Сингапурская история: из «третьего мира» – в «первый» - Ли Куан Ю (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
На следующее утро мы отправились в Яньань (Yenan), где находилась легендарная база 8-ой армии, и в лессовую пещеру, в которой учился Мао. В мемориальном музее, молодая женщина-гид, говорила с нами как рьяный евангелист и проповедник. Она говорила о Мао с религиозным чувством, будто бы он был Богом, а Чжоу Эньлай и другие «бессмертные» участники «Великого похода» – его архангелами. Под стеклом было помещено чучело небольшой белой лошади, на которой Чжоу Эньлай проделал часть пути во время «Великого похода». Речь гида была настолько навязчивой, что Чу и Линь вышли из зала, предоставив мне изображать интерес и давать вежливые ответы.
Мы провели ночь в Яньчане (Yangchialing) – самом большом городе поблизости от Яньани. От председателя революционного комитета префектуры мы вновь услышали неизбежные обвинения в адрес «капиталистического попутчика». Мы вернулись на самолете в Сиань и остановились в просторном комплексе, предназначенном для приема гостей, в котором мне выделили апартаменты с огромной ванной и гардеробной комнатами. Мне сказали, что они были построены специально для Председателя Мао. Проживание в этих шикарных пансионах было привилегией пекинских и провинциальных руководителей.
Затем мы полетели в Шанхай (Shanghai), где нас снова приветствовали танцующие школьницы в цветастых одеждах, с бумажными флажками и цветами. За ужином молодой председатель муниципального ревкома Шанхая выступил со страстным осуждением «коммунистического попутчика». Мы узнали, что среди всех городов и провинций Китая Шанхай был наиболее левацки настроенным. Город являлся базой радикалов, группировавшихся вокруг жены Мао Цзян Цин (Jiang Qing) и «банды четырех», члены которой вскоре после смерти Мао были арестованы и посажены в тюрьму.
К моменту завершения турне по провинциям между китайскими официальными лицами и членами моей делегации, говорившими по-китайски, возникли своего рода дружеские отношения. Они подшучивали друг над другом, помогая один другому за столом, с иронией произнося один из лозунгов Мао: «Полагаться на себя, помогать самим себе», – (zi li geng sheng), что означало – «помогать мне не нужно, я возьму блюдо самостоятельно». Лед между ними таял. За вымуштрованной, дисциплинированной внешностью коммунистических кадровых работников скрывались живые люди, которым нравились хорошее вино и пища, которыми они могли наслаждаться только во время визитов официальных делегаций.
Во время последнего ужина в ревкоме провинции Гуандун (Guangdong) и муниципальном ревкоме Гуанчжоу (Guangzhou) (Кантон) судьба сжалилась над нами: была произнесена лишь одна речь и высказано лишь одно, последнее осуждение в адрес «капиталистического попутчика», да и то абсолютно без всякой страстности и убежденности.
На следующее утро нам устроили красочные проводы на железнодорожном вокзале Кантона перед посадкой в специальный поезд, идущий в Шенчжень (Shenzhen). Теперь уже в последний раз сотни школьниц, подпрыгивая на месте и размахивая бумажными флажками и цветами, нараспев проскандировали слова прощания. Меня интересовало, как они могли отрывать школьников от занятий ради этой показухи. Через два часа мы прибыли в Ло Ву. Пересекая границу с Китаем, мы почувствовали облегчение, что скандирования и лозунги остались позади.
Мы все стремились увидеть этот новый, загадочный Китай. Для этнических китайцев, живших в Юго-Восточной Азии, он обладал мистическим притяжением земли предков. Китайцы одевали своих детей в лучшие одежды для участия в церемониях встреч и проводов в аэропортах, на вокзалах, в детских садах и других местах, которые мы посещали. Они надевали эти цветные платьица, свитера и курточки только в особых случаях, тщательно сохраняя их в гардеробах до следующего раза. Основная масса китайцев была одета в грубые, темно-синие или темно-серые, плохо подогнанные и одинаковые для мужчин и женщин жакеты в стиле Мао. Тогда мы еще не знали, что это были последние месяцы правления Мао. Он умер через четыре месяца, в сентябре того же года, после землетрясения в городе Таншан (Tangshan). Позднее, я радовался тому, что мне удалось лично увидеть Китай до того, как Дэн Сяопин начал проводить реформы, самому увидеть это насильственно насаждаемое однообразие в речах и одеждах, самому услышать эту отупляющую пропаганду.
Все, с кем мы встречались и говорили, давали одни и те же ответы на наши вопросы. В Пекинском университете я спросил студентов, что они собирались делать после выпуска. Ответы были стандартными: «Я буду делать то, что решит партия, чтобы принести наибольшую пользу народу». Было тревожно слышать, как молодые люди с высокоразвитым интеллектом отвечали, подобно попугаям. Ответы были политически корректными, но не искренними.
Это был странный мир. Я уже до того читал о Китае, особенно после визита Никсона. Тем не менее, от непрерывного обстрела гигантскими лозунгами, написанными или развешенными на стенах домов, от гигантских плакатов, установленных посреди пшеничных и рисовых полей, веяло сюрреализмом. Эти же лозунги гремели из громкоговорителей на вокзалах и в парках, звучали по радио, – это отупляло. Мы не обнаружили в людях подобного рвения, за исключением тех случаев, когда им приходилось, выражая притворное одобрение, говорить с нами о «культурной революции». Это было что-то вроде китайских «потемкинских деревень».
Дацай был показательной коммуной в горной, малоплодородной провинции Шэньси на северо-востоке Китая. Китайские средства массовой информации годами восхваляли Дацай за регулярно собираемые сказочные урожаи. Дацин (Daqing) на северо-востоке страны был районом нефтяных промыслов. Лозунг Мао гласил: «Чтобы научиться сельскому хозяйству – изучайте Дацай, чтобы изучить промышленность – изучайте Дацин» (Nong ye xue Dazhai. Gong ye xue Daqing). Поэтому я и попросил китайцев показать мне Дацай.
Десять лет спустя они признали, что Дацай был сплошным обманом. Тамошние сказочные урожаи были результатом специальных добавок, повышавших урожайность. В Дацине «образцовые» рабочие не извлекали из нефтяных пластов максимально возможного количества нефти из-за плохой технологии, и месторождения приходили в упадок. Революционное рвение не могло заменить знаний ни в сельском хозяйстве, ни в добыче полезных ископаемых. Постулат маоистской эры «Лучше быть красным, чем специалистом» (Better Red than Expert) являлся ошибочным и использовался для одурачивания людей.
В каждом провинциальном центре председатель революционного совета (или губернатор, как их стали называть после того, как официально закончилась «культурная революция») устраивал ужин в мою честь. И каждый из них произносил те же самые обвинения и ругательства в адрес «капиталистического попутчика», что являлось кодовым названием для Дэн Сяопина. Мы не понимали ни смысла происходящего, ни того иносказательного языка, который они использовали для обвинений в его адрес. Я наблюдал за лицами людей, невозмутимо читавших речь по бумаге. Переводчики заранее знали содержание речей и просто повторяли штампованные фразы на английском языке снова и снова. Меня интересовали их подлинные чувства, но никто из них себя не выдал.
Впечатления были настолько противоречивыми, что потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в них. Даже если китайцы подслушивали нас, как это делали русские в Москве в 1970 году, они этого не показывали. С нами была наша дочь Вей Линь (Wei Ling) – студент-медик третьего курса. Она окончила общеобразовательную Высшую школу для девочек Наньян (Nanyang Girls' High School), где на протяжении 10 лет она училась на китайском языке. После этого Вей Линь стала изучать медицину в нашем университете на английском языке. У нее не было проблем с языком, но ей было невероятно трудно понять, что китайцы имели в виду на самом деле. Когда в посещаемых нами провинциальных городах она в одиночку прогуливалась по улицам, вокруг нее собирались толпы любопытных, – их интересовало, откуда она. Она отвечала, что из Сингапура. Тогда ее спрашивали, где находится Сингапур. Присутствовавшие на банкетах женщины также интересовались ею. Она выглядела как китаянка, говорила на их языке, но вела себя иначе, – не стесняясь, свободно разговаривая в компании взрослых. По сравнению с ними она была хорошо одета, была более оживленной и общительной. Вей Линь казалась им прилетевшей с Луны, она и сама чувствовала, что отличается от них. На нее, как и на меня, оглушающе и отупляюще действовал непрерывный поток пропаганды, лившийся из радио– и громкоговорителей.
