Спецпохороны в полночь: Записки «печальных дел мастера» - Беляева Лилия Ивановна (бесплатные серии книг .txt, .fb2) 📗

— Вы что же, Константин Георгиевич, против советской власти?

Только на том основании задала этот вопрос известному, прославленному писателю, что его точка зрения на другого писателя не совпадала с ее. Так мы жили и работали! При таком "досмотре" со стороны тех, кто все блага и привилегии черпал, не считая, из государственного кармана, а, по сути, хищнически отнимал у бедняков, инвалидов, сирот, и при этом требовал величайшего почтения к "своей", очень им удобной власти и более того — неустанного восхваления сущего.

Что же ответил руководящей даме Константин Паустовский? А вот что:

— Если советская власть поддерживает доносчиков, я против нее.

Но жизнь наша уж так устроена, что, где и не клал, иной раз найдешь… Стоишь, к примеру, рядом с катафалком, ждешь "своей" очереди, простите, в крематории. А тут и без твоих машин — тесно, и водители нервничают, и организаторы похорон на взводе. И все время от времени "ломятся" в кабинет директора данного заведения и просят, и требуют: "Когда? Сколько же можно еще ждать?!"

Растерзанный, измученный, вытирая пот, директор выскакивает из кабинета на улицу и успокаивает нас:

— Не волнуйтесь! Немного терпения! Я вас всех сожгу!

Жизнь… всюду жизнь… с неожиданностями и самоповторами… с горестными и юмористическими поворотами…

БОРЕМСЯ, БОРЕМСЯ…

Люди умирают, как известно, не только в своей постели, но и в поездах, в самолетах, в домах отдыха, на рыбалке… Мне сообщили, что в одесском Доме творчества скончался пожилой прозаик, у которого нет ни жены, ни детей, а только дальние родственники, которые тем не менее просят привезти тело в Москву.

Значит, мне пора собираться в дорогу. Дело летнее, отпускное, а значит на гостиницу в популярном приморском городе рассчитывать не приходится. Собрал чемодан, попрощался с женой, детьми и поехал в аэропорт…

Так оно все и оказалось в точности… Жара в Одессе за сорок, загорелые до черна одесситы и гости выстраиваются в бесконечные очереди за газировкой, от выплеснутой на асфальт воды тут же валит пар…

Особо мне запомнилась одна продавщица. Очень полная, вся в рыжих пятнах от солнца, в сарафане с низким вырезом и косынке на макушке. Действовала исключительно проворно — то и дело швыряла едва не в лицо жаждущему полупустой стакан и требовала:

— Побыстрее, мальчики, готовьте деньги, девочки!

Я-то знаю подобных "деловых" одесситок. К ним лучше не цепляйся — крик поднимут до неба.

Но бледный житель среднерусской полосы, видно, впервые прибывший в Одессу и не разбирающийся в представителях местной коммерции, откровенно удивился:

— Гражданочка, вы же не долили… Разве не видите? И газа нет…

Могучая дама вышла из-за прилавка, подняла кулаки над головой и принялась долго, со вкусом скандалить:

— Граждане! Вы только гляньте на него! Ему газ нужен! Вон, видишь газзавод? Если тебе так уж нужен газ — иди туда и задохнись там своим газом!

Я постоял, постоял и пошел прочь. Я еще не знал, где буду ночевать. Мне еще предстояло оформить документы на право перевезти усопшего в цинковом гробу с помощью Аэрофлота, "отметиться" в санэпидемстанции.

Когда же все необходимые конторы обошел, наступил вечер, прелестный одесский вечер, когда с моря веет нежная прохлада, звучит музыка, смех, в белоснежных одеяниях, на высоких каблучках, пританцовывая, бегут куда-то юные, жизнерадостные одесситки… И хорошо, даже замечательно, что у всех у них есть квартиры, комнаты, на худой конец, — койки в общежитии. Мне же с моим чемоданом деваться некуда… Что же оставалось? Идти на то место Приморского бульвара, где, по слухам, кучкуются желающие подзаработать, сдавая свое жилье внаем…

Задумано — сделано. А если учесть, что довольно-таки устал, торгуясь с тем, от кого зависело запаять усопшего в цинковый гроб… Если я ему: "Это же бешеные деньги! Побойтесь Бога!" А он мне: "Не лезь со своими повадками! Если тебе так уж все это удовольствие дорого, — отправляй своего покойника голым!"

Стою, значит, на означенном пятачке, жду своего счастья, но никто ко мне не подходит. А воздух явственно наливается темнотой…

Наконец, замечаю двух женщин, равно пожилых, одна полная, низенькая, вторая длинная и худая. Слышу, как худая говорит полной:

— Дора, клиент ждет…

И полная, прихрамывая, подошла ко мне, подтянулась, спросила в самое ухо, будто Бог весть какие тайны решила у меня выведать:

— Вам что — комнату, квартиру или особняк с видом на море? Меня лично зовут тетя Дора.

— Тетя Дора, — скромно сказал я, — от особняка сразу отказываюсь, но если есть комната да к тому же рядом с морем…

— Есть! Большая, восхитительная комната "радушком" с морем! Как раз для вас! Это вам большая-большая радость! Пошли?

— Пошли, — благодарно, предчувствуя скорый отдых и одиночество в чистой комнате, столь желанное после хождения по инстанциям…

Тетя Дора внезапно обернулась и предупредила:

— Шестнадцать рублей за сутки.

— Не много ли? За что?

— Вы же видели, дорогой, что я стояла не одна, а с маклершей… Ей десятка, мне всего-то шесть…

Спорить не рискнул. Ночь на носу. Пока шли — исчезло море.

— Где же море? — спросил. — Куда это мы?

— А зачем вам море? Вам же нужна отдельная комната, я вам даю отдельную комнату.

Шли, шли, шли… Я уже еле волочил свой чемодан… Наконец, передо мной серый, унылый и с виду вовсе не жилой дом из бетона, а внутри словно все готово для съемок фильма в духе итальянского послевоенного неореализма — кучи галдящих детей, крикливые матери и сердитые бабушки, грязь, нищета, неприятные запахи…

Тетя Дора решительно вела меня за собой по шаткой лестнице, а по пути поясняла без зазрения совести:

— Вы хотели виллу? Вот вам вилла…

И привела в убогую цементную комнатенку с кроватью, кое-как застеленной нечистым, мятым бельем. Я поставил чемодан. Садиться на кривоватый стул остерегся.

Тетя Дора доброжелательно предложила:

— Чаю хотите?

Стремительно отказался.

— Вы, может быть, брезгуете? — удивилась хозяйка "виллы". — И вы откажетесь, если я предложу вам заняться любовью?

Я молчал, как истукан. А хозяйка, игриво поддев меня плечиком, развивала свою мысль дальше:

— Я еще ничего. Вам по секрету? У меня любовничек есть, грузинчик.

— На здоровье, тетя Дора, — отозвался я. — Я вам не враг.

— Он у меня, наверное, такой же коммерсант, как и вы. Тоже промышляет. У него золотой товар. Вы не хотите у него купить? Кстати, уже поздно. Куда же денусь? Вы не будете возражать, если я, как собака, переночую у порога?

— Что вы! Ваше право… как хотите, — я уже понял, что попался, что деваться мне вовсе некуда, и какие же с моей стороны возможны возражения…

— Вот и хорошо, — поощрила мою покладистость хозяйка "виллы". — Скоро придет мой грузинчик со своим товаром. Вы не будете возражать, если мы вместе с ним поспим у порога? Догадайтесь, чем он торгует? Каким золотом? Таранькой! Он сейчас ее привезет и вы получите возможность купить себе эту прекрасную тараньку.

И верно, очень скоро наружная лестница заскрипела под чьими-то грузными шагами, и в комнату с мешком воблы ввалился "любовничек-грузинчик" лукавой тети Доры. Нет, путаю, не с мешком, с двумя мешками пришел солидный, но сильно обросший щетиной кавказец. От него разило этой самой, еще сырой, вернее, свежепосоленной рыбой.

— Вы не возражаете, — обратился он ко мне, обалдевшему от всего увиденного и услышанного, — если я разложу рыбу на полу. Ее надо просушить.

— Пожалуйста, — прошептал я, томясь навалившимися ощущениями полного бесправия.

Так мы и проспали ночь. Я, как квартиросъемщик "виллы", на единственной в комнатенке кровати, застеленной Нечистым бельем, тетя Дора с "грузинчиком" у порога, а по всему полу, испуская тяжкий дух, — валялась мокрая вобла.