На плахе Таганки - Золотухин Валерий Сергеевич (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗

Волина в письме призывает меня к мужской мудрости. Это значит остепениться и развязаться во имя фонда, сиречь пельменной в перспективе, наконец-то, с Ирбис. «Она тянет тебя на дно...» Маша права: «Он никогда не оставит жену... Да, мне надо оставлять Ирбис, но как я смогу жить без тела ее?! Вот беда-то в чем. „Проявить мужскую мудрость и силу“!! Для чего?! Что мне, лучше будет без нее?! Кто знает про это? И как это поле чувственности, а стало быть, зыбкости, решить рациональным, холодным вердиктом?! Это что, я опять уговариваю себя под влиянием стихов и песен Высоцкого, что слышатся со сцены, и словами Марины о любви и нежности, вернуться всем сердцем к Ирбис?! Опять все эти кошмары воспоминаний — танковая атака. Зачем это случилось в моей жизни?! И почему, Господи, не расколошматил Ты меня в моей „Ночке“, когда после этого мчался похмельный, глотающий по трассе пиво, мчался на съемку в Переславль?! Зачем я не погиб в одночасье?! И Ты, Господи, пролонгировал мои сердечные позорные муки?! Прости за эти бредни, Господи!

2 ноября 1997 г. Воскресенье. Израиль

Хайфа. Не теряй времени, В. С., пиши. Пиши о том, что в Хайфе тепло, что ты выпил бокал пива и закусил солеными оливками, и что весь парк жужжит, скворчит по-русски, и играют пенсионеры в карты и вспоминают минувшие дни... Кажется, что бродячие собачки, бездомные животные — и те тявкают по-русски с еврейским акцентом.

9 ноября 1997 г. Воскресенье

Она не может быть верной никому, ни одному мужу... Вы же читали «Юность». Да, это художественное произведение, но с нее писалось-то. Как же она зацепила меня на 10 лет, что все мысли, слова и чувства вертятся вокруг и около ее имени и нашего романа. Чем же все-таки кончится наша любовь?!

10 ноября 1997 г. Понедельник

По дороге к Мертвому морю, пока чета спала, читал я, наконец-то, книгу Марины. Без зависти и без особого интереса. Никакая это не художественная проза, чистой воды мемуаристика, причем, естественно, женская, лирическая и пр. Но как свидетельство, пусть субъективное, но близкого и любимого, любимой — безусловно замечательно. Читал и думал: а что Ирбис могла бы написать обо мне... Ну, почему эта мысль не отпускала меня на протяжении всего чтения: а что бы вот она могла написать-сказать обо мне?!

12 ноября 1997 г. Среда, мой день

Яша на концерте вчера: «В сердце у меня укоренилось, что ты антисемит. А я в это не верю. Я знаю, что ты потрясающе любишь русских, но у тебя нет причин не любить евреев, народ, который не причинил тебе никакого вреда. Я люблю, как ты поешь баллады русские».

И потом: «Я скажу без свидетелей. Есть Шукшин, Высоцкий, ты. Я не знаю, кто из вас больше великий... больше талантливый... я не знаю, кто был бы лидером. Ты — лидер, который уступает свое лидерство. Есть лидеры, которые отдают свое лидерство другому».

В машине рассказываю, «даже неудобно говорить...».

Черняев: «Причем отдающий весело, легко, намеренно, получая от этого удовольствие, щедрость... Лидер, отдающий лидерство, — больше, чем лидер».

Нет, моя писанина стоит того, чтобы жертвовать и морем, и солнцем, и прочим. Если бы я принес еще в жертву моих красавиц, сколько бы я освободил времени. И кровь бы в голову пошла, а не в поддержание эрекции. Американцы доказали, что чрезмерный секс высушивает мозги. Со мной, однако, это произошло. Почему же с Толстым этого не случилось?

И запел я для Яши «Мороз», предварив песню его словами о моем «антисемитизме». И стали люди в зале мне подпевать. Вспоминаю Яшу чудесно. Еще не успев двумя словами перемолвиться, как он сказал: «О, у меня с собой случайно бутылка „Ркацители“. Побежал к машине, и вот уже на гримерном столе вино, мандарины, хурма... „Что ты пьешь? Не пьешь? Совсем? Что случилось? Давно? Что ты ешь? Что тебе принести?..“ Короче, через пять минут — шоколад, 5 штук огромных манго, хумус, лепешки... Мой новый друг. С каждым приездом в Израиль у меня появляется здесь все больше и больше друзей. Вот и сейчас познакомился я с Яшей, который без всякого перехода тут же сразу, с ходу: „У меня в сердце укоренилось, что ты антисемит, а я в это не верю. Смотрю на тебя и не верю...“

Как жаль, что не взял я у Яши телефон. Позвонил бы сейчас этому замечательному, грустному, но кипучему человеку.

«Что делают эти верующие — сожгли магазин, в котором продавали свинину. Всякую веру потерял. Бог, конечно, ни при чем, но люди — фанатики».

И все-таки, несмотря на то что не написал я «День жасмина», месяц я прожил счастливо. И грустно покидать эту благословенную землю, где окончательно растерял весь свой антисемитизм, растерял, правда, то, чего не имел. Но развеял даже тот, что приписали. А Господь видит все и устроит мои «женские» дела.

13 ноября 1997 г. Четверг. Израиль. Аэроплан

Убила, сразила меня наповал Марго, подарившая простынь с дырочкой. Так трахаются ортодоксальные евреи, чтоб тела не соприкасались, чтоб не видеть наготу партнера. Дырочку она вышила, отделала кружевами.

1 декабря 1997 г. Понедельник. Пермь

Стыд. За то, что до сих пор я не почтил своим присутствием бедного Швейцера Михаила Абрамовича. Великая красавица, соавтор, жена и подруга его Софья Абрамовна Милькина отошла в мир иной. А ведь ей, собственно говоря, обязан я участием в картинах Швейцера, и в первую очередь Моцартом... И вот пьяная свинья Золотухин валяется сначала с Сашкой, потом в своей берлоге, душной и проспиртованной, звонит коллега заикающийся, Трофимов, а недостойный тип — актеришка и графоман, продающий свои записки о Высоцком на всех континентах и спектаклях и наживающийся на памяти друга, — плюет на память того, кто его назначил на Моцарта... Негодяй, одним словом, и подлец.

Надо эту ошибку исправить и, приехав в Москву, отдать визит Швейцеру. Беда в том, что я сам, будучи человеком одиноким и неконтактным в каком-то смысле... я не люблю людей, наверное, они мне неинтересны, и, кажется, я сам неинтересен никому. Чего надоедать и навязываться? Где похоронена Соня? Вот к ней надо сходить. Это первый стыд.

Второй — Денис и внучки. Прибежал на три секунды, сунул 300 тысяч, поцеловал Ольгу, Таню, взял фотографию, где Сережа с племянницей, и ускакал... Очевидно, было то после «Тартюфа».

Стыд третий — я не звоню в Междуреченск. Вовка, когда я был в Израиле, звонил на пр. Мира.

Водитель — В. С.:

— Шеф сказал: «Мне неудобно, но, может быть, В. С. нужна девушка?»

— А кто ее оплачивать будет?

— А вот, шеф дал...

— Сколько здесь?

— Миллион.

— А сколько стоит девушка?

— Тысяч 200-300.

— Давай.

Красиво живут кандидаты в депутаты. Как же они будут жить, когда депутатами станут?

Лучшая сцена пьесы — истязание де Сада. А так... это полная хреновина в нынешней ситуации, и перевод хреновый... Наверное, на этот сюжет можно было бы более тонкий текст нарисовать.

2 декабря 1997 г. Вторник

Второй агитационный день. На Юлии 700 тыс. рублей я сэкономил. Ничего нет более омерзительного этого занятия... Или такие попадаются мне? Не везет... И она не знает, кто я и кто такой Бумбараш. Это уж совсем свинство.

10 декабря 1997 г. Среда, мой день

Поехал в Союз писателей Москвы и стал писателем, есть корочки.

И вот назначен я шефом на Мастера и на маркиза де Сада. Что мне делать — не знаю.

И чего я жду от этой жизни еще?! Вот и членом Союза писателей стал. Для чего я выбрасываю эти несчастные тыщи на взносы и пр.? Ну, когда-то Союз, быть может, и нужен мне был, когда меня не принимали. А теперь-то?!

Столько времени теряю я с этим бл... Вся жизнь прошла в бл...

18 декабря 1997 г. Четверг. Кабинет

В ночь с 13-го на 14-е был открытый эфир с Дибровым и группой СТ-Жан Сагадеев. Я очень волновался за текст «Маши» и все-таки решил написать его крупными буквами на листе и пел по бумажке. Думаю, что сделал правильно, подстраховав и обезопасив себя от позорных накладок. Сергей и Тамара остались довольны... Кроме «Маши», пел «Коней» и пр.