Знаменитые красавицы - Муромов Игорь Анатольевич (книги регистрация онлайн бесплатно txt, fb2) 📗
Именно чувствительное сердце принцессы стало для Павла отдушиной в его нелегкой придворной жизни великого князя.
Зная свой непростой характер, он приготовил для невесты письменное «наставление», в котором есть предупреждение о том, что его душа наполнена призраками, внушающими ему ужас, и ей «придется прежде всего вооружиться терпением и кротостью, чтобы сносить мою горячность и изменчивое расположение духа, а равно мою нетерпиливость».
Но принцесса была готова на все, они обручились, и на второй день обручения она написала ему: «Клянусь этой бумагой всю мою жизнь любить, обожать Вас и постоянно быть нежно привязанной к Вам; ничто в мире не заставит меня измениться по отношению к Вам. Таковы чувства Вашего навеки нежного и вернейшего друга и невесты».
Так ей хотелось жить, и она в искреннем порыве молодости считала, что сможет так жить. Ведь и цесаревич с радостью откликался на ее порывистую искренность и открытость, которой он был свидетелем: «Всякое проявление твоей дружбы, мой милый друг, крайне драгоценно для меня, и клянусь тебе, что с каждым днем все более люблю тебя. Да благословит Бог наш союз так же, как Он создал его».
30 сентября 1776 года великий князь Павел Петрович женился на принцессе Софии Доротее, принявшей в православии имя Марии Федоровны, и поселился в усадьбе Павловское, подаренной им императрицей.
Здесь Мария Федоровна познала счастье семейной жизни, здесь родились ее дети, здесь она была вполне счастлива своим браком, здесь же была и горько несчастна.
Посол Франции Сегюр, посетивший Павловск, вынес оттуда лучшие впечатления об этом союзе: «Никогда ни одно частное семейство не встречало так непринужденно, любезно и просто гостей: на обедах, балах, спектаклях, празднествах, — на всем лежал отпечаток приличия и благородства, лучшего тона и самого изысканного вкуса».
Став после смерти Екатерины II императрицей, Мария Федоровна пыталась все более влиять на своего мужа. Она никогда не была овечкой и вполне желала для себя власти. День ото дня росло влияние партии императрицы при дворе. При этом она не гнушалась ради этого влияния использовать и фаворитку Павла фрейлину Нелидову. Ростопчин, преданный Павлу, писал другому придворному: «Жаль, что на Императора действуют внушения Императрицы, которая вмешивается во все дела, окружает себя немцами и позволяет обманывать себя нищим (т.е. эмигрантам)... Мы, три или четыре человека, отверженные люди для этих дам, потому что мы служим одному только Императору, а этого не любят и не хотят».
Странно это было — Мария Федоровна объединилась с фавориткой своего мужа, желая влиять на Павла. Каждая женщина тяжело переживает соперничество, и поначалу импульсивная и эмоциональная Мария Федоровна не могла смириться с фавориткой, «в горести сердца своего жаловалась императрице Екатерине II», тогда еще живой. Та вместо ответа подвела ее к зеркалу, сказав: «Посмотри, какая ты красавица, а соперница твоя petit monstre, перестань кручиниться и будь уверена в своих прелестях». Постепенно Мария Федоровна поняла, что в первую очередь ее муж ценил в Нелидовой — это было «только очарование умом Екатерины Ивановны, в самом деле очень замечательным». И она нашла в себе мудрость и мужество объединиться с всесильной фавориткой и даже подружиться с ней, по свидетельству ее фрейлины.
Но чтобы остановить это двойное женское «влияние», Федор Ростопчин дальновидно заменил Нелидову новой фавориткой — А. П. Лопухиной.
После смерти Павла так называемый малый двор императрицы Марии Федоровны сохранил вполне то влияние на императора, на которое она всегда рассчитывала. Сын ездил к матери, она его искренне любила, чего нельзя сказать о невестке. Она особенно заботилась о его императорском престиже, всех расспрашивала об отношении ко всему, что он делал, собирала информацию, как сказали бы сейчас. «Император Александр был главным предметом ее любви в жизни», — писала одна из ее фрейлин.
В ее розовом павильоне частыми гостями были поэты и писатели, на столике лежал альбом, в котором было немало их автографов.
После взятия Парижа русскими войсками в 1814 году Жуковский написал громадное и восторженное «Послание Императору Александру I» (около 500 стихов), а к годовщине освобождения России от нашествия французов сочинил стихотворение «Певец в Кремле».
Императрица Мария Федоровна еще по прочтении стихотворения «Певец во стане русских воинов» изъявила желание поближе познакомиться с Жуковским и приглашала его приехать в столицу.
О том, как был принят «Певец в Кремле», — рассказ современника, А. И. Тургенева, которому Жуковский послал рукопись для представления императрице Марии Федоровне.
«Пишу тебе, бесценный и милый друг Василий Андреевич, в самый новый год, чтобы от всей души поздравить тебя с новым годом и с новою славою. Я должен описать тебе подробно чтение (твоего послания), которое происходило в комнатах Ея Величества, в присутствии Ея, великих князей, великой княжны Анны Павловны, графини Ливен, Нелидовой, Нелединскаго-Мелецкаго, Виламова и Уварова. Я писал уже тебе, что Государыне угодно было назначить мне приехать в 7 часов вечера 30 декабря. <...> Первая речь со мною о тебе, о твоих талантах и о твоей жизни, о твоих намерениях, и об упорстве твоем, с которым ты противишься приглашениям Ея Величества приехать в С.-Петербург. Я обнадежил государыню, что ты непременно будешь зимою, хотя проездом; она несколько раз подтвердила мне желание тебя видеть и поручила написать к тебе об этом. Началось чтение; приготовленный советами моих приятелей, я читал внятно и с тем чувством, которое внушила мне и высокость предмета, и пламенный гений твой, и моя не менее пламенная дружба к тебе... Великая княжна и князья прерывали чтение восклицаниями: прекрасно! Превосходно! C'est sublime! В продолжение чтения великие князья изъявили желание, чтобы эти стихи переведены были, если можно, на немецкий или английский языки. Но для того надобно другого Жуковского, а он принадлежит одной России, и только одна Россия имеет Александра и Жуковского... В конце пиесы не раз навертывались слезы, и Государыня, и я принуждены были останавливаться. Она обращалась к княжне и встречала взоры ее, так же исполненные любви к предмету твоего песнопения и удивления к твоему таланту. <...> Чтение кончилось. Восхищение и похвалы продолжались. Государыня начала у меня о тебе расспрашивать и требовать от Уварова и меня, чтобы мы сказали ей, что можно для тебя сделать...»
По желанию императрицы «Послание» было издано на казенный счет в количестве 1200 экземпляров. И должно было продаваться в пользу автора, которому сверх того пожалован был перстень. Очевидцы рассказывают, что это стихотворение стало в провинции чем-то вроде официального гимна Александру, его читали в общественных собраниях перед бюстом государя, и когда доходили до строчек: «Прими ж, в виду небес, свободный наш обет», — все падали на колени.
Весной 1815 года Жуковский был представлен императрице Марии Федоровне, и вот как он сам описывал это свидание:
«Мундира у меня не было; кое-как накопил от добрых приятелей мундирную пару, и мы с Уваровым отправились в воскресенье во втором часу во дворец. Дожидались довольно долго, потому что были после обедни парадные аудиенции, а меня велено было представить ей в кабинете. Из большой залы, в которой мы стояли, двери прямо в этот кабинет. Вдруг они отворились — и вслед за этим нас приглашают. Тут вы воображаете, что я струсил, и что сердце у меня крепко заколыхалось — нимало! Желудок мой был в исправности, следовательно и душа в порядке. Проходим маленькую горницу. Уваров шел впереди, — входим в другую; перед дверями ширмы. Вдруг из-за ширм говорит Уварову женский голос: «Bonjour, Monsieur Ouvaroff». Это какая-нибудь придворная дама, — думал я; передо мною императрица. За нею, гораздо поодаль, у дверей, великие князья. Разумеется, началось приветствием. Я хотел было сказать: не умею изъяснить Вашему Величеству своей благодарности за ваши милости; но исполнил это на деле, а не на словах, потому что не успел ничего сказать, а отделался поклонами. Сначала было довольно трудно говорить, потому что Государыня говорили по-русски, не очень внятно и скоро, и я не все понимал. Уваров это заметил и сказал два слова по-французски же, и разговор пошел очень живо — о войне, о ее беспокойствах прошедших и о прошедших великих радостях. В этом разговоре для меня было много трогательного: мать говорила о сыне и с чувством: несколько раз навертывались у ней на глазах слезы. Разговор продолжался около часу. Наконец мы откланялись. «Мы еще с вами увидимся» — сказала она мне очень ласково».
