Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже - Филатов Лев Иванович (книги онлайн .txt) 📗
И неудачами своими, сколько помню, он брал за душу. Еще осенью 1937 года мы остались в грустном недоумении, как мог «Спартак» не выиграть последний матч у слабого ЦДКА. Армейцы забили два мяча, спартаковцы еле сквитали, после чего отстали от чемпиона, «Динамо», на очко. А как его жалели, бедствовавшего после войны!
Вечно что-то случалось со «Спартаком», не оставлял он своих болельщиков в безразличии, серединки на половинку не предлагал.
И пошла гулять молва о спартаковском духе. Не помню, когда она родилась, но очень давно. Вообще говоря, дух — не мистика, не выдумка, он свойствен любой на что-то замахнувшейся команде, да и вообще без него футбол — немыслим. Наивно предполагать, что старые успехи ЦДКА и московского «Динамо» и новые — киевского «Динамо» бездуховны, зависят только от чертежа движений. В любом значительном свершении затаен дух.
И все же быть отмеченным характеристикой «спартаковский дух» что-то значит. А значит это, что «Спартак» особенно часто давал повод говорить о его духе, неспроста выражение это из стадионного просторечия перекочевало на печатные страницы, стало привычным оборотом, как и несменяемая форма команды — «футболки красные с белой поперечной полосой».
Борису Андреевичу Аркадьеву, точно мыслившему, не было свойственно повторять за другими общеизвестное. Осенью 1969 года, после того как «Спартак» стал чемпионом, он, зайдя в редакцию «Футбола — Хоккея», произнес слова, которые я записал на настольном календаре.
— Послушайте, «Спартак» оставил прямо-таки освежающее впечатление. Спартаковцы же играют, они эмоционально выражают себя! Что ни говорите, спартаковский дух существует. Сколько лет клубу, а что-то постоянное всегда у него есть. Просто какая- то спартаковская секта! На чем она держится? Думаю, что тут влияние братьев Старостиных. Да и вообще, они умеют игроков перевоспитывать в своих...
Аркадьев работал в разных командах. «Спартак» для него вечно вырастал как противник, так что не сбоку, не издали он судил.
Широкую популярность свою «Спартак» приобретал год за годом, он ее выслужил, сотворил себе сам.
Год, когда «Спартак» восстал из пепла, — сорок девятый. Тогда был зафиксирован не просто скачок в таблице. Случилось нечто неожиданное: «Спартак» оказался совсем другим, чем был в довоенные годы. И мы, старые болельщики, не знали, радоваться или огорчаться. Случай, мне кажется, единственный в истории нашего футбола.
За полвека наблюдений могу смело сказать, что все клубы в общих чертах сохраняют своеобразие. Это не удивительно: команды не начинают с нуля, они всегда продолжают, пополнение новыми игроками происходит в то время, когда в строю прежние и что-то обязательно передается по наследству. И тренеры обязаны считаться с тем, что было до их прихода, какими бы они ни были реформаторами.
Московское «Динамо», пусть через него прошло несколько поколений футболистов, пусть оно из безоговорочного лидера надолго превратилось в команду среднюю, тем не менее оставалось похожим на самого себя. Это не выверишь ни таблицами, ни фамилиями, ни тактическими построениями. Стремление к ясным линиям, подчеркнутая простота, класс невидимый, для пользы дела, хладнокровие, когда внешним эмоциям ходу не дают, а выражают их проведенным маневром, забитым голом, — все это динамовское со времен Михаила Якушина — игрока и Михаила Иосифовича Якушина — тренера. И сейчас все это узнается, хотя и в виде наброска. Стоит «Динамо» сильно провести матч, как родство так и выпирает.
И киевское «Динамо», высоко взмывшее от своих сезонов тридцатых и сороковых годов, все же в манере, в повадках хранит прошлое. Шегодский, Шиловский, Кузьменко, Гребер, Виньковатов, Коман, Сабо, Турянчик, Трояновский, Биба, Каневский, Серебренников, Базилевич, Веремеев, Мунтян, Буряк, Онищенко, Рац, Бессонов, Блохин — называю фамилии игроков, которых соединить сумеет только фантастическая машина времени, но в воображении все они—из одной когорты, легко бы могли — деды и внуки — сыграть вместе. У них классность щеголеватая, темперамент сдерживаемый, но то и дело прорывающийся, все они хотят сыграть и на команду, и чуточку на себя, воспламеняются, когда это необходимо, а могут и, как ни в чем не бывало, с некоторым даже безразличием, сыграть напоказ.
И ЦСКА, как никакая другая из знаменитых команд, изведавшая годы выставочные и пропащие, сберегает свою напористую быстроту, прозрачность намерений. Одной линией можно прочертить через множество сезонов облик тбилисского «Динамо», «Торпедо», «Шахтера», «Зенита», «Арарата»... Это хорошо. Собственное лицо, узнаваемость выделяют команду, сближают ее со зрителями.
«Спартак» в довоенные годы отличался игрой мужественной, волевой, в нем были подобраны люди крепкого сложения, надежные, он мог переиграть противника, а мог и взять его измором, силой, натиском. Я допускаю, что московское «Динамо», основной его конкурент, игрою было тоньше, ловчее, хитрее, но это не давало превосходства: «Спартак» имел чем ответить, чем уравновесить. Его стихией была самоуверенность сильных людей, знающих, что они свое возьмут, когда захотят.
А после войны на спартаковское пепелище стали стекаться игроки совсем другого внешнего вида и других манер. Рязанцев, Дементьев, Сальников, Тимаков, Парамонов, Симонян, Нетто, попозже Ильин, Татушин, Исаев... В гвардейские полки их бы не отобрали: ни ростом, ни разворотом плеч они не вышли. Но все — технари. И спартаковский футбол круто переменился. Тогда и было положено начало той игре «Спартака», которую мы знаем сегодня.
Возможно, это произошло само собой, без какой- либо программы. Но все-таки думаю, что к превращению приложил руку Абрам Христофорович Дангулов, тренировавший «Спартак» пять лет, с 1949 по 1953 год. Перед ним открылась редкая возможность создать команду заново, ибо к приходу Дангулова не осталось никого из старых, стянулся народ молодой, новый, вот и затеялась совсем другая игра. И дело пошло: «Спартак» при Дангулове выдвинулся в чемпионы, брал Кубок. Какие еще нужны аргументы?!
И мы, довоенные болельщики, какое-то время повздыхав о команде, где капитаном был Андрей Старостин, приняли этот «Спартак». Я имею в виду образ игры. Ну а то, что было нам особенно дорого — открытость характера, обязанность быть среди первых,— осталось в целости и сохранности, передалось.
Так что спартаковская игра — легкая, рисованная, в которой полезная очевидность переплетена с необязательными затейливыми петлями,— появилась на свет в самом конце сороковых. И лишь немногие, из моего поколения, имеют право при случае обронить: «А помните, когда-то «Спартак» был совсем другой».
Дангулов-тренер обойден вниманием историографов, фигура полузабытая. Наверное, и я ограничился бы предположением, что он повлиял на стилевое изменение «Спартака», и только. Но меня однажды свела с ним репортерская тропа.
Осенью 1953 года «Спартак» съездил в Польшу и Болгарию, сыграл удачно (из семи матчей выиграл шесть) — такие турне тогда ценились высоко, да к тому же «Спартак» был чемпионом. О матчах никто ничего не знал. Получил я в «Советском спорте» задание записать впечатления Дангулова. На мой телефонный звонок Дангулов ответил приглашением к нему домой. Я являюсь в назначенный час, вижу сервированный стол, хлопочущую возле него хозяйку, в голове мелькает, что, должно быть, ждут гостей и я некстати. Но выясняется, что ждали меня, малоизвестного, начинающего репортера. Мы садимся втроем, я окружен доброжелательностью, мне улыбаются, меня потчуют, а я не могу решить, удобно ли вытащить из кармана блокнот. Абрам Христофорович, догадавшись о моем затруднении, предлагает:
— Если не возражаете, мы будем потихонечку разговаривать, и вы делайте свое дело.
Было ему тогда за пятьдесят, в моих глазах человек пожилой, кавказец, полуседой брюнет, глаза горячие. Футбольная тема его возбуждала, однако он, помня о цели моего визита, старался сам, без подсказок, выбирать то, что интересно для газеты, словом, работал со мной заодно, шел навстречу, чем и выражал свое гостеприимство и расположение. Задание оказалось легким и приятным.
