Будь счастлив, Абди! - Закруткин Валерий Витальевич (книги без сокращений .txt) 📗
За долгие годы лечения больной выслушал десятки советов и рекомендаций, перепробовал множество лекарств, и все бесполезно. Остановить рост опухоли никому не удавалось. Это была история изверившегося больного, готового на все, лишь бы избавиться от роковой болезни. В памяти он сохранил столько врачебных объяснений заболевания слоновостью, что на любой наш вопрос и предложение отвечал тоном человека, которому решительно все известно и удивляться больше нечему.
После беседы и осмотра мы положили его в наш хирургический стационар для пластической операции.
Разъезжая по населенным местам долины реки Аваш, мы часто встречали людей, главным образом мужчин, страдающих слоновостью кожи. А причина этого заболевания — тяжелый быт людей сельских районов страны.
В одно из обычных обследований больного я пригласил его в рентгеновский кабинет, смотрел под экраном, долго вертя на столе аппарата. Как всегда, врач-рентгенолог, сосредоточенно изучая больного, делился со мной виденным на экране. Обсуждая положение, мы не заметили, что пациент зорко и с подозрением следит за нами, конечно, не понимая ни единого нашего слова.
На прием к рентгенологу стояла большая очередь. Наш больной ушел из кабинета, не получив каких-либо разъяснений, так как обследование его только начиналось и делать выводы было еще рано.
Из поликлиники я пошел в палату нашего больного и застал его в крайнем беспокойстве. Его интересовало, что мы думаем с ним делать, почему так долго что-то обсуждали во время рентгеновского обследования. Пришлось объяснить, что каждого больного мы так обследуем, но его задержали дольше, так как готовим к операции.
— А до операции больше ничего не надо делать мне? — тут же задал он вопрос.
— Будет еще ряд обследований, но они безболезненны. Собственно, чем вы так обеспокоены?
— Нет, ничего, на любые обследования я согласен. А операцию, пожалуйста, делайте поскорее.
— Хорошо, постараемся вас не задерживать…
Вскоре он был оперирован. Большое хирургическое вмешательство закончилось кожной пластикой, при помощи которой удалось устранить дефекты тканей промежности и передней стенки живота. Выдержка и дисциплина больного были безукоризненны. После этого он полмесяца пролежал в кровати на спине, не шелохнувшись, пока срастались края кожных лоскутов. Несколько дней держался отек тканей, подвергая опасности омертвения еще свежие и неокрепшие участки пересаженной кожи.
В одну из перевязок, когда прошли эти явления, мы показали ему результат проведенной операции. Больной был крайне изумлен, не найдя столь надоевшей ему опухоли. И до слез благодарен. Он еще долго смотрел то на нас, то на операционные рубцы и не мог слова сказать.
Дальнейшее лечение проходило без осложнений. Медленно, но верно рубцевались операционные разрезы. А дней через двадцать наш больной уже ходил по палатам и всем рассказывал о своем счастливом выздоровлении.
— Вы меня, доктор, здорово напугали, когда исследовали лучами, — заметил он однажды мне.
— Почему?
— Вы же знаете, что до вас я обошел все наши госпитали. И в одном из них меня так же смотрели в темной комнате аппаратом. После дали немного отдохнуть и повели в небольшой домик, который стоял в саду этого госпиталя. Дом оказался церковью, где белые люди молились, но когда мы с доктором вошли туда, то там был только их священник. Затем пришел наш человек, который знал мой язык, и стал говорить со мной, передавая слова доктора и священника.
— Так почему же я вас напугал?
— Подожди, доктор, — остановил меня пациент, — трудно сразу все объяснить, и я постараюсь рассказать подробно эту историю. Тогда вы сами поймете. Вы не торопитесь: день, говорят, всегда больше ночи, а дорога длинная, мы успеем обо всем наговориться.
Габреиесус Тесемма, как назвал его мой переводчик Баяне, оказался занимательным рассказчиком. Ухмыляясь и весело разглядывая нас, он все время вскакивал со своего стула, предлагая мне сесть. В холле, где завязалась наша беседа, было еще несколько мягких кресел, и нам с переводчиком пришлось занять два из них, чтобы спокойнее выслушать больного.
— Много лет назад, когда наши прадеды были молодыми людьми, к нам в Дессие приехали белые священники, — продолжал он.
— Чем же это связано с вашей болезнью? — удивился я.
— Нет, болезнь моя с ними не связана, но лечение ее зависело от них.
Последние слова больной произнес с уверенностью, чем еще больше усилил наше недоумение.
— Город Дессие был тогда маленьким поселением из тукулей, и к нему примыкал большой густой лес. Белые люди пришли к нам мирно, никогда не обижали нас и даже помогали, если кто заболел или попал в беду. Как будто все шло хорошо, наши люди прониклись к ним уважением, а это они очень ценили.
Тогда, доктор, еще не было у нас такого цельного государства, как сейчас, в каждой провинции был свой негус, свои войска. Негус провинции Уалло принял белых людей с почетом, разрешил им жить, как они хотели, не обижал их.
— Когда же это было? — старался я уточнить время.
— Точно я не могу сказать. Это было до императора Каса.
Старики говорят, что прошло больше ста лет с тех пор. Но сказания о том периоде жизни люди провинции Уалло помнят хорошо…
От неграмотного жителя Эфиопии вы никогда не узнаете ни одной исторической даты. Их летосчисление связано с именами правителей и событиями прошлого. Эфиопы прекрасно понимают друг друга, но непосвященному человеку, такому, как я, приходится обращаться за справками.
Рас Каса, — объяснил мне переводчик, — сто лет назад объединил княжества Эфиопии и создал единое государство. Это не понравилось англичанам, и в 1867 году они объявили нам войну и свергли императора. Наш народ часто вспоминает Рас Каса — он хотел освободить Эфиопию от белых захватчиков. Габреиесус Тесемма говорит об этом императоре, значит, это было не меньше ста лет назад.
— Да, это было до Рас Каса, — продолжал рассказчик. — Вы никогда не были в Уалло?
— Нет, не был, — ответил я.
— И в Дессие не были? — удивился Тесемма.
— Тоже не был.
— Жаль. Видимо, вы не охотник. Вот где можно хорошо поохотиться! А город Дессие теперь не тот, что был раньше. Ну, я отклонился от своего рассказа, а вы торопитесь… Так вот, как я уже говорил, белые пришельцы были очень мирные люди. По вечерам в выстроенном храме раздавалась музыка, а под его куполом протяжно звонил колокол, зовя людей на молитву.
Священником у белых людей был некий монах Бартоломео. Он читал проповеди, умел говорить с нашими людьми, не считался с лишениями, если это вызывалось необходимостью. Не раз, бывало, войдет он в тукуль скотовода и, усевшись у огня, начнет говорить о белом боге. Вовремя распознавал горе людей, помогал в беде, лечил больных и таким образом стал всеми уважаемым человеком.
Прошли годы. Священник Бартоломео, как ни странно, все больше крепчал, только волосы его стали совсем белые. За это время он смог многих из нас приобщить к своему богу, и на вечерние молитвы народ уже валил толпами, заполняя храм. Наши люди забыли свое священное дерево и перешли под власть белого бога.
— Какое священное дерево? — прервал я Габреиесуса.
— Видите ли, мы раньше поклонялись дереву и считали его своим богом. Молясь дереву, каждый должен был оставить память на его ветвях. Обычно привязывали полоску ткани и задумывали при этом какое-нибудь желание и слова, обращенные к божеству. Люди когда-то любили ходить к огромному баобабу, что стоял у реки, и считали его своим божеством. Баобаб был добр к нашим людям, потому что все их желания исполнялись, если они хорошо работали на полях и дома. Старый Бартоломео не осквернял это дерево и даже иногда приходил к нему сам и долго простаивал в раздумье у его могучего ствола. Наших людей, принявших белого бога, Бартоломео называл католиками и выдавал им крестики для ношения на шее.
Приближался большой праздник белого бога. На одну из вечерних молитв собралось много народу, были люди и из окрестных селений. Голос Бартоломео торжественно звучал под сводами храма, органная музыка лилась, волнуя сердца.
