, как ужаленная. Подбежала к двери.
— Все-таки земля вертится! Замуж я никогда не выйду!
Контрольная по математике
«Папа работал на заводе „Красный Октябрь“. Когда немец бомбил, мы сидели в убежище. Мама вышла из убежища, пошла на кухню принести воды, а в это время разорвалась бомба, и осколком маму ранило прямо в грудь. Она закричала: „Спасите меня!“ Папа кинулся к ней и принес ее на руках в окоп. Рану ей перевязали бинтом, она стала хрипеть и сказала: „Я умираю“».
Январь 1944 г.
Гена Орлов, 6 лет.
«Дорогой Павел Борисович!
В последний вечер в школе нам хочется отблагодарить вас за то, что вы были нашим учителем, за то, что вы были нашим отцом-воспитателем. И хочется заверить вас, что где бы мы ни были, вам за нас краснеть не придется. Все свои силы и знания мы отдадим нашей матери-Родине, а когда нужно, — и жизнь.
7 „д“ класс. 15.06.51 г.
Дубовка».
Дарственная надпись на книге.
«Мы знали, что некоторые папы никогда не вернутся. Помню, был у меня такой случай. Пришел я как-то к пятиклассникам на урок. Ну, все, как обычно. Задачки решали, к доске вызывал. Ищу по журналу, кого бы спросить. И вдруг натыкаюсь на фамилию— Битюшкова Таисия. То есть не вдруг, я эту фамилию сто раз видел, но как-то не выделял, а тут меня словно толкнул кто — так это ж дочь Павла Битюшкова, моего бойца! Проверил отчество — точно. Смотрю на эту маленькую девчушку, а у самого сердце переворачивается: ее отец был со мной в одной роте. И погиб у меня на глазах. Случилось это, когда мы наступали на село Ветренка Фатежского района Курской области. Февраль сорок третьего. Мороз. Снег. Стали подходить к селу. Немцы открыли ураганный оружейно-пулеметный огонь. Вынуждены делать короткие перебежки. В одну из таких перебежек погиб Павел Битюшков. Видел, как он припал к земле да и не встал… Село взяли на следующий день. Наступали через кладбище, там и полегли наши бойцы.
Рассказал я это девчонке. Она не заплакала, только вздохнула горестно, по-старушечьи, как бы сказала: не одна я сирота-то…».
Из разговора с бывшим классным руководителем первого выпуска детдомовцев Павлом Борисовичем Шишкиным.
Звонок еще заливался вовсю, а 7 «д» был давным-давно на своих местах, предстояла контрольная по математике. Нужно было, во-первых, достать тетрадки, во-Вторых, раздобыть на каждую парту чернильницу — вертеться на контрольной строго воспрещается — и, в-третьих, постараться угадать, какие задачки будут и сколько вариантов.
Женька Шаталина боялась математики панически.
Вот сейчас войдет Павел Борисович и выпустит из пункта А поезд, а из пункта Б — машину. Конечно, они помчатся навстречу друг другу. Мало того, что скорость у них будет равная, они еще должны будут встретиться в пункте В. И тогда надо будет определить, какая у кого скорость и сколько километров каждый проехал. «Ну зачем встречаться, зачем? — тоскливо думает Женька. — Ехал бы каждый по своим делам в разные стороны. Так нет, они встретятся обязательно…»
У Женьки губы скорбно поджаты. Чтобы не пролить слезы, она пытается увидеть собственные брови. В общем, получается такая богородица! Лиля Тимшина толкает в бок свою соседку — Шуру Никонову, говорит:
— Посмотри на Шаталину. Вот смехота!
Женька слышит, что это о ней, но повернуться к ним не может. Все-таки справившись кое-как со слезами, говорит девчонкам:
— Вам-то что, вам смешно. А я опять не решу. И не двойка мне страшна, а знаете что? Павел Борисович подумает обо мне, что я бестолочь. Ну, безнадежная, понимаете. Сколько он со мной занимался… А я вроде бы понимаю, а начинаю решать — и никак. Павел Борисович только вздохнет и скажет: «Давай, Женя, сначала». Он так покорно это говорит. Я не могу больше, не могу.
Люда Самарченко сказала:
— Павел Борисович не может о тебе так подумать, поняла? Потому, что он особенный и самый добрый.
Тут в разговор вступает Миля Самойлова — специально для Женьки, чтоб не хныкала. Как всегда, она говорит тоном, не допускающим возражений:
— Клянусь, чем хотите, но на мою бы выходку кого-нибудь другого, а не Пал Борисыча, так от меня бы давно только мокрое место осталось.
Девчонки засмеялись — они были свидетелями этой самой выходки. Из области приехал инспектор проверять житье-бытье детдомовцев. Повели инспектора в спальный корпус: пусть посмотрит, как девочки к урокам готовятся. Картина была самая отрадная: за опрятными столами сидели опрятные девочки и старательно скрипели перьями или шептали про себя прочитанный урок. По всему было видно, что начальство довольно. Чтобы еще больше усилить впечатление инспектор попросил Павла Борисовича — он сопровождал начальство — показать книжки и тетрадки. Признанной чистюлей в 7 «д» была Миля Самойлова, и тетрадки у нее просто идеальные. Ни одной кляксы, ни одной помарки. Так вот, Павел Борисович подзывает Милю и говорит ей:
— Принеси свои тетрадки.
Миля принесла тетрадки. Начальство прямо засияло от радости — уж буковки такие раскрасавицы, редко кто так может, а она возьми да и ляпни:
— Ездят тут всякие, отвлекают.
Павел Борисович покраснел, как пятиклассник. Взял Милю за руку, отвел в сторонку, сказал только:
— Нехорошо ты, Миля, поступаешь.
Мильке стало стыдно, но не оттого, что она действительно плохо поступила. Павел Борисович так на нее посмотрел — всепрощающе и беспомощно, — дескать, что же ты, голубушка, со мной делаешь…
О том, что Павел Борисович «особенный», Женя знала так же хорошо, как и весь 7 «д». Это слово прилипло к нему три года назад, когда он впервые пришел к детдомовцам-пятиклассникам. Все учителя одевались обыкновенно: ну, костюм там, платье. А Павел Борисович носил военную гимнастерку и напоминал детдомовцам отца, вернувшегося с фронта. Он сразу пришел к ним с доброй вестью. Павел Борисович сказал: