Быль беспредела, или Синдром Николая II - Бунич Игорь Львович (лучшие книги TXT) 📗
Допросил: Акулов М. В.
«Попробуйте выяснить дополнительные подробности об упомянутых в протоколе лицах. Особенно: Кирпичникове и Ужинцевой Марфе».
«Сов. Секретно.
12 января 1933 года
Заместителю председателя ОПТУ
тов. Ягоде Г. Г.
По Вашему запросу от 20 декабря 1932 года удалось установить следующее Кирпичников А. П. — бывший личный писец при дворе Николая Романова. В период нахождения царской семьи в ссылке в г. Тобольске выполнял роль особого доверенного лица Николая II. Непосредственно переданный опечатанный пакет с пятью сургучными печатями от Николая II передал на хранение бывшему епископу Гермогену, вынес золотую шпагу наследника Алексея и передал на сохранение бывшему духовнику царской семьи в Тобольске Васильеву Алексею. Дочерью Николая Романова — Ольгой Николаевной — было надето на шею очень крупное ожерелье из жемчуга. После вручения пакета от Николая Романова Гермогену, Кирпичников принес Романову ответ от Гермогена, где тот убеждал Николая не сдаваться большевикам и крепко держаться, не подписывать никаких обязательств, дабы «не закрепостить Россию большевиками».
Кроме того, в конце февраля или в начале марта 1918 года в Тобольск приехали фрейлина двора баронесса Буксгевден и комнатная девушка Николаева (имена которых источник вспомнить не может). В дом, где содержались Романовы, они допущены не были и жили на частных квартирах до отъезда царской семьи в Екатеринбург. Эти женщины через Волкова А. Н. имели связь с Александрой Федоровной и епископом Гермогеном. Через них также передавались ценности, которые, вероятно, ими и хранятся.
Что касается Ужинцевой Марфы, то источник почти ничего о ней не вспомнить не может, кроме того, что отчество у нее было, кажется «Андреевна» и она являлась монахиней Тобольского Ивановского монастыря, служа посредницей между Романовыми и игуменьей монастыря. Насколько мне известно, Ужинцева арестовывалась ГПУ еще в 1924 году. Так что разыскать ее будет несложно.
Ст. о/уполномоченный Лисицын».
«Сов. Секретно
7 февраля 1933 года
Товарищу Лисицыну
Относительно вашего запроса. Товарищ Юровский утверждает, что весь пакет известных вам документов он передал еще летом 1918 года под вашу собственную расписку. Однако ни документов, ни расписки мы обнаружить не смогли. Постарайтесь вспомнить, кому вы сдали пакет при возвращении в Москву.
Зам. председателя ОГПУ Ягода Г. Г.».
«Сов. секретно
11 февраля 1933 года
Заместителю председателя ОПТУ
тов. Ягоде Г. Г.
Я выехал из Екатеринбурга в ночь с 16 на 17 июля и, как вы понимаете, не имел никакой возможности взять у тов. Юровского указанный пакет, а тем более писать ему расписки. У нас была договоренность, что Юровский, который был должен отправиться в Москву вслед за мной (насколько я помню, примерно через неделю), оформит передачу документов мне по прибытии. Однако после этого я более с Юровским не виделся и документов от него не получил. Поэтому пусть он вспомнит, где они. Возможно, остались в Гохране.
Старший оперуполномоченный Лисицын А. Е.».
«Товарищу Лисицыну
Старшему опер-уполномоченному на объекте 17
Коллегия ОГПУ приняла положительное решение по вашему ходатайству относительно вашего сына, который зачислен в одно из спецучилищ ОГПУ под Москвой. Что касается вашей, замены на объекте, то пока об этом не может быть и речи. Я лично докладывал об этом товарищу Сталину, который сказал: «Товарищ Лисицын настоящий чекист-большевик и должен понять, что хотя незаменимых людей не бывает, именно его заменить некем. Я это понял, когда сам побывал на объекте товарища Лисицына». Я думаю, что столь высокая оценка вашей работы вождем нашей партии и народа послужит вам лучшим поздравлением к наступающей 16-й годовщине Октябрьской Революции.
От себя и от имени коллегии ОГПУ желаю Вам успехов в работе и крепкого здоровья.
Заместитель председателя ОГПУ
Ягода Г. Г.» (без даты).
Куманин оторопело смотрел на экран, не веря своим глазам. Он уже как-то привык к тому, что вся переписка Лисицына, всего-навсего старшего опера, каким был и сам Куманин, велась только с двумя-тремя представителями высшего руководства ОПТУ, хотя по «табели о рангах» между Лисицыным и, скажем, тем же Уншлихтом или Ягодой должны были стоять целая армия чиновников и частокол инстанций. Но то, что о Лисицыне докладывали самому Сталину, причем было ясно, что великий вождь знал Лисицына и бывал на его объекте, поразило Куманина. «Партия в долгу у товарища Лисицына». Партия вернула долг товарищу Лисицыну, поставив его к стенке в феврале 1941 года.
Итак, удалось выяснить несколько немаловажных фактов. Объект имел номер 17 и, судя по некоторым датам на документах, находился относительно недалеко от Москвы. 7 февраля 1933 года Ягода отправил Лисицыну письмо о каких-то документах, потерянных то ли им, то ли Юровским. А 11 февраля Лисицын уже отвечал на этот запрос. На документах стояли штампы, свидетельствующие о том, что они направлялись через фельдъегерскую почту сов. секретной переписки. Значит, если Ягода подписал письмо 7 февраля, то отправлено оно было 8-го и получено либо в тот же день, либо 9-го, поскольку 11-го на Лубянке уже читали ответ.
Кроме того, из переписки стало ясно, что Лисицын выехал из Екатеринбурга в ночь с 16 на 17 июля 1918 года, то есть он присутствовал при расстреле царской семьи, а затем уехал в такой спешке, что не успел даже оформить какие-то документы, полученные от Юровского, или, скорее всего, просто забыл о них в спешке. Что заставило его так срочно уехать? Что он увозил? На эти вопросы можно ответить с большой вероятностью: он увозил какие-то царские ценности. Совершенно очевидно и то, что Лисицын чуть ли не с 1918 года вплотную занимался поиском царских сокровищ. Видимо, объект «номер 17» представлял собой некий филиал Гохрана, где хранились ценности и документы, анализ которых и проводил Лисицын. А кто же были его таинственные «источники»? Почему он считался незаменимым? Из переписки Лисицына с руководством явствует, что на объекте с кем-то работал и знаменитый Артузов — начальник секретно-политического отдела ВЧК-ОГПУ.
Значит, он тоже был подключен к поиску сокровищ или выполнял с помощью Лисицына другие задачи? Может быть, «объект 17» — это знаменитая секретная лаборатория, где изготовлялись фальшивые иностранные банкноты и паспорта? Нет, не похоже. Есть ли где-нибудь расшифровка довоенных секретных «точек» НКВД? Наверняка есть в общей картотеке расшифровки «почтовых ящиков»? Куманин медленно повернул пленку еще раз. Следующий кадр содержал другой документ:
«Сов. Секретно
28 ноября 1933 г.
Старшему опер-уполномоченному ОГПУ
товарищу Лисицыну.
Посылаем вам копии документов, присланных ОГПУ по Уралу, чьи товарищи, благодаря вашей прекрасной работе, вернули народу ценности, столь необходимые для осуществления Сталинского плана индустриализации страны. Вы представлены к высокой правительственной награде.
Заместитель председателя ОГПУ Ягода Г. Г.».
Далее шли показания из протокола допроса обнаруженной и арестованной монахини Ужинцевой Марфы Андреевны, которая пробовала запираться, но не выдержала даже суток на «стойке» и стала признаваться.
«… признаюсь, что в своих первых показаниях примерное место царских ценностей, что запрятал Чемодуров и показывал мне, я указывала неправильно. В действительности дело было так: перед увозом царской семьи из Тобольска ко мне на монастырское подворье пришел камердинер царя Терентий Иванович Чемодуров и, передав мне большой сверток, попросил, чтобы я передала его игуменье в монастырь. Чемодуров сказал, что в нем находятся ценности царской семьи, о чем я и сама догадывалась. Ценности эти хранились у игуменьи до весны 1923 г., когда закрылся монастырь. При закрытии монастыря игуменья спрятала монастырские ценности и подбила монашек на то, чтобы оказать сопротивление при их изъятии. Узнав, что за это ей грозит арест, игуменья передала мне ценности царской семьи попросила сохранить их до тех пор, когда установится „настоящая власть“, как она сказала. Я взяла сверток, крепко обмотала его полотенцем и спустила в колодец на монастырском огороде. Вскоре я была арестована и просидела в тюрьме 18 суток. Сидя в тюрьме, я очень беспокоилась за ценности, боялась, что они испортятся от колодезной воды. Как только меня освободили, я сразу бросилась в монастырь, в огород к колодцу, и вытащила ценности. Вытащив ценности из колодца, я зарыла их в могиле монастырского кладбища. Успокоиться, однако, я не могла, все время боялась, как бы их не украли. От страха я потеряла и сон, и аппетит, и память. Измучавшись совсем, я решила бросить ценности в реку Иртыш. Перед тем, как исполнить это решение, я обратилась за советом к Василию Михайловичу Корнилову — местному рыбопромышленнику, который был связан с нашим монастырем, с которым я была знакома. Когда я сказала о своем решении Василию Михайловичу, он страшно испугался и замахал на меня руками: „Что ты, что ты?! Ведь установится настоящий порядок, настоящая власть, тогда с тебя отчет спросят, ведь в Иртыш тебя заставят за ценностями лезть“. Я совсем растерялась, не знала, что делать. Потом попросила Василия Михайловича взять ценности на хранение себе. Он сначала отказывался, потом дал согласие временно сохранить их у себя. Через несколько дней после разговора с Корниловым я пришла к нему на квартиру, принесла с собой ценности, две стеклянные банки и два туеска. В эти банки и туески я переложила ценности из свертка, спустилась с Василием Михайловичем в подполье, и там вместе и зарыли их. Это было, кажется, в 1925 году, точно не помню. Через некоторое время Корнилов уехал из Тобольска. В его квартире поселились новые, незнакомые мне, жильцы. Одно время в ней жили милиционеры. Я все время беспокоилась за ценности, боялась, как бы они не испортились или как бы не были украдены… В октябре месяца с.г. я была арестована ОПТУ и доставлена в Свердловск… „ Затем шла розыскная справка на Корнилова В. М.: «До революции и после революции во время НЭПа Корнилов занимался в городе Тобольске рыбопромышленностью и торговлей, последней в период 1924-25гт. По поручению благочинной Ивановского монастыря принял на хранение царские ценности, заключающиеся в брильянтовых 2-х диадемах (коронах), ряде других крупных брильянтов и золотых крестов. Хранил в гор. Тобольске в собственном доме по ул. Декабристов под домом в земле, в прятаньи которого принимала участие и его семья. В связи с тем, что в 1928-29гг. был как рыбопромышленник-торговец раскулачен, из города Тобольска вместе с семьей выехал с женой сперва в гор. Свердловск, а затем в Казань. Сын находится в г. Свердловске“. Далее шел сводный доклад, подводящий итог данному этапу операции.
