Александр Невский - Пашуто Валерий Петрович (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Батый, которому тогда было около сорока лет, занимал выжидательную позицию не только относительно Каракорума; он осмотрительно прокладывал пути к господству и в Восточной Европе. Хан не забыл неудачи европейского похода и потому по достоинству оценил дипломатический шаг Ярослава Всеволодовича. Владимиро-Суздальская Русь была сильно разорена, притом находилась по соседству и уже потому, полагал он, должна была подчиняться. С другими землями — иное дело. Например, Галицко-Волынская земля и пострадала меньше, да и города свои сумела возродить довольно быстро, и находилась она в отдалении, гранича с Литвой, Польшей, Венгрией, которые не попали под Батыев улус. Наконец, северо-западная Русь — Новгород, Псков, Полоцк, Минск, Витебск, Смоленск — остались в стороне от нашествия и не собирались считаться с замыслами ни Батыя, ни тем более какой-то далекой Туракины. Они под рукой Александра Ярославича жестко противостояли Швеции, Дании, Германии, Литве, но ведь могли найти и путь к союзу с ними!
Батый старался использовать отсутствие политического единства на Руси и прежде всего единомыслия среди ее великих князей — владимиро-суздальского, черниговского и галицко-волынского. Заложничество, угрозы, подкуп, обман, убийство — все пустил в ход жестокий хан.
...Сколько времени пробыл Ярослав в Сарае — неизвестно, но в том же году он вернулся. Батый, читаем в летописи, оказал Ярославу «великую честь», почтил и бывших с ним «мужей» — бояр и утвердил его ни много ни мало великим князем всей Руси — «и отпусти и рече ему: „Ярославе, буди ты старей всем князем в русском языце“. Был ему отдан и Киев, где сел теперь в качестве суздальского воеводы славный ратоборец Дмитр Ейкович.
o Пусть древняя столица была разорена, а неподалеку п поисках добычи рыскали литовские отряды — все равно в Киеве уже селилась знать, сюда устремлялись купцы из всех стран Европы. Что-то их привлекало: ведь не пеплом же с татарских пожарищ собирались они торговать. Киев продолжал быть центром пусть пока пустующей митрополии. Потому и оставался он яблоком раздора между великими князьями Руси.
Батый решил в своей политике, и на севере и на юге, опереться на суздальских князей; да сарайский властитель и не мог изменить политический строй, сложившийся на Руси, а лишь старался поставить его себе на службу. Но и Ярославу, ныне великому князю, Батый не доверял вполне и на всякий случай взял в заложники его сына Святослава. Тем не менее Ярослав приобрел больший вес в Сарае, а укоренившаяся структура великокняжеского вассалитета во Владимиро-Суздальской земле пережила татарское лихолетье. Ярослав добился ее признания, Александру предстояло ее укрепить.
По возвращении Ярослава во Владимир к нему приехали и жена и Александр, жившие в Новгороде. Из рассказов отца Александр мог представить себе облик кочевой столицы и нравы ее двора. Внимательно, с печальным недоумением рассматривали выданный князю чуждый по названию «ярлык» — ханскую грамоту, «силою вечного неба» подтверждающую его права на Русь, а также пропуск на родину — золотую дощечку с выцарапанным на ней столь же непонятным текстом — «пайцзу», которую все на русский манер называли «байсой». Ярослав открыл путь в Сарай и другим суздальским князьям (угличскому, ростовскому, ярославскому), которые тоже были отпущены Батыем «с честью достойною» и утверждены на занимаемых отчих столах. Даров это стоило им немалых, ибо в Орде их требовали все — от гонца и до самого хана.
Но главное было не в дарах, а в дани. Она огорошила князей своей непомерностью — это была дань и воинами, и жителями, и мехами. В требованиях своих Каракорум и Сарай были едины. Русские воины должны были выполнять распоряжения хана, из жителей он мог забрать в рабство каждого десятого, а бывало и хуже.
...Через два года отсутствия из Монголии вернулся Константин Ярославич. Русского не удивишь степными просторами, но то, что повидал он, поражало. Один путь туда и обратно отнимал чуть ли не год! Однако князьям было не до путевых рассказов. Тяжкую весть привез Константин — ханша Туракина потребовала приезда великого князя на утверждение в Каракорум. Делать нечего. В 1245 году Ярослав вместе с братьями вновь уехал в Сарай.
Провожая отца, Александр не мог и предположить, что в последний раз видит его живым и что ему самому придется в бурном водовороте международной политики решать по собственному разумению судьбы Руси. В Сарай на этот раз были вызваны все три великих князя — владимиро-суздальский, черниговский и галицко-волынский. Здесь и разыгрался последний, трагический эпизод их давней междоусобной борьбы, борьбы, за которой настороженно следили не только в Риге, Кракове и Буде, но и в Риме.
...Когда генуэзец Синибальдо Фиески занял в 1243 году папское кресло под именем папы Иннокентия IV, Европа еще не оправилась от татарского потрясения. Татары угрожали Польше, Венгрии, Латинской империи, Ордену. Из этих стран текли немалые средства в папскую казну. Понятно, что папа хотел установить более тесные отношения с Ордой.
24 июня 1245 года в Лионе открылся созванный Иннокентием церковный собор. На нем надлежало обсудить н пути продолжения крестовых походов после того, как арабы отобрали у франков Иерусалим, немецкие рыцари были остановлены у границ Руси, а Латинская империя оказалась под угрозой православной империи Никейской. В этих условиях папство и решило попытаться сблизить христианский мир с варварским или, как выразился папа, «спарить голубя со змеей» и поискать союзников в Сарае и Каракоруме.
К изумлению собравшихся в Лионе прелатов, речь о татарах держал схизматик Петр, «архиепископ Руси», который, как передавали, был изгнан татарами из своей столицы и земли и прибыл во Францию в надежде найти помощь против грозных степняков. Это был митрополит Петр. Черниговский князь Михаил поручил ему узнать, можно ли рассчитывать на помощь западных держав — вполне естественное желание для князя, долгое время связанного союзом с Венгрией.
Петр сообщал собору, что татары собираются в поход на Сирию и соседние страны, что они готовятся к тяжелым боям с католиками. Папа понял, что ханы замышляют подчинить и арабскую Переднюю Азию, и католическую Европу. Возникала соблазнительная идея: а нельзя ли предложить Орде союз против арабов и их соседей (например, Никейской империи) и зато столковаться о сближении в Восточной Европе. Ведь говорит же Петр, этот «веродостойный» русский, что «послов они принимают и отпускают ласково». Конечно, трудное дело, но почему же не попробовать?
Думал так папа, нет ли, но уже вскоре его посол Иоанн де Плано Карпини покинул Лион с заданием посетить Сарай и Каракорум. О своей поездке он написал отчет под названием «История монголов, именуемых нами татарами». Монах-францисканец Карпини, двадцатипятилетний сверстник князя Александра, по словам знавших его, «умный, образованный, очень красноречивый, приятный во многих отношениях человек», составил свое повествование с таким искусством, что о целях посольства приходится читать между строк. Если бы не его дипломатические переговоры с русскими князьями, то можно было бы подумать, что, кроме христианского просвещения, у него ничего другого и в мыслях не было. Ясно одно — задуманный союз латинян с татарами, папства с ханами таил в себе огромную угрозу Руси.
Случилось так, что пути Плано Карпини и всех трех великих князей Руси скрестились. С отцом Александра он познакомился в полудне пути от Каракорума, в ханской ставке Сыр-Орде, куда посол прибыл 22 июля. Ярослав приехал сюда из Сарая позднее.
...Князья Ярослав, Михаил и Даниил с разными чувствами ехали в Сарай.
Ярослав уже был утвержден великим, князем и ехал к Батыю как вассал.
Другое дело Михаил — союзник враждебной Батыю Венгрии, претендент на Киев, недавно отданный Ярославу. Михаил немало пережил, пока решился на этот шаг. Накануне нашествия он достиг вершин власти — владел столами Чернигова, Киева, Галича, влиял на Полоцк и Новгород.
Теперь в Киеве, с одобрения Батыя, появился суздальский воевода, а Михаил вновь скрылся за границу, на этот раз в Венгрию. Здесь его сын Ростислав стал зятем короля Белы IV, заклятого врага Батыя. При венгерском дворе Михаил не ужился, — ему не оказали должной чести — и он решил, будь что будет, воротиться в родной Чернигов, а архиепископа Петра направил в Лион. В Сарае этому князю при его независимом вспыльчивом характере было не на что рассчитывать.
