Расскажи мне, как живешь - Кристи Агата (мир бесплатных книг TXT) 📗

«Тогда почему же его забрали в тюрьму?»

«Ни за что. Это несправедливость. Спаси его для меня».

«Но что он сделал, матушка?»

«Ничего, клянусь перед Богом, перед Богом, это правда! Он ничего не сделал, только убил человека!»

* * *

У нас новая забота. Несколько человек из Джераблуса заболели. Они в палатках у Чагар Базара. Трое слегли, и возникают сложности, так как остальные отказываются подходить к ним. Отказываются принести им еду и воду.

Это стремление избегать больных очень странно. Но, в конце концов, все кажется странным в этом обществе, где ценность человеческой жизни не считается важной.

«Они будут голодать, если не принести им еды», – говорит Макс.

Их сотоварищи рабочие пожимают плечами.

«Inshallah, если такова воля Божья».

Формены, хотя и неохотно, доказывают свою причастность к цивилизации и с некоторым неудовольствием, но оказывают помощь. Макс осторожно поднимает вопрос о больнице. Он может договориться с французскими властями, чтобы те два человека, что больны серьезно, были бы взяты в больницу.

Йахйа и Алави с сомнением качают головами. Попасть в больницу будет позором, потому что в больнице происходят позорные вещи. Смерть всегда лучше, чем позор.

Я начинаю в смятении думать о неверных диагнозах, о пренебрежении к больным.

«Что же это за позорные вещи, которые происходят там?» – спрашиваю я.

Макс углубляется в этот вопрос. Затем после длинной серии вопросов и ответов, которые я перестаю понимать, он поворачивается ко мне и объясняет.

Одного человека взяли в больницу и там ему поставили клизму.

«Да», – говорю я, ожидая продолжения истории.

Макс говорит, что это все.

«Ну и что, он умер?»

«Нет, но он бы предпочел умереть».

«Что?» – восклицаю я, не веря.

Макс говорит, что именно так. Этот человек вернулся в свою деревню, затаив глубокую и горькую обиду. Такое унижение слишком глубоко! Смерть была бы предпочтительнее.

При том, как мы свыклись с нашими западными представлениями о ценности жизни, нам трудно приспособиться к другой шкале ценностей. И тем не менее для восточного сознания все это достаточно просто. Смерть неизбежно придет – она так же неизбежна, как рождение; придет ли она рано или поздно – на это исключительно воля Аллаха. И эта вера, это восприятие освобождает от того, что стало проклятием нашего нынешнего мира – от беспокойства. Они, может быть, не свободны от нужды, но они определенно свободны от страха. И досуг – это благословенное естественное состояние, работа – это противоестественная необходимость.

Я вспоминаю старого нищего, которого мы встретили в Персии. У него была белая борода и полный достоинства вид. Невзирая на протянутую руку, его слова звучали гордо.

«Дай мне от безмерной щедрости твоей, о Принц, немного. Мне хотелось бы, чтобы я мог избежать смерти».

Проблема двоих больных становится более острой. Макс едет в Камышлы и излагает свои заботы французскому коменданту. Эти офицеры всегда очень любезны и готовы оказать помощь. Макса знакомят с французским военным доктором, и тот едет с Максом на раскопки и осматривает пациентов.

Он подтверждает наши опасения, что люди действительно очень серьезно больны. Один из них, говорит он, видимо, уже был в очень плохом состоянии, когда появился у нас, и уже тогда не могло быть особых надежд на его выздоровление. Он советует, чтобы обоих больных поместили в больницу. Больных уговаривают согласиться и немедленно увозят в больницу.

Французский доктор также очень любезно оставляет нам какое-то действительно мощное слабительное, которое, как он уверяет, и на лошадь подействует!

Оно нам действительно необходимо, так как люди постоянно обращаются к Максу с живописным описанием запора, а обычные слабительные, похоже, не дают никакого эффекта.

* * *

Один из наших больных в больнице умер. Второй уверенно на пути к выздоровлению. Весть о смерти приходит к нам через два дня после того, как она произошла, и мы узнаем, что человек уже похоронен.

К нам приходит Алави с очень серьезным видом. Речь идет, говорит он, о нашей репутации...

Мое сердце слегка падает. Слово репутация всегда предшествует денежным тратам.

Этот человек, продолжает он, умер вдали от дома. Он похоронен здесь. В Джераблусе это вызовет большое недовольство нами.

Но не в наших силах было сделать, чтобы этот человек не умер, говорит Макс. Он уже был болен, когда пришел к нам, а мы сделали все, что могли.

Алави отмахивается от слов о смерти. Смерть это ничто. Важна не смерть этого человека. Важны похороны.

Потому что, в каком положении окажутся родственники этого человека, его семья? Он был похоронен в чужом месте. Значит, они должны покинуть дом и приехать туда, где его могила. Это позор, если человек не вернулся, чтобы быть похороненным в родном городе.

Макс говорит, что не видит, что может быть сделано теперь. Человека уже похоронили. Что советует Алави – денежный подарок горюющему семейству?

Да, это будет уместно. Но то, что Алави предлагает на самом деле, это эксгумация.

«Что? Выкопать его?»

«Да, Хвайя. Отправить тело обратно в Джераблус. Тогда все будет исполнено с должным почтением и ваша репутация не пострадает».

Макс говорит, что неуверен, можно ли это организовать. Ему кажется, что такое не реально.

В конце концов мы едем в Камышлы и консультируемся с французскими властями. Они определенно считают, что мы сошли с ума!

Вопреки ожиданиям, это утверждает Макса в его намерении. Это, соглашается он, без сомнения, глупо, но это возможно?

Доктор пожимает плечами. Ну да, это возможно! Потребуются официальные бумаги – много бумаг. «Et des timbres, beaucoup de timbres! [49] » «Естественно! – говорит Макс. – Это неизбежно!»

Дело начинает двигаться. Водитель такси, который собирается вскоре возвращаться в Джераблус, с энтузиазмом берется перевезти (должным образом дезинфецированное) мертвое тело. Один из рабочих, кузен умершего, поедет сопровождать. Все налажено.

Сперва эксгумация; затем подписывание множества бумаг и приклеивание марок; посещение военного доктора, вооруженного большим опрыскивателем с формалином; тело помещается в гроб; снова формалин, гроб запечатывается, жизнерадостный шофер водружает его на свое такси.

«Хола! – восклицает он. – У нас будет веселая поездка! Надо будет следить, чтобы наш брат не свалился по дороге!»

Все происходящее теперь настолько окружено шутками, что по настроению его можно сравнить только с ирландским бдением у гроба. Такси уезжает, причем шофер и кузен во все горло поют песни. Чувствуется, что для них обоих это замечательное событие. Они получают полное удовольствие.

Макс вздыхает с облегчением. Он приклеил последнюю марку и заплатил все, что требовалось. Все необходимые бумаги (объемистая пачка) вручены водителю такси.

«Ну вот, – говорит Макс, – с этим покончено!»

Он ошибается. Историю странствования покойного, Абдуллы Хамида, можно было бы превратить в поэтическую сагу. Был момент, когда казалось, что тело его никогда не найдет покоя.

Тело должным образом прибыло в Джераблус. Его встретили с полагающимися причитаниями и с некоторой гордостью, насколько мы поняли, так как его возвращение было столь великолепно. Состоялось большое празднество – прямо сказать, пир. Таксист, воззвав к Аллаху, продолжил свой путь в Алеппо. Когда он отбыл, обнаружилось, что все эти совершенно необходимые «бумаги» отбыли вместе с ним.

За этим следует хаос. Без необходимых бумаг покойный не может быть похоронен. Что же, тогда его надо вернуть в Камышлы? По этому вопросу возникают жаркие споры. Рассылаются сообщения – французским властям в Камышлы, нам, шоферу такси по очень ненадежному адресу в Алеппо. Все делается в неторопливой манере свойственной арабам – а Абдулла Хамид тем временем остается непогребенным.

«Сколько времени, – спрашиваю я Макса с беспокойством, – может действовать формалин?»