Субъективный взгляд. Немецкая тетрадь. Испанская тетрадь. Английская тетрадь - Познер Владимир Владимирович
Если я запутал вас, то sorry.
Вернёмся к нашим баранам. Если существительное “Knowledge” не нуждается в артикле, почему экзамен, который должен сдать водитель блэк кэба, называется «The Knowledge»? А потому, что речь идёт не о знаниях вообще, а о совершенно определённом, единственном в своём роде знании, которое относится исключительно к компетенции водителя блэк кэба.
Для того чтобы получить зелёный бедж, дающий право водить блэк кэб по всему Лондону, водитель должен знать:
– место нахождения не менее 25 000 улиц;
– самое короткое расстояние между любыми двумя пунктами Лондона;
– сколько времени потребуется в разное время суток, с учётом часа пик и тому подобного, чтобы добраться из пункта А в пункт Б;
– не менее 20 000 так называемых “points of interest”, то есть представляющих интерес зданий, памятников, парков, видов и так далее.
Экзаменатор может задать столько вопросов, сколько он считает нужным, и достаточно одного неправильного или неточного ответа, чтобы провалиться. Пересдавать экзамен после провала можно только через три месяца, и за каждую пересдачу надо платить.
Об экзаменаторах рассказывают чудовищные истории. Например, один брал два дротика и метал их в громадную настенную карту Большого Лондона, после чего предлагал абитуриенту определить самый короткий и скорый путь между этими двумя «пунктами». Если сдающий протестовал, экзаменатор (чаще всего бывший полицейский) предлагал ему самому бросить дротики.
В среднем будущему водителю блэк кэба требуется три-четыре года (!) для успешной сдачи экзамена и получения заветного зелёного беджа.
Среди таксистов водитель блэк кэба – аристократ, в связи с чем я вспомнил вот какую историю.
Нью-Йорк, в офис к представителю крупной корпорации входит секретарь и говорит:
– Сэр, в приёмной вас ожидают шесть журналистов и господин из «Нью-Йорк Таймс».
Применительно к Лондону можно бы сказать:
– Сэр, вас на улице дожидаются шесть таксистов и джентльмен с блэк кэбом.
Энтони Хайзер [27]
– Мой отец тридцать лет водил блэк кэб, – говорит мне Энтони Хайзер, – и я те же тридцать лет вожу его. И знаете почему? – продолжает он, не дожидаясь ответа. – А потому, что это лучшая работа в мире. Я же езжу по Лондону, а Лондон – лучший город в мире, это я говорю вам точно. Вы где родились, сэр?
К вам обращались со словом «сэр»? Это, поверьте, кайф.
– В Париже.
– Чудный город, ничего не скажешь. Но, не будь это сказано вам в обиду, сэр, это не Лондон. Знаете, когда мне было двадцать лет, ко мне сел муж Маргарет Тэтчер. Когда я привёз его на место, то сказал ему: «Мне очень нравится ваша жена, сэр». Он ответил: «Какое интересное совпадение. Мне тоже». А на днях я обогнал нашего премьер-министра, он ехал на работу на велосипеде. Помахал ему: «Привет, Борис». Замечательная работа.
Я вспомнил французскую притчу. Дело происходило в четырнадцатом веке в Шартре, где строили собор – самый, на мой взгляд, красивый собор во Франции, а значит, и в мире. По стройплощадке ходит репортёр и всем задаёт один и тот же вопрос. Идёт человек, тащит мешок. «Что вы делаете?» – спрашивает репортёр. «Тащу мешок», – отвечает тот. Идёт человек, катит тачку. «Что вы делаете?» – спрашивает репортёр. «Качу тачку», – отвечает тот. Идёт человек, несёт бревно. «Что вы делаете?» – спрашивает репортёр. «Несу бревно», – отвечает тот. Сидит человек, обтачивает камень. «Что вы делаете?» – спрашивает репортёр. «Строю собор в Шартре», – отвечает тот.
Улавливаете разницу?
Был журналист, известный не только в своём родном Чикаго, но и во всей Америке, по имени Стадз Тэркел. Он автор не только тысяч статей и радиопередач, но и многих книг. Одна из них, “Working” (буквально «Работая»), мне запомнилась навсегда. Она состоит из нескольких сот интервью, суть которых можно выразить коротким вопросом: «Нравится ли вам ваша работа?» Тэркел расспрашивает самых разных людей, от председателей правления крупнейших компаний до работников прилавка и официантов. Это на самом деле поразительное социологическое исследование, из которого следует, что людей, нашедших себя в своей работе, немного. При этом то, сколько они зарабатывают, не имеет значения.
Встречаются мультимиллиардеры, которые с неподдельным отвращением говорят о своей работе, мечтая о том дне, когда, получив «золотой парашют», они уйдут на пенсию. Как говорит один такой персонаж, «Да, очень много денег, но ничего, кроме ощущения бессмысленно потраченной жизни и понимания того, что я просрал богом данный мне талант рисовальщика, я не ощущаю. И даже то, что я обеспечил своим детям хорошее образование и безбедное существование, не утешает меня. Может быть, если бы им пришлось самим добиваться всего, из них бы получились более ценные люди».
А на другом конце этой шкалы есть каменщик, который говорит: «Я кладу кирпич так, как никто другой. То, что я построил, будет стоять века. Через сто, двести, триста лет проедет человек мимо построенного мной дома, посмотрит и скажет: “Как здорово сработано, как красиво!” Меня уже давно не будет на этом свете, но я знаю, что это будет так!»
Когда я был школьником в Америке, я рос с пониманием того, что нет работы второго сорта. Главное – делать её хорошо. Есть работа, за которую платят много, есть такая, за которую платят мало, но сама работа постыдной быть не может. И я с этими представлениями приехал в СССР, в страну, одним из лозунгов которой был «Всякий труд почётен». Трудно передать вам чувство моего разочарования, когда я убедился в том, что этот лозунг на самом деле мыльный пузырь, такой же пустой, как другой лозунг – «Коммунизм победит, потому что он верен». Оказалось, не всякий труд почётен. Более того, есть профессии если не сказать «постыдные», то, как минимум, неуважаемые, и прежде всего это те, которые относятся к обслуживанию, к тому, что мы сегодня называем сервисом.
Если вспомнить хронический дефицит практически любых товаров и продуктов, от которого страдало советское общество практически с первого и до последнего дня своего существования, то к профессии «обслуги» добавляется особенно подлая краска: необходимость в том или ином виде пресмыкаться перед «работниками прилавка». Чтобы в гастрономе получить полноценный кусок мяса, а не несъедобный шмат жира с костями. Чтобы повреждённую «копейку» вернули не через месяц, а хотя бы через неделю. Чтобы необходимую справку получить без многодневного ожидания в бесконечных очередях. Существовал донельзя простой способ решения этого вопроса: взятка. И получалось так, что «обслуга» жила очень и очень недурно, имея не только «левый» доход, но и доступ к желанному дефициту. Было что-то шизофреническое в том, что сама профессия была и презираема, и желанна. Какой-нибудь директор гастронома или универмага мог рассчитывать на самые престижные места самых аншлаговых премьер Большого театра, то есть относился к так называемому «нужняку», а это слово употреблялось с оттенком полного презрения.
Когда я вспоминаю, какие профессии реально считались уважаемыми в Советском Союзе, на ум мне приходят немногие: учёный, космонавт, лётчик-испытатель, конструктор, артист, писатель… Есть в английском языке выражение “lip service”, буквально «губная услуга». Это чаще всего переводят как «пустые слова» или «неискренние словоизлияния». Мне не очень нравится ни то ни другое, но если выбирать, то я выбрал бы второе. В соответствии с советской идеологией, не было более почётного труда, чем труд рабочих и крестьян. Им вручали золотые звёзды Героев Социалистического Труда, ордена Ленина, «выбирали» их в Верховный Совет СССР, но всё это было «неискренним словоизлиянием», потому что никто не мечтал о том, чтобы сын или дочь стали шахтёром или дояркой. Это была работа «второго сорта».
