Джон Леннон - Голдман Альберт (читать книги онлайн бесплатно полностью без .TXT) 📗

Для борьбы с рутиной использовался даже обеденный перерыв. Рядом с колледжем был расположен и Ливерпульский институт, где учились Пол и Джордж. В середине дня все трое собирались вместе, брали гитары и играли перед другими студентами прямо в столовой или в мастерской. Теперь, надев очки, Джон подражал своему новому кумиру — Бадди Холли; что касается Пола, то он оставался верен Литтл Ричарду. В их репертуаре уже появились песни «Эверли Бразерс», группы, оказавшей значительное влияние на раннее творчество «Битлз». Эти импровизированные концерты, как правило, заканчивались исполнением гениальной и всем известной старой песенки «When You're Smiling» [36], которую Джон пел хриплым голосом.

После занятий, когда остальные студенты собирались в кафе поговорить о Сартре и Лоуренсе Даррелле, Джон отправлялся погулять со своим приятелем Яном Шарпом, маленьким шустрым пареньком, большим мастером пародии, работавшим массовиком-затейником. У входа в «Мерси Таннел» располагалась лавочка, в которой продавались хромолитографии на религиозные сюжеты и другие предметы культа, к которым Джон испытывал неодолимое влечение. Как-то раз, войдя внутрь, он попросил у одной из сестер показать ему какой-то предмет, стоявший на верхней полке, и, пока она карабкалась по лесенке, набил полные карманы этих безделушек, которые находил жутко смешными. Приворовывать в магазинах Джон полюбил еще с тех пор, когда учился в школе на Пенни-Лейн. Теперь же он частенько брал с собой Джеффа Мохаммеда в поисках лавочки, в которой можно чем-нибудь поживиться. В какой-то момент он даже собирался ограбить банк. Но потом сообразил, что если продолжать и дальше следовать этим путем, то в конечном счете ему придется больше времени проводить в тюрьме, чем на воле. По вечерам, когда они околачивались в пабах, Шарп нередко обливался холодным потом, видя, как Джон задирается с каждым встречным, не отдавая себе отчета в том, что дело может кончиться дракой. «Ты кончишь в тюрьме или добьешься сумасшедшего успеха», — напророчил однажды Шарп, признав, что его друг «живет на лезвии ножа».

В конце первого курса Джона не приняли на художественное отделение, так как его работы не соответствовали минимуму предъявляемых требований. «Он писал буйные картины, полуаллегорические, полуабстрактные, — рассказывает Хелен Андерсон. — Чаще всего это были портреты Брижит Бардо, сидящей за столиком в очень темном ночном баре». Ян Шарп вспоминает, что как-то раз преподаватель похвалил Джона за удачно вылепленную статуэтку, но стоило ему отвернуться, как Джон ударом кулака превратил свою работу в бесформенный кусок глины.

Неудовлетворенный учебой, Джон обретал некоторое равновесие в семье. Выходные дни и каникулы он проводил на Бломфилд-роуд, где чувствовал себя все ближе к собственной матери. Был он там и во вторник 5 июля 1958 года, когда между Джулией и Дергунчиком, который, вероятно, опять напился, разгорелась очередная ссора. Джулия уехала к Мими. Наступила ночь; Жюли и Джеки, которым уже исполнилось соответственно одиннадцать и девять лет, стали волноваться, что мамы долго нет. Они прождали ее допоздна, сидя на лестнице, и наконец увидели, как пришел кто-то из соседей в сопровождении полицейского. Напрасно девочки напрягали слух — они так и не услышали ни слова из того, что говорили взрослые. Но отец вдруг вскрикнул и зарыдал. Перепугавшись, они спрятались у себя в спальне и в конце концов уснули.

В тот вечер Джулия собиралась вернуться домой. Она вышла из Мендипса примерно без двадцати десять, когда на улице уже стемнело. Обычно сестра провожала ее до автобусной остановки, расположенной недалеко от дома на другой стороне Менлав-авеню, но в тот вечер на ней была рабочая блузка, а ей не хотелось выходить на улицу плохо одетой. Они болтали, стоя у двери, когда подошел приятель Джона, который жил по соседству. Узнав, что Джона нет дома, Найджел Уэлли ушел вместе с Джулией.

В то время Менлав-авеню была улицей с двусторонним движением и разделительным ограждением посередине. Джулия попрощалась с Найджелом и скрылась за деревьями. Через несколько секунд Найджел услышал шум мотора автомобиля, мчавшегося на полной скорости, а затем звук удара. Он обернулся к ограждению, увидел, как тело Джулии взлетело вверх, и бросился к ней. Джулия лежала неподвижно. Найджел побежал к Мими. Когда Мими появилась возле Джулии, там уже собрались прохожие. «Скорая помощь» увезла раненую в Сефтонскую больницу. По дороге Джулия умерла.

«Мы ждали ее вместе с Дергунчиком, — расскажет Джон много лет спустя, — и никак не могли понять, почему ее так долго не было. В дверь позвонил полицейский. Все было как в кино. Сначала он спросил меня, кем я ей прихожусь и все такое прочее. Потом рассказал нам, что случилось, и мы оба побелели, как снег. Это было самое страшное, что случилось со мной за всю мою жизнь. Мы с Джулией только начали наверстывать упущенное время, нам вместе было хорошо, она была самая лучшая на свете. То, что произошло, было отвратительно. Я подумал: „К черту! К черту! К черту! Все действительно полетело к черту. Теперь я больше никому ничего не должен“. Дергунчику было еще хуже, чем мне. Потом он воскликнул: „Кто же теперь будет смотреть за детьми?“ Я возненавидел его. Проклятый эгоист! Мы взяли такси и поехали в больницу. Мне не хотелось видеть ее мертвой. По дороге я, не умолкая, болтал с водителем. Мне просто необходимо было выговориться... А таксист только хмыкал время от времени. Дергунчик пошел на нее посмотреть. А я нет».

Дайкинс громко рыдал, мучаясь угрызениями совести, клялся, что никогда больше не будет пить, но ни на секунду не вспомнил о дочерях, которые остались дома одни. На следующее утро они встали и пошли в школу, так ничего и не узнав о трагедии, разыгравшейся прошлой ночью.

А Джон вернулся в Мендипс и, шокируя соседей, принялся играть на гитаре. Они были не в состоянии понять, что в этом он находил утешение. У мальчика не осталось никого, к кому он мог бы пойти. Поздно вечером он отправился к дому Барбары Бэйкер, с которой не встречался с тех пор, как Мими заставила их расстаться. Девушка повела Джона в Рейнольдс-парк, расположенный неподалеку, стараясь, как могла, утешить его. Когда Джон начинал плакать, Барбара обнимала его и плакала вместе с ним.

Джулию хоронили в пятницу, и Джон едва держался на ногах. В церкви он уцепился за свою кузину Лейлу и всю церемонию сидел, положив голову девушке на колени.

Несколько месяцев спустя, когда Дайкинс ушел на работу, Джон собрал на Бломфилд-роуд нескольких друзей и устроил сеанс спиритизма. Он захотел вызвать Джулию. «Мы уселись за круглым столом, — рассказывает Найджел Уэлли. — Джон притушил свет и разложил на столе карты. Затем он простер руки над стаканом, который начал передвигаться, складывая по буквам слова. Мы пришли в ужас, но Джон оставался спокойным, почти бесстрастным». В присутствии друзей Леннон вел себя стоически. На следующий день после гибли Джулии он встретился с Питом Шоттоном. «Мне очень жаль твою мать», — пробормотал Пит.

«Я знаю. Пит», — спокойно ответил Джон. К этой теме друзья больше не возвращались.

На следствии выяснилось, что за рулем находился офицер полиции, у которого еще даже не было прав, но который должен был их вот-вот получить. В тот день он опаздывал на работу и очень торопился. На суде он объяснил, что, когда заметил Джулию на середине дороги, он хотел затормозить, но нечаянно нажал на газ. «Убийца!» — завопила Мими. Водитель отделался выговором и временным отстранением от должности.

Джон был не просто несчастен, он вновь пребывал в бешенстве. У него было чувство, что мать в очередной раз бросила его. Во сне ему виделось, как он распинает женщин на кресте или разрубает их топором. Он запил. В течение двух последующих лет он, по собственному выражению, был постоянно «пьян или взбешен». Однажды вечером Пит Шоттон обнаружил его в автобусе развалившимся на заднем сиденье, где он, по всей видимости, провел уже несколько часов. Деньги, которые Джон получал на карманные расходы, позволяли ему посещать только самые низкопробные заведение, да и то, чтобы надраться, ему приходилось «стрелять» деньжат у других клиентов. Он был просто несносен. В одном из баров он постоянно нападал на пианиста-еврея по имени Рубен, прерывая его выступления криками: «Как же так случилось, что тебя не сожгли вместе со всеми остальными, старая жидовская морда?!» Случалось и так, что он доводил бедного музыканта до слез. Пит Шоттон, который присутствовал при этих сценах, стал опасаться, что Джон Леннон может «загреметь в дурдом».