Иной Сталин - Жуков Юрий Николаевич (смотреть онлайн бесплатно книга txt) 📗

Месяц спустя, 23 сентября, Сталин, уже перебравшийся на другую дачу – «Холодную речку» близ Гагры, решил совершить морскую прогулку на незадолго до того доставленном из Ленинграда катере «Красная звезда». В 13 часов 30 минут катер отвалил от причала и взял курс на юг, к мысу Пицунда, где Сталин и сошел на берег. После пикника отправился назад, на дачу. Однако разыгравшаяся непогода, поднявшая сильную волну, затянула возвращение на лишних два часа. Уже при подходе к Гагре, примерно в 17 часов, катер был внезапно обстрелян с берега из винтовки. К счастью для всех, пули легли в воду и на борту никто не пострадал.

Поздно вечером из Тбилиси в Пицунду прибыли 1-й секретарь Заккрайкома Л.П. Берия и начальник управления погранвойск НКВД ЗСФСР С.А. Гоглидзе. Согласно бытующей легенде именно они якобы инспирировали это покушение на Сталина лишь для того, чтобы Лаврентий Павлович смог прикрыть собою любимого вождя, спасти ему жизнь и доказать тем самым свою безграничную преданность, готовность погибнуть, но обезопасить Иосифа Виссарионовича. На самом же деле Берии пришлось всячески оправдываться, доказывать свою невиновность и непричастность к происшедшему, вместе с Гоглидзе и Н.С. Власиком, в то время помощником начальника 4-го отделения (охраны) высших должностных лиц страны оперотдела ОГПУ, отдыхающими на Черноморском побережье Кавказа, проводить расследование инцидента. Им требовалось во что бы то ни стало найти «стрелочников», чтобы именно на них и возложить всю вину за очередное чрезвычайное происшествие.

Спустя два дня до истины удалось докопаться. Установили, что была допущена преступная небрежность, что пограничный пост не был информирован о задержке катера, что рядовой пограничник никак не отреагировал на появление «неизвестного» судна в закрытой зоне, а командир отделения Лавров, проявив излишнюю инициативу, выхватил у подчиненного винтовку и сделал положенные по уставу три предупредительных выстрела.

Обо всем этом по ходу расследования Власик, Берия и Гоглидзе сообщали в Москву Ягоде и вернувшемуся к месту службы Паукеру по нескольку раз в день. И с огромным трудом, но все же сумели доказать свою непричастность к происшедшему, определить истинных виновных – шестерых пограничников – тех, кто находился в наряде, включая Лаврова, и их командиров – начальника поста Гетманенко, начальника погранотряда Абхазии Микеладзе [126].

Это покажется сегодня странным, но Сталин даже не предложил следствию рассматривать каждое из чрезвычайных происшествий порознь как возможные теракты, а оба вместе – как действия неких заговорщиков.

Коренным образом он изменил свое отношение к такого рода событиям лишь после ленинградских событий.

Практически два года после убийства Кирова, несмотря на выдвинутый официально новый тезис о терроризме как основном орудии бывшей оппозиции, оставалась без изменений служба охраны высших должностных лиц СССР. Она была образована в октябре 1920 г. как специальное отделение при президиуме коллегии ВЧК и насчитывала всего 14 человек, которыми руководил А.Я. Беленький. В 1930 г. спецотделение вошло в состав оперативного отдела ОГПУ, получив шефом К.В. Паукера. И возросло за все время существования до немногим более ста человек, что объяснялось просто. Если с конца 1920 г. сотрудники спецотделения обеспечивали безопасность только троих – Ленина, Троцкого и Дзержинского, то начиная с 8 июня 1927 г. – уже семнадцати – всех членов и кандидатов в члены ПБ (они же и руководство СНК СССР). Лишь с назначением Ежова наркомом внутренних дел в структуре ГУГБ 28 ноября 1936 г. образовали самостоятельный первый отдел (охраны) [127].

Глава пятая

Ответы на вопросы, поставленные в предыдущей главе, как и объяснение лишь мнимой загадочности репрессий, последовавших за убийством Кирова, кроются в тех событиях, которые произошли за весьма короткий отрезок времени. Тот, что разделил два сообщения. НКВД – опубликованное во всех центральных газетах 23 декабря 1934 г., несомненно, согласованное с узким руководством: «Следствие установило отсутствие достаточных данных (выделено мной – Ю.Ж.) для предания суду» Зиновьева и Каменева. И второе – прокуратуры СССР, появившееся также в центральных газетах, но через три недели, 16 января 1935 г. Оно было прямо противоположным по содержанию – о найденных якобы доказательствах причастности Зиновьева и Каменева к убийству Кирова.

Именно в эти двадцать три дня, разделившие два противоречивших друг другу сообщения, и произошло то, о чем ранее никто из самых прозорливых противников Сталина не мог даже помыслить. Предельно четко обозначилась смена уже не только внешнеполитического, но и внутриполитического курса. Стало явным, неоспоримым рождение того, что и следует понимать под термином «сталинизм», но без какой-либо предвзятой, личностной, заведомо негативной оценки. Того, что означало на деле всего лишь решительный отказ от ориентации на мировую революцию, провозглашение приоритетной защиты национальных интересов СССР и требование закрепить все это в конституции страны. Словом, ничем не прикрытый этатизм.

Начался же такой поворот спустя четыре месяца после XVII партсъезда, 25 июня 1934 г., с двух решений ПБ, из-за предельной скупости сведений о них и вроде бы обыденности не привлекших внимания. Ведь в них утверждалось всего лишь донельзя рутинное – даты созыва и повестки дня очередных съездов Советов, XVI всероссийского и VII всесоюзного. Предусматривались, среди прочих, соответственно пятым и четвертым пунктами доклады «по конституционным вопросам» [128]. При такой формулировке речь в них могла пойти о чем угодно, но скорее всего, если исходить из практики, – о закреплении в основном законе только что образованных наркоматов либо о чем-либо сходном. Между тем, если бы о том стало известно, должна была насторожить весьма необычная процедура принятия этих решений, нарушившая все существовавшие, хотя и неписаные правила.

29 мая 1934 г. секретарь президиума ЦК СССР А.С. Енукидзе направил в ПБ письмо, написанное на простом листе бумаги, а не на официальном бланке: «Партгруппа ВКП(б) президиума ЦИК Союза ССР наметила созыв VII съезда Советов Союза ССР 15 января 1935 г. и приняла следующий порядок дня:…6. Конституционные вопросы… По поручению партгруппы прошу обсудить этот вопрос на одном из заседаний политбюро». Двумя днями позже появилось еще одно обращение, по содержанию аналогичное до мельчайших деталей предыдущему, на этот раз от М.И. Калинина и секретаря партгруппы президиума ВЦИК Н. Новикова. Оформленное по всем правилам, уже на бланке президиума ВЦИК, оно содержало просьбу утвердить созыв съезда Советов республики 5 января 1935 г. и повестку дня, в которой шестым пунктом значился «доклад об изменениях и дополнениях конституции РСФСР».

Почти месяц оба документа оставались «без движения», хотя рассмотреть их можно было уже 6 июня, на ближайшем протокольном заседании ПБ, либо раньше, либо чуть позже, ибо никаких существенных замечаний или разногласий суть их пока не должна была вызвать. Однако решение последовало только 25 июня, накануне очередного заседания ПБ. Скорее всего, именно в тот день Сталин и внес в оба документа незначительные поправки. Вычеркнул в них вторые пункты повестки дня – доклады о втором пятилетием плане, а двум схожим по смыслу шестым пунктам, ставшим пятыми, придал единообразие: «доклад по конституционным вопросам». После этого заведующий особым сектором ЦК А.Н. Поскребышев зафиксировал, что оба решения приняты «без голосования», но в опросе почему-то приняли участие лишь два члена ПБ – В.Я. Чубарь и А. А. Андреев [129], а отнюдь не Каганович, Молотов, Сталин и кто-либо другой. Как показали дальнейшие события, такое оформление решений не было результатом простой небрежности.