Красный чех (Ярослав Гашек в России) - Антонов Станислав Иванович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Разными способами боролся Гашек против тех, кто мешал нормальной жизни, наносил своими поступками вред Советской власти. С одними был решителен и беспощаден, с другими…
Бугульминский купец Телегин, пользуясь кризисным положением, три шкуры драл с покупателей. Придут, бывало, в лавку люди, смотрят на товары, выбирают, что подешевле. А купец стоит, ухмыляется да ворчит:
— Не до гляденья тут, коли не покупаете. Грязи сколько натаскаете.
— Почем постное конопляное масло? — спрашивает старушка.
— Сорок рублев фунт, — не моргнув глазом, отвечает Телегин.
— Побойся бога, Гурьяныч, креста на тебе нет, — шумели покупатели.
— Да разве не слыхали, в Москве нынче фунт сто рублев, а я… по дешевке. Берите по сорока, а то завтра пущу по сорок восемь.
— Это спекуляция, — бросил кто-то.
— Не мурлыкай, братец. Какая ж тут спекуляция? Морозы страшенные, война гражданская. Если захочу и пятьдесят два заплатишь. Наше дело купеческое, маленькое. Ты нам — деньги, мы тебе — товар.
Деваться было некуда. Покупали.
Когда же увидели, как комендатура борется за наведение порядка в торговле, преследует спекулянтов, пожаловались и на Телегина, его проделки. Ко всему прочему, рассказали, что торгует он ворованными товарами. И еще стало известно: содержит публичный дом.
Комендант Широков поручил разобраться с этим делом Гашеку, Дмитрию Таранову и некоторым другим работникам комендатуры.
— Да чего там разбираться, — сказал один из них. — Ясное дело: ворюга. Расстрелять — и баста.
— Торопиться нельзя, — ответил Гашек. — Надо проверить все факты. Советская власть — прежде всего законность, справедливость в отношении к любому человеку, кем бы он ни был. Прошу это иметь в виду, когда будем у купца.
Телегин встретил пришедших настороженно. Узкие глазки его смотрели зло, с презрением и ненавистью.
— Никаких сведений давать не буду. Не имеете права. У нас свободная торговля. Советская власть дала свободу всем. Товар мой: хочу продам, хочу сгною!
Однако суровый вид вооруженных красноармейцев умерил его пыл. Отвечать на вопросы все же пришлось. Обвинения, разумеется, категорически отвергал. Казалось, дело зайдет в тупик.
Еще в самом начале допроса Гашек обратил внимание на тихо стоявшего в стороне приказчика. Улучив момент, незаметно для хозяина, которого допрашивал Таранов, Ярослав подошел к приказчику.
— Добрый день, приятель, — тихо заговорил он. — Что в стороне стоишь? Струсил?
— Мне нечего бояться. Да к тому же и болен я, — нехотя ответил тот и отвернулся, не желая продолжать разговор.
— О, это причина серьезная, — сочувственно проговорил Гашек. — Правда, ее не всегда учитывают. Вот, кстати, одного преступника должны были повесить, а он, возьми да и отравись ливерной колбасой, которой его накормили перед смертью. Беднягу всего скрутило, на лбу пот холодный выступил…
Приказчик повернул к нему голову. А Гашек, словно не замечая этого, продолжал в том же духе:
— Конечно, врачи немедленно взялись за лечение. Разумеется, казнь отменили. Колбасника оштрафовали, а потом засадили в каталажку. Две недели медицина боролась за жизнь преступника. И наконец, молодой доктор с радостью сказал ему: вы спасены! А на следующий день преступника повесили по всем правилам, так как он был достаточно здоров для петли.
Гашек умолк, давая возможность приказчику осмыслить рассказанное.
— Не завидую тем, кто попадает за решетку, — начал снова Ярослав, будто раздумывая вслух. — Особенно, если предан хозяину, а тот его упекает при первой возможности. Был вот у меня приятель приказчик Мартин. Служил у графа Рамма. За поросенком ходил каким-то особенным. На выставку его готовили. Дни и ночи покоя не знал. А однажды пришли граф с графиней, когда их любимец пил какую-то особую воду. Измерили температуру, а в ней вместо восьми градусов — семь с половиной. Что тут началось! Скандал, крики. Приказчик признался, что забыл измерить температуру; сынишка, говорит, у меня очень болен, за ним хожу.
В ту же минуту граф и выгнал его в три шеи. А тот, в отместку, взял и зарезал поросенка. Снова — гром и молния. Графиня без чувств. А Мартина — в тюрьму. Шесть месяцев строгой изоляции. А уж он-то ли не старался для своего хозяина.
Приказчик, уже давно внимательно слушавший Гашека, то вздрагивал, то хмыкал как-то неопределенно…
А Ярослав, распаляясь, увлеченно продолжал:
— Вот из-за таких мерзавцев и я страдаю.
— Это как же? — удивленно спросил приказчик.
— Так же. И почему не стал монахом, как хотела моя мама, когда провалился на экзаменах в четвертом классе гимназии? Был бы сейчас полный порядок. Отслужил обедню и попивай монастырское винцо. А я вот не могу даже уехать домой.
— Почему?
— Разные негодяи, вроде Телегина, не дают спокойно жить людям. Обирают их, пользуются тяжелым положением бедняков, войной. А я сочувствую им. Так что пока эту нечисть не уничтожим — из России нельзя уезжать. К тому же, на беду мою, у меня еще одна особенность есть. Из-за нее тоже здесь удерживают.
— Какая же?
— Да так, пустяковая, вроде бы. Стоит мне кому-нибудь в глаза прямо посмотреть, сразу узнаю, врет или нет. Иной раз даже мысли кой-какие угадываю.
— Да ну? — удивился приказчик, широко раскрыв глаза. — Не брешешь?
— Какая мне польза? — как бы между прочим ответил Ярослав. — Просто предупреждаю, чтоб потом не удивлялся. Понравился ты мне. А ведь все от того, что на роду мне было написано: да будут страдать от тебя нечестивцы, коих ты единожды взглядом пронзишь.
Гашек придвинулся поближе к приказчику и тихо-тихо проговорил:
— Я ведь уж знаю, что где лежит. Молчу только. Может, Телегин или кто другой скажет, тогда тому зачтется. Вон смотри, красноармеец…
В этот момент один из сопровождавших конвоиров отошел к окну, выходящему во двор, и выглянул в него.
— Видел? Понял? За Телегина не беспокоюсь, других жалко… А революционный порядок у нас твердый. Читал объявление Чека, что за денежную азартную игру будут заключаться в тюрьму на три года?
— Читал, — проговорил окончательно ошарашенный приказчик. — А тут не игрой пахнет, а порохом. Сокрытие от революции…
Гашек сочувственно вздохнул и замолчал, исподволь незаметно наблюдая за приказчиком. А тот стоял остолбеневший, напичканный разными историями, ошеломленный, не зная, что делать, как быть.
Неожиданно Гашек поднял голову и пристально взглянул в глаза приказчика. Тот испуганно закрыл лицо руками. Через секунду, открыв лицо, молча показал глазами на дверь. Гашек вышел вслед за приказчиком.
Вскоре Ярослав вернулся сияющий. Приказчик не выдержал и… открыл все тайны купеческие: у кого товар покупали, по какой цене, и даже сколько доходов получил хозяин. Словом, все подтвердилось.
Магазин немедленно опечатали, поставили часового, а Телегину объявили, что все товары конфискуются для снабжения Красной Армии.
Как бушевал торговец, как возмущался!
— Я буду жаловаться! — кричал он вслед уходящим красноармейцам.
— Совершенно правильно сделаете, — спокойно, как бы между прочим, заметил Гашек, обернувшись к Телегину. А затем добавил, добродушно улыбаясь:
— И о публичном доме не забудьте упомянуть заодно. Его мы тоже прикроем.
Телегин сразу сник. Ярослав знал, за какую струнку потянуть. Ведь само содержание подобного заведения строго каралось законом.
Удивительно многообразной и широкой была его деятельность. Чем только ни приходилось заниматься! Налаживал работу местных Советов, организовывал торговлю, брал под строгий контроль бывших офицеров, полицейских… А сколько труда, энергии, инициативы положил он вместе со своими друзьями, чтобы обеспечить жильем регулярные части Красной Армии, создать надежную охрану города!
И все же находил время заглянуть в библиотеку, полистать книгу. Вскоре после освобождения города в дом, принадлежавший помещику Елатичу, свезли книги на иностранных языках, реквизированные у жителей, сбежавших с белыми. Свалили все в кучу. Разобрать поручили молодой учительнице Анне Шишакиной, знавшей французский.
