Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами - Эдмондс Дэвид (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗

Гитлер уже заявил, что, если евреям «удастся вновь втянуть народы в мировую войну, последствием станет уничтожение всей еврейской расы в Европе». Уже была разделена и захвачена Чехословакия. Уже был заключен пакт со Сталиным. А Витгенштейны все вели переговоры с Рейхсбанком — и друг с другом.

Пауль, уже живший в Америке, счел обсуждавшуюся сумму непомерно большой и для защиты своих интересов нанял собственного нью-йоркского адвоката — Сэ-мюэля Р. Вахтеля из фирмы Wahtell, Manheim в- Group. Заплатить Рейху ровно столько, сколько необходимо, чтобы обеспечить безопасность сестер, и ни цента больше — такова была позиция Пауля. Нацистские власти занимаются шантажом, а когда имеешь дело с шантажистами, ни в коем случае нельзя давать слабину и идти на уступки. В письме к Людвигу Вахтель сообщал, что его клиент сделал предложение, которое должно было устроить Рейхсбанк, но банк предпочел надавить на сестер в Вене, чтобы они уговорили брата заплатить больше. Один из нанятых сестрами адвокатов, доктор Шене, убеждал Пауля принять условия Рейхсбанка, намекая, что в противном случае его клиенткам грозит опасность. О том же просила его и Маргарет, которую Пауль считал слишком слабохарактерной. Он бывал очень раздражителен с теми, кто не желал разделять его взгляды.

Какова была во всей этой истории роль Людвига? Через неделю после аншлюса его кембриджский друг, итальянский экономист Пьеро Сраффа, предостерег его против поездки в Австрию, где он теперь был бы подданным Германии. Витгенштейн вынужден был признаться себе, что становиться немцем страшно — «как прикасаться к раскаленному железу» — и что, будучи евреем, он попросту не сможет выехать из Австрии.

18 марта 1938 года он писал Кейнсу: «После аннексии Австрии Германией я стал немецким гражданином и, по законам Германии, немецким евреем (поскольку трое из моих бабушек и дедушек были крещены во взрослом возрасте)». Хорошо, что эти строки, равно как и более ранние «исповеди» о трех четвертях еврейской крови, не попались на глаза Эйхману. Но будущее семьи пока не вызывало у Витгенштейна опасений: «Почти все мои родные в Вене — люди скромные, весьма уважаемые, всегда отличавшиеся патриотическими чувствами и поступками, потому в целом маловероятно, чтобы им могла грозить опасность».

Гораздо больше его волновал собственный статус на территории Великобритании, и он задумывался о натурализации. Через две недели после того, как он официально стал считаться подданным Третьего рейха, Витгенштейн спросил в совете Тринити-колледжа, можно ли ему оставаться в Англии. Как отмечал А. С. Юинг, Витгенштейн очень ждал появления своего имени в списке профессорско-преподавательского состава, ибо это облегчило бы ему получение британского гражданства. Но от заседания совета профессоров проку было мало. Протокол гласил, что «иностранный подданный» попросил секретаря обратиться в Министерство внутренних дел с просьбой позволить ему читать лекции «по приглашению совета профессоров». «Было решено, что все шаги в этом направлении должны быть предприняты самим иностранным подданным, а не университетом».

Тем временем гражданство Великобритании стало насущной необходимостью. По словам Друри, Людвиг боялся, что в случае войны будет интернирован как иностранец. В 1939 году, после объявления войны, ему довелось получить представление об ожидавшей его участи. Он отправился в Понтиприд навестить Друри — и тотчас оказался в полицейском участке. Его иностранное имя показалось подозрительным заведующей гостиницей — особенно когда она услышала шутку Друри о затемнении, — и она известила полицию о странном постояльце.

Витгенштейн и раньше размышлял о получении британского гражданства, но отказался от этой идеи, не желая быть «поддельным англичанином». Теперь же, когда Центральная Европа ощутила реальность фашизма, лучше было стать поддельным англичанином, чем оставаться настоящим немцем. Он попросил Кейнса помочь ему найти адвоката. (Кейнс вообще на протяжении многих лет оказывал Витгенштейну бесценную помощь: знакомства в Кембридже, деньги, виза в Россию и, наконец, натурализация.) В начале мая 1938 года Витгенштейн, как полагалось, поместил в Cambridge Daily News объявление о том, что он ходатайствует о натурализации. Однако, даже несмотря на все усилия найденного Кейнсом поверенного, господина Гуоткина, только 12 апреля 1939 года Витгенштейн присягнул на верность Великобритании и стал ее подданным. А 2 июня — это была пятница — он получил британский паспорт номер 234161. Теперь, наконец, он мог вернуться в Вену, а оттуда поехать в Берлин и вплотную заняться судьбой сестер.

В среду 5 июля Витгенштейн отправился в Берлин. Он остановился в «Эспланад-отеле» в центре города, близ Потсдамер-плац. Открытый в начале века, это был, согласно путеводителю Бедекера, «отель высочайшего класса»; только две другие берлинские гостиницы, «Ад-лон» (излюбленное место нацистов) и «Кайзерхоф», удостоились такой же оценки. Витгенштейн пробыл в Берлине весь следующий день и в пятницу 7 июля вернулся в Вену. Его сестра Термина гордилась тем, как он держался и какое впечатление произвели на главу валютного отдела Рейхсбанка (эту должность тогда, скорее всего, занимал некий доктор Райнель) его проницательность и ясная манера выражаться. Через две недели Витгенштейн на борту судна Queen Mary отбыл в Нью-Йорк — поговорить с Паулем и его адвокатом Сэмюэлем Вахтелем. Поселился он на Лексингтон-авеню, возле Рокфеллер-центра, и позже вспоминал, что в Нью-Йорке ему понравился один-единственный человек. Это был мальчишка-итальянец, чистильщик обуви в Центральном парке, вычистивший ботинки Витгенштейна дважды. Витгенштейн, в свою очередь, заплатил ему вдвое больше, чем тот попросил.

30 августа 1939 года Хелена и Термина получили заветную светло-голубую бумажку, от которой зависела их судьба. Текст документа гласил, что они признаны Mischlinge первой степени. Это положение тоже было для них небезопасным, а для других членов семьи означало невозможность карьеры — будь то государственная служба, наука или иное поприще. Двоюродного брата Людвига, профессора Эрнста фон Брюке, вынудили уйти с работы, а затем выслали. Однако впереди была хорошая новость. 10 февраля 1940 года глава Reichsstelle fur Sippenforschung доктор Курт Майер отправил письмо в Венское отделение нацистской партии — по всей видимости, в ответ на запрос. В письме подтверждалось, что Герман Витгенштейн, родившийся 12 сентября 1802 года в Корбахе, должен в соответствии с Нюрнбергскими законами считаться чистокровным немцем. Послание стоит того, чтобы процитировать его целиком:

Второе предложение раздела 2(2) классифицировало как евреев всех, кто исповедовал иудаизм. Иными словами, если Герман Христиан когда-то, до крещения, и был членом Корбахской синагоги, это не могло помешать признанию его немцем.

Итак, благодаря вмешательству младшего братца, «малыша Люки», худшее для сестер было позади. Через несколько дней после поездки Людвига в Нью-Йорк Пауль написал Сэмюэлю Вахтелю, что «нравственный долг нельзя откладывать на потом», и согласился на передачу имущества. 21 августа 1939 года в Цюрихе Пауль подписал три бумаги, которые разрешали внутрисемейные проблемы и позволяли осуществить сделку с рейхсбан-ком. «Руководствуясь любовью и глубокой привязанностью к двум своим сестрам», он вложил свои деньги и имущество, оставшиеся в Вене после его отъезда, в доверительный фонд для Термины и Хелены — «на черный день». Он согласился на ликвидацию совместных средств, вложенных в частную швейцарскую фирму — это была основная часть семейного капитала, — чтобы расплатиться с нацистами. И, наконец, он подписал соглашение, по которому венским Витгенштейнам гарантировался статус Mischlinge. Безопасность и благополучие были куплены дорогой ценой. Сумма была достаточно велика, чтобы представлять интерес для верхушки нацистских властей: ошеломляющая цифра в 1,7 тонн золота — эквивалент двух процентов золотого запаса Австрии, присвоенного Берлином в 1939 году.