Братья Стругацкие - Прашкевич Геннадий Мартович (онлайн книга без .txt) 📗
Собственно, смысл повести в том и состоит, чтобы поставить рядом два, казалось бы, несовместимых мира: светлый — утопии, настроенной на нужды «мыслящих интеллигентных людей», и темный — XX века, в котором с трудом можно разглядеть ростки прекрасного будущего.
Мир современности глядит на себя в зеркало, поднесенное потомками, и ужасается.
А потом приходит осознание: за такое грядущее стоит сразиться с темными призраками прошлого, поселившимися в настоящем.
21
«Попытка к бегству» резко отличалась от предыдущих произведений Стругацких тем, что в ней впервые озвучивается оппозиционная идеология. Как уже говорилось выше, звездный дуэт весьма долго не отделял общественного идеала советской интеллигенции от общественного идеала Советского государства. Правда, в «Стажерах» (сцена на Эйномии) как будто видна идея «интеллигентной власти». Иными словами, власти, при которой интеллигенты допущены на высокие посты и действуют в соответствии со своими принципами либо, на худой конец, могут влиять на власть, формулируя для нее верную этику отношений.
«Попытка к бегству» демонстрирует другую идейную основу.
В обобщенном виде ее можно представить следующим образом.
Интеллигенции никто не даст просто так влиять на мир, двигая его в избранном направлении. Придется побороться. О мирном течении дел своим чередом, по законам исторического развития, следует забыть. Интеллигенция обязана заставлять власть и неподатливый народ принимать ее принципы. Она видит будущее — чистое, красивое, благоустроенное. Но дойти туда можно, лишь сломив упорство фашистов, оказавшихся у власти или рвущихся туда, и перевоспитав массы. Видение мира, присущее книжникам, ученым, мудрецам, — истинное; если правительство выбрало другой идеал, то оно либо заблуждается, либо становится врагом. В любом случае, при столкновении по всем существенным вопросам представлений интеллигенции с представлениями власти или, скажем, народа права интеллигенция. И она получает у Стругацких право и обязанность активно бороться за свою правоту.
Выходец из XX столетия Саул (Савел) Репнин ведет яростные споры с жителями XXII столетия — Антоном и Вадимом. Наблюдая их светлый, уютный мир — полное осуществление интеллигентских представлений о коммунизме, — он утверждает: подобный мир может вырасти лишь из общества, многим пожертвовавшего, много страдавшего за идею. Иначе говоря, общества, прошедшего через кровавую купель войн и переделки традиционного человека.
«Саул рывком откинул крышку мусоропровода и принялся яростно выбивать туда свою трубку.
— Нет, голубчики. Коммунизм надо выстрадать. За коммунизм надо драться… с обыкновенным простаком-парнем. Драться, когда он с копьем, драться, когда он с мушкетом, драться, когда он со „шмайссером“ и в каске с рожками. И это еще не все. Вот когда он бросит „шмайссер“, упадет брюхом в грязь и будет ползать перед вами — вот когда начнется настоящая борьба! Не за кусок хлеба, а за коммунизм!»
Говоря о «настоящей борьбе», Стругацкие имеют в виду именно перевоспитание «простака-парня»: «Коммунизм — это прежде всего идея! И идея не простая. Ее выстрадали кровью. Ее не преподашь за пять лет на наглядных примерах. Вы обрушите изобилие на потомственного раба, на природного эгоиста. И знаете, что у вас получится? Либо ваша колония превратится в няньку при разжиревших бездельниках, у которых не будет ни малейшего стимула к деятельности, либо здесь найдется энергичный мерзавец, который… вышибет вас вон с этой планеты, а все изобилие подгребет себе под седалище…»
Вроде бы речь идет о другой планете, о колонии землян, занимающихся перевоспитанием местного населения, живущего в феодализме, то есть не по-коммунистически. Но сквозь эту внеземную кисею XXII века, конечно, просвечивает Земля середины века XX, Советская Россия. Коммунары, победив «простака-парня», принялись переделывать мир, уничтожая традиционные представления и насаждая Просвещение вместо Традиции. Им достался, по представлениям Стругацких, тяжелый материал: крестьянская страна, относительно недавно простившаяся с крепостным правом («потомственное рабство»), а после этого с трудом, с болью, с кровью проходящая коллективизацию. Авторы подталкивают читателя к определенной схеме исторического развития: верное, но медленное и тяжкое движение страны к правильному идеалу однажды прервалось, поскольку интеллигенция слишком мягко играла роль няньки при людях, не желавших двигаться дальше по предначертанному ею пути, и, возможно, ослабила благодетельную узду. Нашелся «энергичный мерзавец» (Сталин)… Почему бы вновь не найтись очередному «энергичному мерзавцу»?.. Интеллигенция, видя недостаточность «оттепели», ведет себя слишком пассивно, слишком мало проявляет она бойцовские качества…
Стругацкие говорят эзоповым языком Страны Советов, но говорят довольно прямо: «Надо драться». В условиях позднего Хрущева это означало — надо вести самые жесткие бои за идеалы «оттепели», не давая сталинистам никакого шанса на реванш. Устами Саула высказана отчетливая авторская позиция: «Да перестаньте вы стесняться. Раз вы хотите делать добро, пусть оно будет активно. Добро должно быть более активно, чем зло, иначе всё остановится».
22
В «Попытке к бегству» заснеженный мир лагерей получает хорошо узнаваемые очертания — как Третьего рейха, так и СССР. Эта первая вещь Стругацких, в которой они сблизили фашистскую Германию Гитлера и советскую Империю Сталина.
Вообще, по словам Бориса Натановича, в первоначальном варианте эпилога Саул Репнин бежал из советского лагеря. «Но… этот номер у нас… не прошел — концлагерь пришлось все-таки переделать в немецкий».
Данная ремарка наилучшим образом освещает символический ряд повести.
Два мира непримиримы. Победить должен правильный мир.
Саул: «Начинать нужно всегда с того, что сеет сомнение».
23
Новая повесть по идейной основе столь сильно отличалась от предыдущих произведений Стругацких, что впоследствии, уже в 90-х, этот разрыв стал основой для разного рода конспирологических теорий.
Велись (да и по сей день ведутся) споры о том, когда и от кого Стругацкие приняли посвящение. Кто они? Масоны? Тогда какой системы? Приобщились к некой западной ложе или создали самопальную — советскую? А может, стали членами секретного восточного братства? Очень уж непростые эти люди — авторы «Попытки к бегству». Именно тогда, в 1961-м или в самом начале 1962 года, кто-то (право имеющий) приобщил талантливых писателей к тайному знанию, тайному сообществу. Этот неназываемый «орден» дал им главные идеи, настроил против СССР, поддержал их творчество на Западе. Такой и только такой может быть причина столь внезапной перемены в творчестве! — полагают конспирологи.
Публикация мемуаров Мариана Ткачева подлила масла в огонь.
Мариан Ткачев — давний друг Аркадия Натановича, составивший с ним знакомство еще в 1959 году. Он работал в Иностранной комиссии Союза писателей, и от одного этого факта дотошные конспирологи приходили в восторг: «Да тут все ясно!» Не без помощи Ткачева Аркадий Натанович ездил в Прагу (где, кстати, встречался со Станиславом Лемом), а потом в Брайтон! «Какие глубины раскрываются». А связи с японскими и вьетнамскими писателями? «Неспроста Стругацкий-старший так много переводил. Восточный след! Завербовали, еще когда в армии служил… И ведь такое совпадение — как раз на Дальнем Востоке!» Ткачев, кстати, сообщает: между старыми добрыми знакомцами было обыкновение именовать Аркадия Натановича «Амфитрионом» — как радушного и щедрого гостеприимца. «Вот и открылось истинное имя, которым он пользовался там — среди них».
Тот же Ткачев рассказал об игре в «Звездную Палату», учрежденную в 1970-м.
Сам рассказчик числился в ней Президентом, Аркадий Натанович — Канцлером.
«Был разработан Статут, в коем сочетались начала монархические и республиканские. Властные полномочия Палаты были безграничны и, выходя за земные пределы, простирались на весь Универсум. Любые акты, решения Палаты составлялись собственноручно Канцлером. У меня сохранилась часть этих бесценных автографов: кое-какие указы, рескрипты, Положение о наградах с перечнем и описанием орденов. Исчезли, увы, поздравительные декреты по случаю тезоименитств Президента и Канцлера вместе с Пиршественными картами… Друзья, наслышанные о нашей забаве, потихоньку завидовали и старались быть принятыми в члены Палаты — даже с испытательным сроком. Но мы оставались непреклонны. Однажды мы с АН заглянули к жившему неподалеку от меня приятелю. У него была в гостях некая дама. Она, я приметил, сразу положила глаз на АН. Хозяин осведомился, как дела в Звездной Палате? Мы стали наперебой рассказывать о новых указах и готовой вот-вот разразиться войне с Люфтландией за поставки сыра с Млечного пути. Но тут дама, взволнованно одернув заграничный жакет, сказала: „Ни слова больше! Я — жена советского дипломата и дала подписку немедленно информировать органы, если услышу о какой-либо тайной организации. Но мне не хочется навлекать на вас неприятности“. Разговор зашел о чем-то другом. Вскоре мы откланялись. Когда мы с АН оказались у меня дома, я тихонько спросил: „Ну, что, будем жечь архив?“ Канцлер мое предложение отверг. И Палата продолжала свою деятельность, пока он не заболел и не слег…»
