Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями - Яновская Лидия
Июнь в планах романа оказался недолговечным. Уже в 1934 году временем действия в «московских» главах становится май, теперь уже окончательно. В последней тетради второй редакции — в предчувствии редакции третьей — новая «разметка глав»:
«1. Никогда не разговаривайте с неизвестными. Вечер 8-го мая (среда?). <…>
3. Седьмое доказательство. (Вечер 8-го мая.) [526]
4. Погоня. Вечер 8.V.
5. Дело было в Грибоедове. Ночь с 8.V. на 9.V.
6. Степа. День 9.V.
7. Волшебные деньги. День 9 мая. <…>
9. Вести из Владикавказа. 9.V.
10. Гроза и радуга. Вечер 9 V.
11. Черная магия. Вечер 9 мая.
12. Полночное явление. Ночь 9–10 (V) с четверга на пятницу <…>» [527].
Май… Так случилось, что в мае этого самого 1934 года в Москве стояли небывало жаркие дни. Это отразилось в Дневнике Е. С.: «11 мая… Сильнейшая жара… 12 мая… Ночью жара сменилась похолоданием» [528]. Тогда, наверно, и родилась мысль: если не подходит апрель, поскольку в Москве не может быть такого жаркого апрельского дня, какой представлялся писателю в воображаемой Иудее… если не подходит июнь, слишком удаленный от Страстной пятницы… то май решал всё!
По-видимому, писателю был нужен жаркий день. Жаркий, предгрозовой московский день, в мареве которого, прямо из воздуха у Патриарших, мог соткаться клетчатый, возникнуть Воланд и, взламывая московскую действительность, прорезаться во всей своей бесспорности день в Иудее почти две тысячи лет назад…
И еще одно очень немаловажное обстоятельство предъявляло свои требования к выбору времени действия в романе. Весенний бал полнолуния, который дает Воланд, — это ведь аналог Вальпургиевой ночи в «Фаусте» Гете. Не случайно мессир вспоминает свое посещение Германии «в тысяча пятьсот семьдесят первом году» и встречу с некой «очаровательной ведьмой» «в Брокенских горах, на Чертовой Кафедре» — именно там, где, по поверью, собираются ведьмы в Вальпургиеву ночь и куда Мефистофель приводит Фауста Брокен точечно отметился и на самом балу: «Клянусь, что мы терпим последние минуты», — шепчет Коровьев. — «Вон группа брокенских гуляк. Они всегда приезжают последними. Ну да, это они» [529].
А празднуется Вальпургиева ночь (праздник св. Вальпургии) 1 мая. По крайней мере об этом не устают напоминать комментаторы Гете.
Стало быть, май, который решал все… А среда? Что означает: «Вечер 8-го мая (среда?)» — в «разметке глав» 1934 года?
На этот раз календарь ни при чем: в 1934 году 8 мая — вторник. Среда требуется теперь по внутренним законам романа, и может быть, поэтому писатель пробует 16 мая — в 1934 году это число пришлось на среду. Но — вычеркивает. Календарь более не будет вмешиваться в структуру романа.
Но почему среда?
Здесь и напомню о сочинениях Вашингтона Ирвинга, к которым Михаил Булгаков относился с большим интересом и о которых я рассказала в главе, посвященной булгаковской библиотеке. Так вот, известная новелла Ирвинга «Рип Ван Винкль» открывается эпиграфом: «Клянусь ВОтаном, богом саксов, творцом среды (среда — Вотанов день)» [530].
Летом 1936 года, закончив очередную редакцию романа (на этот раз третью), Булгаков делает новую «разметку глав»:
«1. Не разговаривайте с неизвестными. 2. Золотое копье. 3. Седьмое доказательство. } I день
4. Погоня. 5. Дело было в Грибоедове. 6. Мания фурибунда? } I ночь
7. Ошибка профессора Стравинского. 8. Происшествие со Степой. 9. Волшебные деньги. 10. Вести из Владикавказа. 11. Раздвоение Ивана. (Гроза и радуга.) } II день» и т. д. [531]
Месяц не назван, поскольку уже прочно определился: май. Действие тщательно рассчитано по дням (и ночам). А вот чисел — нет. Теперь в романе вообще нет чисел. (С числом будет недействительно, сказал бы Бегемот.)
Совсем нет чисел? Нет, по крайней мере одно число имеется. Подчеркнутое, запоминающееся: четырнадцатое число весеннего месяца нисана…
И еще одно, мельком, в «московских» главах, когда Степе Лиходееву «прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре, происходившем, как помнится, двадцать четвертого апреля вечером тут же, в столовой…». Строки эти, как помнит читатель, введены в самой последней правке по машинописи, и определить с уверенностью, имела ли здесь существенный смысл дата или это был всего лишь знак крайнего Степиного испуга, затруднительно.
Опорой времени — формой движущегося времени — в романе теперь все активнее становятся дни недели. Значимые в контексте романа дни — пятница, суббота, воскресенье. Причем самое движение дней недели развивается как нарастающая музыкальная тема.
Действие романа начинается в среду. В окончательном тексте это намеренно не обозначено, но в глубине романа все четко рассчитано.
Впервые день недели помечен в главе 9-й, из которой мы узнаем, что Никанор Иванович Босой «находился в страшнейших хлопотах, начиная с предыдущей ночи со среды на четверг». «Предыдущая ночь» — та, которая последовала за гибелью Берлиоза. Любопытно, что день недели, ни разу не упоминавшийся на протяжении предыдущих восьми глав, тут же назван, как бы закреплен, еще раз. На той же странице: «Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какою-то сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к Босому начали звонить по телефону…»
Расклад действия по дням недели прояснился — правда, ненавязчиво, вскользь: если Берлиоз погиб накануне в среду, то, стало быть, и Воланд прибыл именно в среду; назавтра, утром в четверг, он у Степы Лиходеева, а вечером того же дня дает сеанс черной магии…
В следующий раз день недели отмечен — опять-таки после весьма большого перерыва — в главе 17-й, «Беспокойный день»: «Утром в пятницу, то есть на другой день после проклятого сеанса, весь наличный состав служащих Варьете…»
Теперь этот день недели — пятница — будет звучать все настойчивей: «Причиной приезда Максимилиана Андреевича в Москву была полученная им позавчера поздним вечером телеграмма следующего содержания: „Меня только что зарезало трамваем на Патриарших. Похороны пятницу…“»
Как видите, глухо — словом позавчера — помечена среда. Названа пятница. И тут же повторена: «В пятницу днем Максимилиан Андреевич вошел в дверь комнаты, в которой помещалось домоуправление дома № 302-бис по Садовой улице в Москве». (Обе цитаты из главы 18-й, «Неудачливые визитеры».)
Во второй части романа пятница окончательно вступает в свои права: «В тот самый день, когда происходила всякая нелепая кутерьма, вызванная появлением черного мага в Москве, в пятницу… Маргарита проснулась около полудня…» И еще раз: «Под счастливой звездой родился критик Латунский. Она спасла его от встречи с Маргаритой, ставшей ведьмой в эту пятницу».
(Отметим, однако, что когда в инфернальную полночь с пятницы на субботу происходит великий бал Сатаны, наименования дней недели исчезают; может быть, потому, что пятница — памятью о Страстной пятнице — воплощена и действие, отмечающее великое жертвоприношение, длится.)
В главе 27-й, как раз тогда, когда Маргарита откладывает дочитанный роман, наступает субботнее утро: «Но в это время, то есть на рассвете субботы, не спал целый этаж в одном из московских учреждений…» И все же, повторяясь и повторяясь, снова звучит вчерашняя пятница. На этот раз звучит суховато, с какою-то как бы даже постукивающей, протокольной интонацией (идет расследование событий):
«Собственно говоря, дело стало ясно уже со вчерашнего дня, пятницы, когда пришлось закрыть Варьете…» «После обеда в пятницу в квартире его (Аркадия Аполлоновича. — Л. Я.)… раздался звонок…» «Через час пришел ответ (к вечеру пятницы), что Римский обнаружен в номере четыреста двенадцатом гостиницы „Астория“…» «К вечеру же пятницы нашли и след Лиходеева». «Дверь Иванушкиной комнаты № 117-й отворилась под вечер пятницы…»
