Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современ - Гурко Владимир Иосифович
393
Ярким образчиком уверенности государя в легкости победы над Японией могут служить слова, сказанные императрицей Александрой Феодоровной моей покойной матери, представлявшейся государыне в самом начале Японской войны. В то время было спешно приступлено к сооружению Кругобайкальской железной дороги взамен паромной переправы поездов через озеро Байкал. Для личного наблюдения за производством работ по сооружению этой дороги отправился на место министр путей сообщения кн. Хилков. Матушка моя в разговоре с государыней выразила надежду, что кн. Хилкову. благодаря его энергии, удастся исполнить эту важную задачу в короткий срок, на что императрица ответила: «Mais il n'aura pas le temps d'y arriver, que la guerre sera terminee»(«Он не успеет туда доехать, как война закончится» (фр.)). (Прим. автора).
394*
Весьма близкое знакомство Е.Г.Шереметевой (с следующем браке (1896 год) Милашевич, 1861–1908) с семьей Александра III, и в особенности с императрицей Марией Федоровной, подтверждается многими мемуаристами (А.А.Половцов, С.Д.Шере-метев, гр. Вера Клейнмихель).
395*
«Александрия» является частью дворцово-паркового ансамбля Петергофа.
396
хватка, сила (фр.).
397
Отец князя, по происхождению польский шляхтич, служил в начале царствования Александра II на Кавказе адъютантом при наместнике фельдмаршале кн. Барятинском и носил фамилию Мирского. Благоволивший к нему всесильный, по своей дружбе с Александром II, фельдмаршал признал это достаточным, чтобы испросить присвоение ему фамилии и титула древнего рода Святополк-Мирских. Отец князя в начале 90-х годов минувшего века был наказным атаманом Войска Донского. Любопытно, что княжеское достоинство было присвоено и дяде кн. Мирского — Николаю Ивановичу, а две его родные тетки продолжали носить до самой смерти фамилию Мирских, живя в Варшаве в весьма скромной обстановке. (Прим. автора)
398*
То есть мундира т. н. «военной свиты», объединяющей всех носителей военно-придворных званий (флигель-адъютантов, генерал-майоров свиты, генерал-адъютантов).
399*
Гурко цитирует строфу X восьмой главы «Евгения Онегина», опустив строки со второй по седьмую.
400
Среди лиц, которых желали устранить из министерства, был и автор этих строк. Во время производства мною ревизии крестьянских учреждений Нижегородской губернии в августе 1904 г., т. е. уже после убийства Плеве, у меня произошли недоразумения с нижегородским губернатором генералом Унтербергером, возникшие на почве взаимных визитов и вызванные, признаюсь откровенно, обоюдным мелочным самолюбием. Имело же это недоразумение следствием, что Дурново, временно управлявший министерством после кончины Плеве, по письму неизвестного мне содержания Унтербергера предложил мне по телеграфу прекратить ревизию и вернуться в Петербург, что я и вынужден был исполнить. Однако Дурново, с которым у меня при жизни Плеве установились плохие отношения, этим не ограничился. Он привел к тому, что кн. Мирский на первом же моем докладе с оника предложил мне подать в отставку, пояснив, что к этому его побуждает мой образ действий в Нижнем Новгороде, причем даже не пожелал выслушать моих объяснений, так как «решение его непреклонно». Последнее объяснялось опять-таки слабоволием Мирского, опасавшегося, что, коль скоро вопрос станет на почву объяснений, он не устоит в принятом решении: общеизвестно, что слабовольные люди всегда заранее объявляют свои решения неизменными. Разозленный таким отношением, я заявил, что прошения об отставке не подам, так как никакой вины за собою не знаю и не признаю. Такого оборота кн. Мирский не ожидал и прямо выпалил: «Да что вы говорите! В Нижнем Новгороде вы присвоили себе звание лица, ревизующего губернию по Высочайшему повелению. Разве это допустимо?» Тут уже пришлось мне выпучить глаза. Дело в том. что я производил ревизию по всеподданнейшему докладу министра внутренних дел, на который последовало Высочайшее соизволение, и в соответствии с этим мне был выдан из министерства открытый лист с указанием, что на меня возложено по Высочайшему повелению производство ревизии в таких-то губерниях таких-то учреждений, причем самый лист, как все не имеющие значения бумаги по департаменту общих дел министерства, был подписан товарищем министра Дурново. Последний этого, вероятно, даже не забыл, а просто не знал, так как все подобные бумаги подписывались им машинально, не знакомясь с их содержанием; что же касается нижегородского губернатора, то в министерстве его забыли уведомить о моем приезде. Уверенность Дурново в обратном была основана на том, что обыкновенно ревизии, производимые директорами департаментов, назначались по распоряжению министра. Отступление в данном случае было сделано ввиду того, что мне предоставлено было право ревизовать учреждения моему департаменту, т. е. земскому отделу, не подведомственные, как то административные и земские, для чего и требовалось Высочайшее соизволение, почитавшееся Высочайшим повелением. К моему счастию, упомянутый открытый лист у меня сохранился и весь инцидент был тотчас исчерпан, причем, несомненно, послужил мне на пользу. Не будь его, я, по всей вероятности, попал бы в число лиц, устраненных из министерства еще до вступления в управление им кн. Мирским, так как в этом вопросе он был инспирирован не только Дурново, но и кн. Алексеем Оболенским, которые оба, хотя и по разным причинам, желали моего ухода. Оболенский руководствовался при этом желанием устранить меня от крестьянского вопроса. Наличность происшедшего инцидента давала возможность расправиться со мною более круто, т. е. совершенно удалить со службы, чего, однако, Дурново, как временно управляющий министерством, сделать не мог, а посему, уверенный, что имеет против меня неотразимое оружие, отложил это до вступления в управление министерством кн. Мирского. Натиск на кн. Мирского в смысле удаления меня из министерства. Но уже с назначением на какую-либо иную должность по исчерпании изложенного инцидента не прекратился, причем особенно на этом настаивал, как мне впоследствии это передавал сам кн. Мирский, не кто иной, как Витте, видевший во мне помеху для всецелого завладения реформой крестьянского законодательства. Думаю, что помешало этому все то же свойство кн. Мирского, не способного причинить не столько другим, сколько самому себе малейшего огорчения. Стремлением кн. Мирского избегать всего, что могло нарушить его благодушный покой, во многом объясняется как его общая политика, так некоторые принятые им в качестве министра меры. Да, покой свой кн. Мирский, как многие администраторы, оберегал в большей степени, нежели вверенные ему государственные интересы. (Прим. автора)
401*
Личность Е.В.Богдановича и его политический салон подробно описаны в известном дневнике его жены А.В.Богданович (Три последних самодержца. М-Л..: 1924).
402
«Русь: Ежедневная газета» (СПб., 1903–1908). Ред. А.А. Суворин.
403
Хотя кн. Мирский и сказал, что он знакомится с «деталями» крестьянского вопроса, но на деле он не только с деталями, но даже с основными проблемами этого вопроса никогда не ознакомился, а посему и взгляда на него не выработал, невзирая на все старания в этом направлении Витте и кн. Оболенского. Последний стремился вдохновить кн. Мирского своими несколько мистическими мыслями по этому вопросу, но так как мысли эти и для него самого не были ясны, то прельстить ими несклонного к мистике кн. Мирского ему не удалось. (Прим. автора)
404
В беседе с корреспондентом Associated Press Томсоном, широко растиражированной русскими газетами, П.Д.Святополк-Мирский заявил, что «верит в успех земства» и «уверен, что оно может работать с большой пользой» (цит. по: Русь. 1904. 17 сентября). Эти высказывания вызвали в обществе преувеличенные надежды, и министр поспешил умерить ожидания. Гурко цитирует беседу кн. П.Д.Святополк-Мирского с корреспондентом Л. Львовым (Л.М.Клячко) (см.: Русь. 1904. 28 сентября). Л.М.Клячко утверждал позднее, что добился согласия на опубликование интервью только при условии предварительного просмотра текста, «три раза в этот день я носил ему корректуру, и каждый раз он делал все новые сокращения» (Львов Л. За кулисами старого режима: Воспоминания журналиста. Л., 1926. С. 98).
