Унесенные бездной - Черкашин Николай Андреевич (читать книги бесплатно полностью txt, fb2) 📗
Многое из того, что обрушилось на "Курск" и флот со страниц российской печати, с телеэкранов, из радиоэфира, просто невозможно читать, смотреть и слушать - противно, омерзительно, "выть хочется", как справедливо отметила моя коллега. Как ни странно, но наиболее объективную (хотя и не во всем бесспорную) картину трагедии нарисовал немецкий журнал "Штерн". А впрочем, ничего странного в том нет, ведь Германия - страна, которая потеряла моряков-подводников больше всех в мире...
"ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД "КУРСКА"
...Сигнал тревоги пронзительно гремит в переплетении труб, машин и людей. Подводники несутся к своим боевым постам. Каждый уже сотни раз отработал то, что он должен делать. Люки между девятью отсеками задраены. Каждый чувствует напряжение, царящее перед пуском торпеды. Капитан-лейтенант Дмитрий Колесников сосредоточенно следит в седьмом отсеке за показаниями своих приборов. Рядом гудят турбины. Отдачи от выстрела здесь, в кормовой части подводной лодки, он не почувствует.
В носовой части новейшей подлодки российского Северного флота аккуратными рядами лежат торпеды. Это арсенал смерти: торпеды на электрическом ходу диаметром 533 мм, "толстые" на взрывоопасном жидком топливе, калибра 650 мм, и учебные торпеды. В одном из аппаратов находится торпеда - вот-вот она вырвется наружу и, подхваченная гигантской мощью своего двигателя, пронзит Баренцево море.
В центральном посту, во втором отсеке, собираются взволнованные старшие офицеры. На борту находятся представители штаба дивизии, наблюдающие за работой командира и его экипажа. 45-летний капитан Геннадий Лячин - опытный командир. На подводных лодках он служит с 1978 года. В глубинах северных морей он чувствует себя как дома. "Фанат", "трудоголик" говорят о нём бывшие матросы с "Курска". Жизнь на суше, в семье, говорят они, всегда была для него на втором месте. Он строг, его побаиваются и в то же время им восхищаются, когда он ночью, без посторонней помощи уверенно ведет свою лодку к пирсам в российских фьордах. Эти учения должны стать его последним походом. Вскоре он собирается, как того требует морская традиция, выбросить в море свои бортовые тапочки и навсегда вернуться на сушу. От расставания с "Курском" его отделяет несколько торпедных пусков...
В субботу 12 августа 2000 года, в 11 часов 28 минут 27 секунд по московскому времени компьютер сейсмологической станции Карасёк в Северной Норвегии регистрирует взрыв в районе учений в Баренцевом море. Спустя 2 минуты 15 секунд раздается второй, гораздо более мощный взрыв, эквивалентный по силе небольшому землетрясению. Острые зубцы на диаграмме пугают сотрудников Сейсмологического института в Осло лишь в понедельник. В выходные институт пуст.
Второй взрыв потряс "Курск" с силой, равной почти двум тоннам взрывчатки. В седьмом отсеке падают металлические шкафы, в беспорядке летят ящики, стальной корпус подводной лодки трещит и скрежещет. Колесникова с силой бросает на пульт управления. Первый отсек, торпедное отделение срезало словно гильотиной. Трубы, исковерканные металлические части ведут в никуда. Детонация раздавила переборки..."
Пытаюсь представить, что и как произошло, без помощи немецкого коллеги.
Смерч многоторпедного взрыва в носовом отсеке пронесся в корму, разрывая прочные переборки, как картонки, закручивая толстенную сталь в завитки. Огненный удар уничтожил сразу всех, кто был во втором, самом населенном отсеке, в третьем, четвертом, пятом...
Сила взрыва ослабла только у особо усиленного - шестого - реакторного отсека. Вход в него перекрыт шлюзовой камерой...
Трудно вообразить, что пережили те, кто уцелел за реакторным отсеком. Чудовищной мощи удар, от которого сразу же потемнело в глазах и мозгах - и потому, что вырубилось освещение, и потому, что многих контузило. Все посыпалось и поехало, нещадно давя людей, несших свои вахты среди нагромождения механизмов и агрегатов. Тут же задымили "коротнувшие" электрощиты и контакторные коробки. Снопы фиолетовых искр прожигали кромешную тьму. Повинуясь скорее рефлексам, чем чьим-то приказам, моряки бросились тушить эти коварные пожарчики, пожиравшие драгоценнейший кислород. Возможно, раздавались команды уцелевших офицеров - Аряпова, Колесникова, Митяева, Садиленко, Бражкина... Их крики глохли в яростном шипенье сжатого воздуха. Возможно, лопнули паропроводы и оба турбинных отсека превратились в адские котлы, наполненные раскаленным паром. Оглушенные, искалеченные сдвинутыми механизмами и рухнувшими приборными стойками, обожженные паром и вольтовыми дугами, они уходили в самые дальние кормовые отсеки, унося с собой тех, кто уже не мог держаться на ногах. Все это мы знаем почти доподлинно - из записки капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова, принявшего на себя командование остатками экипажа.
Что творилось в центральном посту, во втором отсеке в отпущенные судьбой 135 секунд после первого - "малого" - взрыва, теперь не скажет никто.
Единственное, что успели в центральном посту, - это продуть балластные цистерны правого борта (левый был поврежден). Но это ничем помочь уже не могло.
Все стихло. Стылая тишина и кромешная тьма... Фосфорически светятся только циферблаты глубиномеров. Черные стрелки застыли на отметке 108 метров.
Посвечивая себе гаснущим аккумуляторным фонарем, капитан-лейтенант Колесников пишет список оставшихся в живых. Пока в живых:
- Старшина 2-й статьи Аникеев.
- Я.
- Матрос Кубиков.
- Я.
- Матрос Некрасов.
- Я...
Глава вторая В СПИСКАХ ЗНАЧИТСЯ...
Просматриваю скорбный список моряков с "Курска" и безотчетно ищу свою фамилию. "...Цымбал, Чернышев..." Не я... А ведь мог быть в подобном списке. Не в этом, конечно, в другом... Мог бы. Но миновала чаша сия. Пронесло. За нашу подлодку Б-409 молилась моя бабушка в марьинорощинской церкви. И не только за меня - за весь экипаж "воинов, по морю странствующих". Когда вернулся из многомесячной "автономки", нашел за божницей девять церковных квитанций - за молебны во здравие и спасение. Отмолила бабушка. Это в советские-то годы!..
