В пылающем небе - Белоконь Кузьма Филимонович (читать книги txt) 📗

Наконец метель прекратилась. К утру небо очистилось от облаков, теперь оно было глубокое и голубое-голубое. Под яркими лучами солнца искрились сугробы причудливо-сказочной формы. И так хотелось, чтобы природа оставила их навсегда нетронутыми. В перерыве между занятиями летчики и штурманы гурьбой высыпали из классов и, как когда-то в школе мальчишками, заиграли в снежки. Больше всех старался Громов. С Федей мы подружились с первых дней службы в полку. Каждый раз при встрече он первым делом спрашивал: «Ну, как дела, браток?». «Браток» было его любимым словом. Сейчас он, видимо, вспомнил свое детство на Волге и так увлекся этой азартной игрой, что его каштановые, всегда зачесанные назад волосы рассыпались, продолговатое лицо от широкой улыбки округлилось, радостью светились его серые, открытые, простодушные глаза. Он увлеченно бросал снежки по взлетающей вверх шапке-ушанке. Тут же был объявлен конкурс на лучшего снайпера по летящей мишени. В конце перерыва мы быстро подвели итоги, и победителю Громову был вручен приз – пачка папирос «Пилот».

Наступили теплые солнечные дни. Звенела капель, снег быстро чернел и становился ноздреватым.

Программа изучения Су-2 по схемам и плакатам заканчивалась. Мы ожидали практических занятий непосредственно на самолете. Командир полка целыми днями находился на аэродроме. Вместе с летчиком-инструктором он дождался погожего дня, чтобы получить провозные полеты и вылететь самостоятельно. Первые два полета по кругу и один в пилотажную зону [2] с инструктором Турыкин провел так, будто он на Су-2 налетал уже не один десяток часов. «Вот это летчик! – наверное, восхитился инструктор. – Что же ему показывать-рассказывать, если он летает, как зверь». А вслух сказал:

– Ну, товарищ полковник, думаю, хватит нам вдвоем утюжить воздух, – и, улыбаясь, добавил: – Может быть, мешок с песком привязать на сиденье, как при первом самостоятельном вылете курсанта? – и оба рассмеялись.

В этот день Турыкин более десятка раз слетал по кругу, дважды был в зоне. Через день он и инструктор поменялись ролями: теперь в кабине инструктора сидел Турыкин, а «необученный летчик» впереди. К вечеру командир полка уже был подготовлен к вывозке командиров эскадрилий.

Весна на Киевщине выдалась тогда дружная: быстро земля очистилась от снега, на летном поле сквозь прошлогоднюю сухую траву живо пробивались нежные, свеже-зеленые стебельки. В безоблачном небе ярко светило солнце, щедро согревая землю, пробудившуюся от зимнего сна. Зазеленели поля, разбухали на деревьях почки, весело насвистывали скворцы – все оживало, тянулось к солнцу, к жизни!

И аэродром напоминал сейчас растревоженный улей. Возле самолетов суетились техники, мотористы, оружейники. Начальник штаба полковник А. А. Семенов торопил штабников: в кузов машины вкладывались палатки, амуниция, в службах утрясались вопросы перевозки оружия и множество других. Летчики и штурманы тащили к стоявшей возле штаба машине чемоданы с немудреными пожитками: выходным обмундированием, туалетными принадлежностями.

– Не забудьте на чемоданах прикрепить бирки с фамилиями, а то потом дня не хватит, чтобы разобрать их, – напоминал начштаба.

– А чего тут хитрого? Бери, какой побольше да поновее, и быстро в свою палатку, – подмигнув товарищам, засмеялся Громов.

Настроение у всех было превосходное. А какое же оно могло быть? Все летчики вылетели самостоятельно на новом самолете в срок и без летных происшествий. А сейчас полк убывает в лагерь, где все лето летный состав будет совершенствовать свое мастерство. Придется потрудиться всем – не только летчикам и штурманам, но зато осенью, по окончании лагерного периода будут подведены итоги, определены места, отмечены лучшие экипажи, проанализированы недостатки. Но это будет потом. А сейчас полк готов к перебазированию в лагерь.

После перелета на аэродром Бородянка первый день был отведен на благоустройство лагеря. Работа шла дружно и весело. К вечеру все было готово, и теперь вчерашнего поля не узнать: на стоянках ровными рядами выстроились новенькие Су-2, натянуты белоснежные палатки в два ряда, расчищены и присыпаны желтым песком дорожки. В стороне от центральной аллеи выделялись две огромные палатки: одна для занятий, вторая – для штаба. Рядом с ними три – для командиров эскадрилий. Громов, Колобков и я разместились в одной палатке.

На следующий день, когда было еще темно, аэродром наполнился сильным металлическим гулом моторов. В одном месте стоянки он нарастал, переходя в мощный рев, в другом – постепенно затихал. Вырывающиеся из выхлопных патрубков красно-голубые языки пламени проносились вдоль фюзеляжа, освещая суетившихся техников, и тут же мгновенно исчезали. Шла подготовка самолетов к первым полетам на лагерном аэродроме. А когда огромный красный диск солнца выполз из-за горизонта, взлетел первый самолет. Полковник Турыкин сделал круг над аэродромом и ушел в зону пилотирования. Через полчаса он классически сел точно у посадочного «Т», зарулил на линию предварительного старта, и, освободившись от привязных ремней и парашютных лямок, легко соскочил с плоскости.

– Погода отличная, начинаем полеты согласно плановой таблице, – в явно приподнятом настроении обратился он к летчикам.

И потекла лагерная жизнь по своему давно кем-то проложенному руслу: с рассвета до обеда летала первая смена, вторая готовилась к полетам. Во второй половине дня смены менялись ролями.

Неопытному глазу могло показаться, что на летном поле сплошная чехарда: одни самолеты, как жуки, ползут по земле, поднимая облака пыли, другие взлетают, иные почему-то «ходят» над аэродромом или, оторвавшись от земли, улетают в разных направлениях и растворяются в белесом мареве.

На самом же деле здесь все было продумано, до минут рассчитано, каждый четко знал и строго выполнял свои действия.

Руководитель полетами Турыкин особенно внимательно наблюдал за взлетами и посадками и тут же ставил оценки. Сегодня он, как никогда, доволен: в своем блокноте выставил только несколько «четверок», остальные «пятерки».

Вторую неделю стояли жаркие, знойные дни. В полдень почти с зенита невыносимо палило солнце. В мираже на горизонте земля то вздымалась, то прогибалась, как грудь сказочного исполина. В поблекшем, словно выцветшем небе не слышно звонких переливов жаворонков, все степные птицы где-то нашли спасительную тень и тоже притихли. Степь замерла. Только где-нибудь в колышущемся горячем воздухе вдруг пронесется вихрь, ввинчиваясь огромным пыльным буравом в небо. И снова тишь.

Но аэродром жил своей, строго распланированной жизнью. Ожидавшие на «пятачке» [3] своего времени вылета летчики и штурманы изнывали от жары.

– Ну, братцы, на «верхотуре» только и спасение, – сказал Громов, только прилетевший из пилотажной зоны. Он небрежно стянул с головы шлемофон и начал вытирать мокрые от пота волосы. На его лице была заметная усталость, ведь сегодня он летал на отработку пилотажа: «крутил» виражи, пикировал, боевыми разворотами и крутыми «горками» взмывал ввысь и снова бросал машину в крутое пике. Под самолетом, где-то далеко внизу, плыли величественные, сказочно красивые редкие облака, но ими мог любоваться только штурман, Громов же был до предела собран, он внимательно следил за показаниями многочисленных приборов и уверенными действиями удерживал стрелки на положенных местах. После выполнения задания он так «притер» самолет точно у посадочного знака, что руководитель полетами не выдержал:

– Вот, дьявол, сажает! И захотел бы, так не придерешься!

Летная программа выполнялась успешно, но командир полка чувствовал, что с такими людьми можно сделать больше и постепенно увеличивал напряжение летного дня.

Ежедневно с утра до вечера над аэродромом висела густая пыль, в безоблачном небе стоял неумолкающий гул.

– Куда это наш командир спешит, до осени еще далеко, а мы и так летаем с опережением графика, – ворчали некоторые.