Четвертая высота - Ильина Елена Яковлевна (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Ребята слушали затаив дыхание. И вдруг самый маленький пионер спросил:
— А кто играл коня?
Гуля обернулась.
— Как это кто? — спросила она удивлённо. — Конь.
— Так хорошо играл? — сказал мальчик с восторгом.
— Ну, с этим актёром, — ответила Гуля, — тоже пришлось как следует поработать. Он долго не хотел меня слушаться.
И, подумав, она добавила:
— Но бывает, что и с нами, ребятами, режиссёрам нелегко. Ведь с нами нельзя репетировать много раз подряд.
— Почему? Почему нельзя? — сразу отозвалось несколько голосов.
— А потому, что, если мы зарепетируем, то есть будем повторять одно и то же много раз, уже ничего хорошего у нас не получится, — объяснила Гуля серьёзно. — Вот режиссёры и добиваются, что ребята делали всё сразу, как в игре. Ну, иногда ничего не выходит. Иногда ребята не слушаются или бузить начинают. Ну, тут прикрикнут на них, они и перестанут. Хороший режиссёр умеет обращаться с нашим братом.
— А как он обращается с вашим братом? — серьёзно спросил опять тот же самый маленький мальчик, которому понравилось, как играет конь.
Все вокруг рассмеялись. А потом опять раздались нетерпеливые голоса:
— Рассказывай дальше! А ты, Игорёк, не перебивай! Рассказывай, Гуля!
— Ну и вот… — начала опять Гуля. — На чём же это я остановилась?
— На том, что хороший режиссёр умеет обращаться с ребятами.
— Да, да! — сказала Гуля. — Хороший режиссёр — это всё равно что хороший учитель. На съёмке он строгий, а после съёмки добрый. Если поймёшь, чего он хочет, уже нетрудно сделать всё как следует. Но самое главное в работе с нами — это терпение. Если у режиссёра нет терпения, ничего не выйдет. Самое важное — понять, чего от тебя требуют. А вот когда режиссёр расскажет весь эпизод, заинтересует тебя, тогда всё пойдёт как по маслу.
Гуля помолчала.
— Самое главное — это подход.
Слушая Гулю, ребята проникали к ней всё большим и большим уважением: как она всё понимает! Прямо как взрослая. И какие слова говорит «эпизод», «подход», «кадр»… Такие слова знает, в кино снималась, а совсем не зазнаётся! И всё только о трудностях рассказывает, а о том, что так замечательно играла, — ни слова…
Долго бы ещё рассказывала Гуля о своей работе в кино, если бы не пришло время спать.
Все разбрелись по своим палаткам. Стало совсем тихо.
Гуля улеглась в постель у окна и долго-долго перебирала в памяти все события этого вечера: и картину, которая так много ей напомнила, и этих славных ребят, жадно слушавших всё, что она им рассказывала.
И сердце её опять переполнила бесконечная, захватывающая дух радость! Как всё-таки хорошо, как интересно жить на свете!
Под самые звёзды уходил крутой мохнатый горб Аю-Дага, Медведь-горы. То и дело с чёрного неба срывалась звезда и летела вниз, за спину старой медведицы.
И слышно было, как совсем рядом, внизу, море бьёт, гремит и работает — тащит за собой камни…
В МОСКВУ, В МОСКВУ!
Весело и незаметно пробежал целый месяц. Вокруг было столько нового, что Гуля не знала, на что раньше смотреть, за что раньше браться.
Приближалось время отъезда.
Гуле не хватало дня, ей хотелось доделать до отъезда тысячу дел — собрать коллекцию камней Артека для краеведческого музея, научиться у Барасби ещё нескольким особенно трудным приёмам верховой езды и сдать нормы на значок БГТО [«Будь готов к труду и обороне!» — Прим. lenok555].
Уже почти всё было сдано — и плавание, и гребля, — оставалось самое трудное для Гули: стрельба и метание гранаты.
А стрелки на её часиках, не считаясь ни с чем, бежали теперь как-то особенно быстро…
Жаль было расставаться с Артеком, с новыми друзьями. А вдобавок у Гули появился четвероногий питомец, которого она очень полюбила, — лисёнок. Звали лисёнка Рыжик.
Это был хорошенький маленький хищник. Рыжая шёрстка его была до того густой и мягкой, что хотелось без конца гладить её. Кончик длинного пушистого хвоста Рыжика был совсем белый. Белой была и грудь лисёнка, похожая на белую манишку. А глаза лисёнка — узкие, блестящие — смотрели так лукаво, словно он задумал какую-то проделку, о которой никто-никто не должен был знать, — недаром он так хитро улыбался.
Когда Гуля принесла ему в первый раз на обед куриные косточки, Рыжик завизжал, залаял, затявкал от нетерпения. И не успела Гуля высыпать их перед Рыжиком, как он с остервенением кинулся на еду и принялся быстро-быстро закапывать косточки в землю.
— Думаешь, отниму? — спросила Гуля и засмеялась. — Ишь, какой жадный! Ну погоди, я тебя от жадности отучу.
Она стала каждый день бегать к Рыжику, кормить его, не позволяя ему закапывать еду в землю. Рыжик визжал, тявкал, метался по клетке, но мало-помалу начал слушаться. Скоро он даже так привязался к своей воспитательнице, что жалобно тявкал и скулил, когда она уходила. Гуля гладила Рыжика по спине и по белой грудке и говорила ему:
— Не плачь, Рыжик, я ненадолго ухожу, а скоро нам придётся с тобой навсегда распрощаться — я далеко уеду, к маме, домой!
Но вот когда артековцы стали уже готовиться к своему последнему, прощальному костру и к разъезду по домам, до них долетела необычайная весть: весь Нижний лагерь — все двести пионеров вместе со своими вожатыми — приглашается в Москву, в Кремль!
Это счастье выпало на долю всех москвичей, а также тех ребят, которые должны были проезжать через Москву. Гуле же предстояло возвращение в Одессу.
Узнав о телеграмме из Москвы, она не спала всю ночь. Ей так хотелось побывать в Кремле! Да к тому же она столько времени не была в Москве, так соскучилась по своему родному городу и по отцу! Но как поехать? Нужно спросить у родителей разрешения. А вдруг они ответят не сразу и ребята уедут без неё? Уже шестое сентября, а пятнадцатого все уезжают. Что делать? Послать телеграмму? Но в телеграмме всего не расскажешь, не объяснишь подробно, до чего хочется поехать, как это нужно и важно. Придётся послать письма: отцу — в Москву, маме — в Одессу.
«Пошлю без марок, — решила Гуля. — Доплатное, может быть, скорее дойдёт».
Она вскочила чуть свет и сама отнесла на почту два письма, полные мольбы.
После этого начались дни великих волнений. А что, если папа согласится, а мама не позволит? Или наоборот? Или они решат сначала списаться друг с другом? А пока письма будут идти туда и сюда, ребята уедут в Москву!
Гуля бросалась навстречу каждому письмоносцу, бегала по десять раз на день в контору лагеря просматривать толстые пачки писем. И, когда ей уже казалось, что ответа не будет и не может быть, пришли две телеграммы: одна из Москвы, другая из Одессы.
«Жду целую», — писал отец.
«Поезжай не задерживайся Москве целую», — писала мать.
Гуля, размахивая обеими телеграммами, побежала в парк, чтобы рассказать всем о своём счастье.
А вечером на костровой площадке запылал прощальный костёр.
Маленький баянист, пионер из Костромы, еле удерживая в руках тяжёлый баян, серьёзно и деловито перебирал лады своими тонкими пальцами. И вдруг он заиграл что-то плясовое, задорное.
У ребят сами собой заходили ноги, задвигались плечи.
И тут два самых смелых мальчика сорвались с места и пустились вприсядку.
Гуля стояла в первом ряду и легонько притопывала ногой. Ей тоже очень хотелось плясать, но ни одна из девочек не решалась пока что выйти из рядов, а начинать первой было как-то неловко.
Но тут совершенно неожиданно кто-то подтолкнул её сзади, и она, не успев удержаться, вылетела на самую середину круга.
Эх, была не была!
Она взмахнула платочком и понеслась по площадке, поворачиваясь то к одному, то к другому плясуну, скользя между ними, то наступая на них, то отступая. Ей казалось, что всё пляшет вместе с ней — и голубые кипарисы, и Аю-Даг, и даже само небо…
Ребята плясали, пели песни, читали по очереди стихи… А когда совсем стемнело, в тёмно-синее вечернее небо одна за другой взлетели ракеты, рассыпаясь разноцветными огнями. Всё небо как будто ожило. При каждой вспышке в вышине вырисовывались очертания облаков, а внизу опять возникали пропавшие было в темноте деревья и кусты.
