Исповедь Еретика - Дарский Адам "Nergal" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Оскорбленных, однако, было больше, чем согласных.
Потому что поляки пресыщены, засыпаны образами святых, имеющих мало общего с исторической действительностью. Есть святой Войцех, а есть Максимилиан Кольбе [21].
Это пан Holocausto критикует Максимилиана Кольбе?
Я историк и знаю, что он не был кристально чистой личностью. Мы смотрим на него через призму одного поступка, той лагерной истории. Идеализируем его. А между тем это был человек, веривший в мировой заговор евреев! Некоторые защищают его, говоря, что тема евреев не так заметна среди остальных тем его учений. Что за аргумент? Точно также можно оправдать преступника, который уничтожил небольшую нацию, только потому, что по сравнению с Гитлером он не так заметен. Защитники Кольбе говорят, что из тысяч документов, оставленных им, только в нескольких содержатся ссылки на иудеев. И одного достаточно. Канонизация Кольбе вызвала протесты по всему миру. Законные протесты. Достаточно посмотреть на деятельность основанного им журнала «Рыцарь Непорочный». Крайний клерикализм, во всех они видят масонов.
Тебе нравится искать изъяны в образах святых?
Именно Кольбе сопровождал меня со школьных времен. Я писал о нем работу, где представил его в не очень выгодном свете. Моя учительница польского, очень религиозная женщина, даже отметку мне не поставила. Сказала, что даст мне еще одну попытку, чтобы я подумал хорошенько и переписал работу. Но имела в виду другое: я должен был представить историю Кольбе в соответствии с каноном. Это было время, когда меня очень вдохновляли некоторые из представителей Молодой Польши [22]. Как-то раз я подошел к этой учительнице и спросил, будем ли мы более подробно изучать ту эпоху. А она напрямую спросила, не сатанист ли я. И еще сказала, что не может позволить мне окончить школу с такими взглядами. У нее появилась миссия.
Она не превысила своих полномочий?
Превысила. Но я ей благодарен, хоть это и парадоксально. Что-то во мне разбудила. Я начал больше читать по собственному желанию, открыл Достоевского, Виткевича… Если бы она тогда приняла мою работу, то успокоила бы меня. А так… Ее критика только усиливала мою мятежность.
Ты исправил работу о святом?
Написал новую. Эта уже была политкорректной. Я задницей почувствовал, что такое цензура. Что я мог сделать? Ничего.
Ты был когда-нибудь в лагере смерти?
Был. Мне было одиннадцать лет, когда я посетил концентрационный лагерь Штуттхоф. Молодая голова жаждала знаний. Я знал, кто организовал лагерь, знал, что там гибли люди, но не мог себе этого представить. Эта тема не вызвала тогда глубокого отклика. Чувство пришло позже, когда мне было семнадцать и я поехал в Освенцим.
Что ты почувствовал? Понимание? Сострадание? Может, вдохновение?
Сложно объяснить. Всё сразу. Я чувствовал смерть, буквальное ее присутствие. Эти ощущения подавляли. Появилось не только знание, но и осознание того, что в этом месте гибли люди. Не сотни, даже не тысячи, гораздо больше. Я не упал на колени, не заплакал о судьбе человечества, но во мне проснулось сострадание. И не только оно. Пугала мысль о том, что человек может другому предназначить такую судьбу. И это происходило не в древние времена, а всего несколько десятилетий назад. Но эта же мысль и вдохновляла. Сняла шоры с глаз. Я осознал, что люди совсем не такие, какими хотят себя видеть. Осознал, что в нас дремлет что-то сильное, опасное, что в любую минуту может вырваться наружу.
А может, просто нацисты были злыми?
Не только они. Лагеря смерти просто демонстрируют нам механизм. Это свежая рана, и она влияет на наши взгляды. Еще живы люди, пережившие это. Но жестокость сидит в человеке испокон веков. На протяжении сотни, двухсот тысяч лет. И, наверное, будет сидеть и много тысяч лет после нашей смерти. Изменяется только технология убийства, способы причинения боли и страданий. Так о человеке нам рассказывает история. Вот что я увидел в Освенциме.
И в тебе живет садист и убийца?
Они живут в каждом из нас. Я вдруг вспомнил один эпизод из телепередачи. Только не спрашивай какой, не скажу сейчас. Может, я немного приукрашу, но именно так эта картинка возникает в моей голове. Пожилой человек, прошедший концентрационный лагерь, встретился с группой политиков. Все красивые, молодые, одеты с иголочки. Все уважительно себя с ним ведут, выражают симпатию, а он, по всему видно, в своих мыслях задается вопросом: «А кем бы ты был в лагере? На чью сторону встал бы?»
А на чью сторону встал бы ты?
Я не знаю. Мы говорим о реальных событиях, не вымышленных. Пример из жизни. Довольно тривиальная проблема. Когда я лежал в больнице, мне хотелось, чтобы Дорота посвящала мне больше времени, была со мной не только физически, но и эмоционально, поддерживала меня. Я утверждал, что если бы она была больна, я сидел бы с ней все время. «Ты не знаешь, о чем говоришь», — так она отвечала. Я не понимал ответа. Сейчас я знаю, что она была права. Мы щедро разбрасываемся словами, бросаем их на ветер. И дело даже не в том, что мы сами в них не верим. Напротив, мы абсолютно уверены, что поступили бы именно так, а не иначе. Однако, когда мы сталкиваемся с определенной ситуацией, все наши намерения исчезают. Сейчас, когда я прихожу в больницу навестить знакомых, — а есть такие, кто болен так же серьезно, как и я, — меня хватает на несколько десятков минут. Я хочу быть с ними. Хочу им помогать, говорить с ними, давать надежду на завтрашний день, но больницы — место, откуда хочется сбежать. Когда я был болен, все представлялось по-другому. Я не знал, что буду чувствовать сейчас. Так что не спрашивайте, что бы я сделал, если бы попал в лагерь смерти. Я не отвечу на этот вопрос.
Может, тебе не хватает крепости духа? Или ясных ориентиров?
Бог ведет меня; я люблю ближнего своего, как самого себя; всегда подтверждаю свою веру, в любой ситуации…
Некоторые люди так и говорят.
О них писал Бертран Рассел: «Проблема этого мира в том, что глупцы и фанатики слишком уверены в себе, а умные люди полны сомнений». Я боюсь таких людей. Не доверяю им. И я уверен, что в экстремальных ситуациях именно они ломают свои принципы. Когда их уверенность наталкивается на стену, все, что они пытались искоренить в себе, берет над ними верх.
Ты не борешься со своими демонами?
Я их приручаю. Я знаю об их существовании. Разговариваю с ними. Когда я смотрю фильм, не глупую комедию, а серьезную психологическую драму, в которой главный герой должен сделать сложный выбор, я ставлю себя на его место. Бывает, я сам себя ужасаю. Даже написал об этом песню. Она называется Say Hello to Му Demons. У каждого есть темная сторона, которая ужасает и вдохновляет одновременно, и ты никогда не знаешь, какое из этих чувств победит.
А в тебе какое обычно побеждает?
