Скобелев, или Есть только миг… - Васильев Борис Львович (серия книг txt) 📗
Впрочем, Скобелеву некогда было обижаться. Вскоре последовало восстание в Коканде, бороться с которым досталось ему уже как самостоятельному командиру соседствующих русских отрядов. Не связанный более непосредственным руководством людей посредственных, Михаил Дмитриевич столь стремительно и энергично громил многократно превосходящие его силы противника, что на иное у него просто не оставалось времени. Не заметить его редкостного полководческого таланта было уже невозможно, тем более что Государь и впрямь запомнил его по подвигу в Каракумах. За быстрым разгромом кокандцев последовало производство в генерал-майоры с зачислением в свиту Его Императорского Величества, золотое оружие за храбрость, ордена Георгия третьей степени и Владимира с мечами. За производством последовали и назначения, и молодой генерал Скобелев оказался вскоре административным и военным руководителем Ферганы.
Трудно было себе представить более удачную карьеру, особенно если учесть, что она только начиналась. Тридцатилетнему генерал-губернатору люто завидовали в обеих столицах.
– Этот ваш Скобелев способен воевать только с халатниками. Он вмиг испачкает свой пресловутый белый мундир в любой европейской войне.
Михаила Дмитриевича глубоко обижало это высокомерное столичное пренебрежение. Он понимал, что оно во многом питалось его неуёмной страстью к риску вполне рассчитанному, оправданному глубоким пониманием психологии противника, но ни академические военные светила, ни тем паче аристократические салоны как Москвы, так и Санкт-Петербурга просто не могли себе представить всего многоцветия его далеко не ординарного человеческого и военного таланта. Он выламывался из всех привычных схем, а потому и обречён был на остракизм высшего общества, давно уже выработавшего неукоснительные правила отношений с любой самобытной личностью.
В основе лежала обыкновенная обывательская зависть, – затмевающая не только его воинские победы, но и весьма существенные достижения на ниве административной деятельности. Подведомственные ему территории жили мирно и достойно, но никто не желал видеть ничего достойного в самом молодом генерал-губернаторе.
И начались интриги, против которых по-детски доверчивый Михаил Дмитриевич оказался совершенно бессилен. Все кем-то очень умело раскручивалось, накапливалось, росло, и в конце концов Скобелев не выдержал и… бежал.
В Санкт-Петербург. За правдой к самому Государю-Императору Александру II.
Часть вторая
Глава первая
1
Тёплым апрельским вечером по всему местечку Кубея, расположенному у самой румынской границы, весело трещали десятки костров. На центральной площади возле каменной церкви играл полковой оркестр, вокруг костра толпились казаки и молодые офицеры; те, кто постарше, сидели у огня на сёдлах в тесном кругу бородатых донцов. Со всех сторон доносились песни, озорные посвисты, дружный хохот десятков казачьих глоток, громкое ржание встревоженных, предчувствующих поход лошадей.
– Сегодня всенепременно приказ на выступление должен быть, – говорил увешанный медалями старый вахмистр. – Помяните моё слово, ребята, должен!
Смеялись казаки:
– Печёнка чует, Евсеич?
– Не сглазь, отец. Каркаешь третий час.
– У него глаз добрый: глянет – как выстрелит!
– Правду говорю, – убеждённо сказал вахмистр. – Ну, с кем об заклад?
– Со мной, борода, – улыбнулся безусый хорунжий. – Что же поставишь?
– Шашку поставлю. Хорошая шашка, кавказская. А ты что взамен, ваше благородие?
– Лошадь могу. У меня заводная есть.
– Тю, лошадь! На твоей лошади только и знай, что девок катать.
– Ну, винчестер хочешь?
– Смотрите, Студеникин, проиграете, – предупредил немолодой сотник. – Евсеич и вправду печёнкой поход чувствует, тридцать лет в строю.
– Не беспокойтесь о моем имуществе, Немчинов, – задорно сказал хорунжий. – Пойдёт ли винчестер, Евсеич?
– Коль не ломаный, так чего ж ему не пойти?
– Нет, новый.
– Тогда по рукам. При свидетелях.
– Согласен. Только скажи, откуда о походе знаешь?
– Дело нехитрое, – пряча усмешку в косматую, с густой проседью бороду, начал вахмистр. – Задаю я, значит, поутру корм своему Джигиту, а он и рыло в сторону. Что ты, говорю, подлец, морду-то воротишь? Овёс отборный, сам бы жрал, да зубы не те. А он повздыхал этак, по сторонам глазом порыскал да и говорит мне…
– Ох-хо-хо! Ха-ха-ха! – ржали казаки. – Ну, Евсеич! Ну, отец! Ну, уморил!
– Что это они там? – хмуро удивился начальствующий рейдовым отрядом полковник Струков, нервно топтавшийся у крыльца каменного дома, занятого под штаб.
– Перед походом, – пояснил командир 29-го казачьего полка хмурый полковник Пономарёв. – Евсеич, поди, байки рассказывает, а они зубы скалят.
– Поход, – вздохнул Струков. – Порученца до сей поры нет, вот вам и поход. Неужто отложили?
– Быть того не должно…
Полковник вдруг примолк и напрягся, вслушиваясь. Из Степи донёсся далёкий перезвон почтового колокольчика.
– Вот и порученец, Александр Петрович. Ну, дай-то Бог, чтоб не ошибся я.
– Доложите князю Шаховскому! – крикнул полковник и, подхватив саблю, молодо выбежал на площадь. – Место, казаки, быстро! Освобождай проезд!
Было уже начало одиннадцатого, когда перед штабом остановилась взмыленная фельдъегерская тройка. Из коляски вылез офицер по особым поручениям полковник Золотарёв.
– Здравствуйте, господа. Заждались?
– Признаться, заждались, – сказал Струков. – Где вас носило, Золотарёв?
– Так ведь грязи непролазные, господа, лошадям по колени. Где князь?
– С нетерпением ожидает вас в штабе.
Командир 11-го корпуса генерал-лейтенант князь Алексей Иванович Шаховской ожидал порученца стоя и несколько торжественно. Нетерпеливым жестом прервав рапорт, требовательно протянул руку за пакетом. Перед тем как надорвать его, обвёл офицеров штаба суровым взглядом из-под седых насупленных бровей. Рванул сургуч, вынул бумагу, торопливо пробежал её глазами, глубоко, облегчённо вздохнул и широко перекрестился.
– Война, господа.
– Ура! – коротко и дружно отозвались офицеры.
Князь поднял руку, и все примолкли.
– Никому ни слова о сём. Высочайший манифест будет опубликован завтра в два часа пополудни. А сегодня… Где селенгинцы, полковник Струков?
– На подходе, ваше сиятельство.
– Дороги очень тяжёлые, ваше сиятельство, – поспешно пояснил Золотарёв. – Передовую колонну Селенгинского полка обогнал верстах в семи отсюда, артиллерия отстала безнадёжно.
– Так, – вздохнул Шаховской. – Начать не успели, а уж в грязи по уши.
– Время уходит, ваше сиятельство, – негромко напомнил Струков.
– Селенгинцы после марша за мною все равно не угонятся, а артиллерия ранее утра вообще не подойдёт.
Корпусной командир промолчал. Подошёл к столу, долго изучал расстеленную карту. Сказал, не поднимая головы:
– Сто десять вёрст марша да переправа через Прут. Где гарантия, что паром не снесло разливом?
– Вчера с той стороны перебежал болгарин, – сказал начальник штаба корпуса полковник Бискупский. – Утверждает, что паром – на этом берегу.
– Следовало проверить своевременно.
Князь Шаховской был старым, кавказским воякой, заслужившим личной отвагой одобрение самого Шамиля [27]. Он, как никто, ценил риск, неожиданные обходы, стремился к глубоким рейдам и всегда безоговорочно верил в победу. Но начинать эту освободительную войну за сутки до её официального объявления без достаточной подготовки решиться ему было нелегко. Повздыхал, сердито двигая седыми клочковатыми бровями, сказал сухо:
– Повременим. Свободны. Бискупскому остаться.
Недовольный Струков сознательно замешкался в дверях, пропуская поваливших из комнаты офицеров. Глянул на часы, вздохнул, сказал просительно:
27
Шамиль (1799—1871) – легендарный руководитель вооружённого сопротивления кавказских горцев (с 1834 по 1859) в период Кавказской войны (1817—1864). Настоящее имя Гаджи-Мурад, получил хорошее мусульманское образование, был другом и учеником имама Кази-Муллы, распространителя мюридизма на Кавказе. После гибели Кази-Муллы, а затем имама Гамзат-Бека Шамиль был провозглашён третьим имамом Дагестана и Чечни. Он развил мюридизм в политическую систему, организовал в горах администрацию, финансы и войско. Самой удачной операцией его армии было вторжение в Кахетию. После 1856 года русские войска начинают решительно теснить горцев, и 26 августа 1859 года Шамиль был взят в плен в ауле Гуниб, а затем сослан в Калугу. В 1870 году Шамилю с семейством было разрешено переехать в Киев, оттуда он отправился на богомолье в Мекку, но по дороге, в Медине, умер.