Беседы - Агеев Александр Иванович (книги без сокращений txt) 📗
Следующее направление — репертуарное. Здесь главное — придерживаться традиций, существующих в коллективе. Это не значит, что нужно чураться нового, но и от старого, от того, что сегодня, казалось бы, не модно, отказываться не следует. Мода такая ветреная штука, что к ней надо относиться осторожно. Она приходит и уходит, а строгий английский костюм, например, остается. В обязанности художественного руководителя входит формирование творческого кредо коллектива. Мне, с одной стороны, легко, потому что оно было заложено почти 200 лет назад, но, с другой — чрезвычайно трудно, так как необходимо его сохранить и отстоять.
Очень важна работа с коллективом. Вот пришла ко мне актриса. Я должен ее выслушать. Знаю, что у нее проблемы, связанные с ребенком, и постараюсь ей помочь. Конечно, было бы хорошо открыть сейф, достать деньги и…, но, к сожалению, это невозможно.
Что касается моих заместителей, то у нас есть разграничение обязанностей. В дирекции существуют люди, которые отвечают за экономику, за производство и так далее.
Хочу сказать несколько слов о профессионализме в искусстве.
В театре необходима прослойка профессионалов. Без этого он не будет существовать. Актера можно сравнить с балетным танцовщиком: если ты научился классическим па у станка, то станцуешь все что угодно. Или как в музыке (я это придумал, когда разговаривал со студентами): существует семь нот, семь, а не восемь. В драматическом искусстве тоже есть свои семь нот. А когда мне говорят: «А по-новому…», я отвечаю, что нельзя изобрести новые ноты. Конечно, Шнитке писал так, Губайдуллина — иначе, а Чайковский еще как-то. Это не значит, что нужно забыть Чайковского, чтобы звучала современная музыка. Надо сохранить семь нот актерского мастерства. Как бы меня ни убеждали, я всегда стою на своем: попробуйте сыграть в традициях русской театральной школы. Это не так просто.
К сожалению, многие наши коллеги берут из зарубежного опыта не самое хорошее. Кстати, за границей высоко ценится русский театр. Мне кажется, что высокоталантливый человек псевдонаваторством заниматься не будет. Это удел тех, кто хочет выскочить, кто существует одним днем. Сейчас вошло в моду обвинять старые театры в традиционности, мол, это нафталин. Но нафталин не всегда плох. Ведь им пользуются для уничтожения вредных насекомых, значит, он приносит пользу. Если мы сейчас все разрушим, потом придется изобретать заново. Зачем, например, нужно было ломать памятники прошедшей эпохи? Ведь это история народа, и не следует выдирать из нее плохие листы. Надо, чтобы дедушка рассказывал внуку: был, мол, такой человек, который сначала хотел сделать что-то хорошее, а потом уничтожил десятки тысяч своих сограждан. Что было бы, если бы история всех народов мира пережила такие масштабные разрушения, как наша. Мы фактически уподобились афганским талибам, варварски уничтожающим памятники неисламских культур. Нужно пытаться все сохранить, если, конечно, это не наносит вреда людям.
— В нашем культурном ландшафте разрушения имели колоссальный масштаб. Нет ли у Вас ощущения того, что нечто безвозвратно утеряно. Как сохранить традиции русского театра? Может быть, слишком узок круг хранителей?
— Я считаю, что необходимо бережно относиться к традициям в любой сфере человеческой деятельности, будь то культура, наука, да все что угодно. Это главное. Человек без традиций, без истории не может идти дальше, развиваться. Повторюсь: я за сохранение традиций. Это входит в мои обязанности художественного руководителя, хотя, отстаивая свою позицию, я подчас раздражаю некоторых моих коллег. Безусловно, когда я был просто актером, то всех устраивал. Знаю, что был и остаюсь неплохим актером — я верю зрителям. Став руководителем, отвечаю и за весь коллектив, и за каждого человека в отдельности.
— Есть некий эмоциональный ток, исходящий от актера, с помощью которого он увлекает зрителя. То же самое происходит и в бизнесе: если у лидера нет харизмы, возглавляемое им дело вряд ли будет успешным. Существуют ли какие-либо специфические секреты, позволяющие Вам генерировать энергию?
— Вы абсолютно правы. Подобная эманация энергии в нашей профессии наиболее ощутима. Это можно заметить по реакции зрителей, которые то дружно плачут, то хохочут, то восторгаются, то негодуют. Так происходит только в том случае, когда артист мастерски владеет своей профессией и хорошо понимает автора. Это единение, связующим звеном которого является режиссер. Поэтому, как я уже говорил, у нас и происходят длинные застольные беседы. Мы пытаемся расшифровать, что хотел сказать тот или иной автор, провести своеобразное расследование происшествия, составляющего содержание его пьесы. Важно не только дойти до сути, но и создать ансамбль исполнителей. Только так можно добиться контакта со зрителем. Для того чтобы публика откликнулась, необходимо вложить в игру всю страсть души, донести до нее свое понимание драматического материала, а не просто кинуть смешную реплику. В зале, конечно, отреагируют, но хора не получится. Почему? Потому что нужна массированная атака на зрителя, требующая большой эмоциональной отдачи. Политические деятели, которые понимают это, очень часто добиваются своей цели, даже если их позиция не слишком логична. А бывает и так: умный человек, гениальный экономист не может установить контакта с аудиторией. Для 98 % слушателей его слова — это иностранный язык.
Знаете, очень люблю по телевидению слушать Сергея Глазьева. Он говорит спокойно, точно и просто, и я его хорошо понимаю, как студент преподавателя.
— Примерно 2000 лет назад было сказано: «Что толку мир приобрести, а душу потерять». Сфера деятельности театра — это весьма специфический рынок, если выражаться экономическими терминами. Ваша задача — спасти души зрителей, привив им определенные нравственные принципы. Бизнес по большей части ориентирован на то, чтобы как максимум — господствовать над миром, как минимум — овладеть каким-то конкретным рынком. Тревожит ли Вас то, что далеко не все виды экономической деятельности сопряжены с идеей спасения души?
— Тревожит и очень. Я сейчас объясню, почему. Сегодня в сфере бизнеса люди часто стремятся к обогащению ради обогащения. Я уважаю тех, кто добился успеха своим трудом, но, в то же время прекрасно понимаю, что только 5 % быстро разбогатевших достигли этого за счет своего таланта. Большинство же, как мне кажется, идет по трупам. Поверьте, я никому не завидую и вполне доволен тем, что имею на сегодняшний день. Но меня волнует, что куда-то уходит душа. Хотя я знаю и в бизнесе потрясающе душевных людей, неоднократно предлагавших мне свою помощь. Не сомневаюсь, что они действительно помогут, поэтому к ним и не обращаюсь — не хочу злоупотреблять их щедростью. Уверен, если будет совсем плохо, они сами придут, протянут руку, но многие потеряли эту широту души, появилась холодность, равнодушие, что оказывает негативное влияние на следующее поколение — оно растет еще более равнодушным. Если Вы помните, раньше никто не проходил мимо уличной драки, обязательно разнимали. Теперь все делают вид, что их это не касается. А если так поступают папа с мамой, то ребенок, который все видит, делает соответствующие выводы. Такое безразличие может привести к страшной катастрофе.
Я не только руковожу театром, но и преподаю. Сейчас у меня второй курс, хорошие ребята, я их сам набрал. Работая со студентами, я пытаюсь им объяснить, что человеку недаром даны душа, сердце, разум. Чтобы играть Чехова, Достоевского, Шекспира, Шиллера нужно уметь глубоко чувствовать. Там же высокие страсти! Например, Фердинанд в «Коварстве и любви» выступает против своего отца-президента, когда тот пытается уничтожить его любимую.
Нужно разбудить душу…
Без души артиста быть не может, даже клоуна без души не может быть.
— Я бывал практически на всех спектаклях основного репертуара Малого театра. Какой спектакль, на Ваш взгляд, наиболее созвучен нашей беседе?
— Я думаю, что это трилогия Алексея Толстого «Иван Грозный», «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис». Она, с одной стороны, посвящена российской истории, а с другой — весьма современна. «Царь Федор Иоаннович» идет у нас 25 лет. Я играю с 1976 года и знаю, когда и как публика реагировала на происходящее на сцене. Если 15 лет назад фразу Шуйского: «Мне в Думе делать нечего, когда дела вершит не Дума, а шурин твой» — никак не воспринимали, то теперь она находит живой отклик у зрителей. Мне думается, что в этой трилогии есть все теперешние проблемы власти. Но нельзя отказываться и от Островского, который тоже весьма современен — классика есть классика. К нам в Малый театр приходит очень много молодежи. Спектакли у нас идут долго. «Царь Федор Иоаннович», как я уже сказал, идет около 25 лет и не потому, что мы так хотим — он дает сборы. Этот спектакль мы несколько раз возили за рубеж. Японцы, например, в 1993 году настояли на его включении в репертуар гастролей. Мы боялись, что в Японии этой пьесы не поймут, но она пользовалась большим успехом. В Израиле мы играли «Царя Федора» для русскоязычной публики, и там аплодисменты раздавались в самых неожиданных местах. И в Германии, и в Болгарии, и в Греции его принимали очень хорошо. Думаю, не в последнюю очередь потому, что он поставлен в лучших традициях русского театра, который интересен за рубежом.
