Мятежная совесть - Петерсхаген Рудольф (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Воскресное утро. Все бегут через лесок к северной стороне лагеря. Можно подумать, что там бесплатно выдают пиво. Идем туда. Вблизи наблюдательной вышки вместе с забором и колючей проволокой вывернут деревянный столб. Часовой направил туда свой автомат. За толпой больше ничего не было видно, и я начал протискиваться в передние ряды. В проломе забора застрял лось. Убивать лосей запрещено – значит, его надо освободить, а это не так-то просто. Мы с интересом разглядывали темно-бурого гиганта почти в два метра ростом. На рога ему набросили петлю. Вот когда разгорелись охотничьи страсти, начались бесконечные рассказы. Время от времени доносился скрежет металла – это разрезали колючую проволоку. Огромный лось ушел в лес невредимым. О происшествии еще долго говорили. Утверждали, что этого лесного гиганта прижали к забору волки. Работавшие в лесу пленные подтвердили, что волки в здешних местах встречаются. Разве вы не слышали, как они воют по ночам?.. Охотники оживились. Каждому стало чудиться, что он слышит вой волков на звериной тропе. Некоторые даже утверждали, будто видели хищников возле самого лагеря.
Ночью мы спали большей частью на воздухе. Остряки, не упуская случая, решили выть по-волчьи. Боюсь, что и жизнерадостный майор генерального штаба не оставался в стороне. Ярые охотники прислушивались к вою волков, а «остроумные волки» подвывали. Игра затянулась, и ночью никому не стало покоя. Тогда из самых храбрых военнопленных сколотили отряд «истребителей волков», и вскоре шутка прекратилась. Правда, еще один раз «волки» основательно повыли, а потом вой слышался только в непогоду.
Зенфт снова попал в госпиталь.
– Это болезнь психическая. Он зашел в тупик, – сказал мой сосед, молодой майор генерального штаба. – Сегодня я могу говорить откровенно – раньше мне не хотелось обижать его. Зенфт стоял в оппозиции к национал-социалистской политике по сугубо личным мотивам, не уяснив себе корень зла. Только поэтому он и оказался в Национальном комитете. Теперь в мозгах этих господ, с их поверхностными представлениями, кое-что прояснилось. Они поняли: новая Германия означает гибель их старого любимого мира. Они не хотят расстаться с ним и остановились на полпути. А Зенфт уходит в потусторонний мир.
Молодой большеголовый майор вовсе не так глуп. Когда он курит свои толстые самокрутки, у него появляются занятные мысли.
– Таких людей я называю мелкими политическими жуликами. Их внешний отход – отнюдь не внутренний поворот. Он вызван личным разочарованием. Эти люди против Гитлера, некоторые даже ненавидят его, но только потому, что он проиграл войну. Они готовы начать новую войну, если она обещает успех, и не желают иного пути. Я знаю причину.
Он испытующе взглянул на меня.
– В чем же дело?
– Они не признают, не понимают исторической роли рабочего класса.
– Альтрихтер сказал бы: «Как вы политически грамотны!»
– Старая школа не хочет знать об этой общественной силе и ее закономерном развитии. Ее последователи застыли на том, что историей руководят рок и бог. И у них нет ни мужества, ни желания войти…
– Прошу прощения, – прервал майора чей-то голос сверху. – Я хотел бы немного поспать.
Свесившись сверху, какой-то полковник еле сдерживался. Разумеется, он разозлился вовсе не из-за того, что мы прервали его послеобеденный сон. Это чувствовалось по тону, каким было сказано «прошу прощения». Я поднялся, чтобы уйти, но полковник сверху снова заговорил:
– Прошу прощения, но мне невольно пришлось быть свидетелем вашего разговора. Разрешите сделать одно замечание. Из собственного опыта…
– Пожалуйста, не стесняйтесь.
Не обратив внимания на дерзкое разрешение моего товарища, полковник серьезно сказал, обращаясь ко мне:
– Моя жена живет в восточной зоне. Если бы вы знали, как плохо с ней обращаются.
Мы вопросительно взглянули на него.
– Ей сорок лет, ее заставляют работать. И вот она добывает себе кусок хлеба, работая уборщицей!
Лицо полковника исказилось. Чтобы избежать нелепого спора, я подтолкнул молодого майора к выходу.
– Да дайте же мне хоть табак взять! – майор схватил лежавшую на нарах консервную банку – портсигар.
– Скажите, пожалуйста, эти господа не любят работать, – сказал он мне, когда мы вышли. – Они предпочитают проектировать свои будущие виллы. Вопрос о том, ставить ли ванну в одном помещении с уборной, волнует их месяцами. Они продумывают все, до последнего винтика. Но о людях, которые должны строить им эти дома, не вспоминают. Они не хотят и слышать, что надо зарабатывать на жизнь собственным трудом. Это они считают варварством. Да и ваш друг Брейер не лучше, поверьте мне. Когда оправдали военного преступника фон Папена, вся компания реакционеров явилась с поздравлениями в барак к его племяннику, тоже фон Папену. Там был и Брейер. Потом он уверял, что выразил Папену лишь чисто человеческую радость. А ему следовало бы вместе с нами протестовать против политически неправильного решения суда. Как и Зенфт, Брейер при Гитлере был в опале. Вот почему он стал его противником. Но отнюдь не антифашистом. Скорее «кашистом», – с издевкой заключил он, пользуясь лагерной кличкой любителей добавочных порций каши.
Наш лагерь становился все меньше. Бараки сносились, и мы получили неограниченное количество дров. Складывая деревянные обломки в ямы, мы разводили костры и варили на них кофе, а иногда и курочку, кипятили чай. Кроме продуктов питания, табака и мыла, нам выдавали содержание в рублях, и это давало возможность кое-что прикупать.
Вскоре я снова оказался в пути. На этот раз, помнится, ехали три недели. Куда – как всегда, неизвестно. Неисправимые оптимисты утверждали: домой. Но это был не эшелон репатриируемых, а транспорт военнопленных. Снова мы попали в Москву. На какой-то сортировочной станции наш состав без конца перегоняли с места на место. Женщины и девушки в ватниках проверяли и смазывали тормоза нашего поезда. Они желали нам скорей вернуться домой. Я перевел им жалобы моих нетерпеливых товарищей: давно пора отправить нас домой. Женщины отвечали:
– Мы вас не звали. Вы могли вовсе не приезжать сюда – так было бы лучше и для вас, и для нас.
Ничего не возразишь против такой ясной, простой логики.
Из Москвы нас повезли на восток. Последние иллюзии испарились. Вчерашние оптимисты мрачно пророчествовали:
– Значит, все-таки Сибирь!
Но их опасения не подтвердились. Через несколько дней мы прибыли в Кинешму – приволжский районный город, не больше Грейфсвальда, но с промышленными предприятиями.
Большую часть пленных нашего эшелона куда-то быстро увели. Осталось десять – двадцать человек, чтобы убрать в вагонах нашего поезда. Остался и я. Через час мы на грузовике попробовали догнать остальных, но они уже уплыли на пароходе.
– Ну что ж, поедем со следующим! – сказал советский старшина и закурил папиросу. Судя по его спокойствию, мы решили, что следующий пароход будет через полчаса. Увы, по расписанию он должен был прийти ровно через восемь часов.
Дело происходило в прекрасный осенний день 1948 года. Мы расположились на крутом берегу реки и, дожевывая последние сухари, любовались спокойной, величавой Волгой. Все наши продукты были отправлены на пароходе. Вдруг пришла неожиданная помощь.
В городе разнесся слух, что появились военнопленные немцы. И «злые русские» принесли нам поесть. Мы недурно провели этот день. Только и разговору было, что о мире и дружбе, особенно с Германией. Русские не понимали, почему немцы разделены. Если бы немецкие трудящиеся договорились между собой, единство Германии и прочный мир были бы обеспечены. Эти люди больше, чем многие из нас, были заинтересованы в мирном, демократическом развитии Германии.
– Домой! Домой! – кричало советское население, но военнопленные недоверчиво отмахивались.
Слово «домой» знали все. Но нам казалось, что сейчас на это меньше всего надежды. Через несколько недель станет лед и навигация прекратится примерно на полгода. А ближайшая железнодорожная станция в сорока километрах от лагеря. Значит, еще одна зима вдали от родины. Такая перспектива угнетала нас.
