Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современ - Гурко Владимир Иосифович
Проект Сипягина, разумеется, привел в ужас министров. Не только по личным соображениям не желали они пропускать через сипягинское сито свои предположения; они вполне понимали и государственную нелепость изобретенного им порядка. Между тем Сипягин, имевший обширные связи при дворе, уже успел получить предварительное одобрение своего проекта. Необходимо было, следовательно, пустить в ход все средства и нажать все пружины. Это и было сделано, причем прибегли к старому, испытанному способу провала нежелательных мер — учреждению особой комиссии для рассмотрения сипягинского проекта, с привлечением в состав комиссии лиц, облеченных в силу своей прежней государственной деятельности особым авторитетом. Комиссии этой стоило, однако, немало труда достигнуть своей цели. Затруднение состояло в том, что у комиссии не было уверенности, что ее заключения будут приняты, если автор проекта будет все же настаивать на благодетельности своих предположений. Совещанию удалось, однако, уговорить Сипягина самому отказаться от своего проекта, что и положило конец всему этому делу. Это, однако, не помешало тому, что Сипягин после назначения министром внутренних дел все же продолжал стремиться к осуществлению своей основной мысли и намерения — объединению всей министерской коллегии под своим главенством, но уже иными путями. Как бы то ни было, но назначенный министром внутренних дел Сипягин, конечно, тотчас взял обратно из Государственного совета представленный его предшественником проект распространения земского самоуправления на западные и некоторые восточные губернии, причем вознамерился построить свою политику на усилении значения дворянства как служилого сословия. При этом он обнаружил, однако, лишь свой изумительный дилетантизм. Избранный им для этого способ был наивен до чрезвычайности; состоял он в учреждении в составе Министерства внутренних дел особого департамента по делам дворянства. Соответственный проект был им представлен в Государственный совет, причем он уже наметил и директора этого нового департамента — екатеринославского губернского предводителя А.П.Струкова, известного консервативностью своих взглядов, а в особенности преданностью идее упрочения за дворянством роли и значения коренного служилого сословия. Осуществить этот проект ему, однако, не было суждено, так как Государственный совет до убийства Сипягина его не рассмотрел, а заменивший Сипягина Плеве взял его из Государственного совета обратно[142].
Наряду с этим Сипягин, занимавший в течение некоторого периода должность губернатора, носился с мыслью всемерного возвеличения этой должности и придания ей исключительного значения в общем правительственном аппарате. Начальники губерний в его представлении должны были быть не простыми администраторами, а местными представителями верховной власти, изображающими, подобно послам при иностранных державах, особу монарха. Надо сказать, что действующий закон, не в силу предоставленной им губернаторам фактической власти, а в части, определяющей характер их деятельности (так называемая Бибиковская инструкция[143], по имени министра внутренних дел времени Николая Павловича, ее составившего, и впоследствии введенная в положение о губернском управлении), давал для этого некоторую почву. Способ, к которому при этом прибег Сипягин, был, однако, столь же детский, как и избранный им в вопросе об увеличении значения дворянства: он убедил государя принимать приезжающих в Петербург губернаторов отдельно от других представляющихся лиц и выслушивать от них подробный доклад о состоянии вверенной им губернии и вообще о всех местных нуждах. Сипягин, по-видимому, однако, сам вскоре убедился, что получавшаяся при этом разноголосица лишь усиливала об — щий хаос: по крайней мере, порядок этот продолжался недолго и Сипягин не стремился его восстановить.
Что же касается управления министерством, то он понимал его тоже своеобразно. В министре внутренних дел он видел всероссийского губернатора. Не охватывая в должной мере вопросов общегосударственных, он поневоле вдавался во все мелочи управления, причем, по-видимому, был убежден, что может, сидя в своем кабинете на Фонтанке, деятельно участвовать в разрешении всех местных дел. Время свое он посвящал ввиду этого преимущественно продолжительным беседам с приезжавшими в Петербург представителями местной администрации. Завел он при этом любопытный порядок, а именно: каждый прибывавший в столицу губернатор должен был до приема его Сипягиным представить список тех вопросов, по которым он намерен был говорить с министром. Заключавшиеся в этом списке вопросы распределялись между соответствующими той отрасли управления, которой они касались, департаментами, с тем чтобы последними были составлены подробные по каждому вопросу справки. По получении этих справок и внимательного их изучения Сипягин принимал прибывшего губернатора и часами с ним беседовал по поводу какого-нибудь моста, необходимого, по мнению губернатора, для какой-либо местности управляемой им губернии или какого-нибудь перешедшего в Сенат, вследствие поданной на него жалобы, решения губернского присутствия или присутствия по земским и городским делам. Разговоры эти в огромном большинстве случаев не только были бесплодны, но и не могли быть иными по многим вполне понятным, казалось бы, причинам. Но это, однако, не влияло на Сипягина, и этой системы он держался все время управления министерством, причем количество требовавшихся справок все увеличивалось. Дошло до того, что в департаментах почти все дело сводилось к составлению справок, составлению всегда спешному, но очень подробному. Ходячей шуткой между чиновниками некоторых департаментов было называть министерство конторой Капаныгина (бывшее в то время бюро в Петербурге по получению справок о сдающихся квартирах). Немудрено, что при таких условиях никаких мер общего характера, связанных в большинстве случаев с необходимостью издания новых законов, министерством не разрабатывалось, а тем более не осуществлялось. В сущности, даже решение текущих дел фактически перешло к товарищам министра, причем была учреждена новая третья должность товарища министра внутренних дел, на которую был назначен занимавший в то время должность товарища государственного секретаря А.С.Стишинский. Одновременно взамен состоявшего при Горемыкине товарищем министра барона Икскуль-фон-Гиль-денбандта он избрал П.Н.Дурново, бывшего в царствование Александра III директором департамента полиции, а со времени увольнения от этой должности находившегося в Сенате по его 1-му (административному) департаменту. С назначением этих лиц, в определенно консервативных взглядах которых Сипягин был вполне уверен, важнейшей частью министерства бесконтрольно правил Дурново, а частью, подведомственной Стишинскому, а именно крестьянскими учреждениями, — никто.
Прекраснейший и честнейший человек, чуждый всякой интриги, душою преданный делу и отличающийся необыкновенной добросовестностью и трудолюбием, Стишинский был органически не способен ни к какой власти.
Необходимо, однако, отметить, что при своей умственной ограниченности и малой образованности Сипягин обладал каким-то особенным внутренним чутьем (чего Витте, например, был в значительной мере лишен). Так, вернувшись из совершенной им в 1900 г. поездки по России, где он, однако, силою вещей видел лишь внешнюю показную сторону, кроме администрации и представителей лишь той части русской общественности, которая в общем в то время отнюдь не была охвачена революционными стремлениями, он, к немалому изумлению сопровождавших его чиновников министерства, определенно им заявил, что в России творится что-то неладное и нарождается революция. Замечательно, что Витте, вполне сознававший умственную ограниченность Сипягина, однако признавал за ним какой-то, как он выражался, «женский инстинкт». Однако инстинкта, хотя бы и женского, для управления Россией, очевидно, было недостаточно. Сознание, что «что-то в Дании подгнило»[144], не давало еще возможности изобрести способ замены подгнившего крепким и здоровым.
