Н.С. Хрущёв: Политическая биография - Медведев Рой Александрович (полная версия книги .txt) 📗

Весной и летом 1956 года Москва встречала руководителей Кореи во главе с Ким Ирсеном, руководителей Камбоджи во главе с Нородомом Сиануком, шаха Ирана Реза Пехлеви, премьера ГДР Отто Гротеволя, генерального секретаря ООН Дага Хаммершельда. Особенно торжественно встречали в Москве президента Индонезии и героя борьбы за национальное освобождение этой страны — Сукарно.

Осень 1956 года была тревожной.

Разоблачение Сталина на XX съезде вызвало кризис в некоторых странах народной демократии. Сравнительно легко он протекал в Болгарии. Новое руководство Болгарии во главе с Тодором Живковым освободило всех политзаключённых, реабилитировало незаслуженно осуждённых и во многих случаях расстрелянных коммунистов, объявило незаконным фальсифицированный судебный процесс по делу Трайчо Костова, которому посмертно присвоили звание Героя.

Иное положение сложилось в Польше. Ставленник Сталина в этой стране Болеслав Берут, ответственный за многие злоупотребления, умер в марте 1956 года. В Польше в это время уже шли бурные политические дискуссии, порождённые XX съездом. Хрущёв прилетел в Варшаву на похороны Берута, но неожиданно остался ещё на несколько дней, чтобы принять участие в VI пленуме ПОРП. Более того, Хрущёв открыл этот пленум большой речью, в которой повторил основные положения своего доклада на XX съезде КПСС. Во время перерывов он довольно свободно беседовал с ведущими членами ЦК ПОРП и с её новым Первым секретарём ЦК Э. Охабом. Однако новое польское руководство не смогло сохранить контроль в стране. Рабочие повсюду выражали открыто своё недовольство. Крайне напряжённое положение сложилось в Лодзи, в Силезии, конфликты множились, и их не успевали даже рассматривать на Политбюро. Наиболее крупные демонстрации произошли в Познани, и положение в городе и округе вышло из-под контроля. Демонстранты открыли местную тюрьму, чтобы освободить своих ранее арестованных делегатов, но по версии властей при этом на свободу вышло также много уголовников. Растерявшееся познаньское руководство отдало приказ стрелять, и по рабочим демонстрациям открыли огонь из пулемётов. Расстрел рабочих в Познани потряс страну и ещё более обострил положение. Непрерывно заседало Политбюро. Шли переговоры об обновлении руководства ПОРП и возвращении В. Гомулки к политической жизни в стране. В июле состоялся VII пленум ЦК ПОРП, который исключил из ЦК наиболее одиозных руководителей и избрал в состав Политбюро новых, более популярных деятелей партии, среди которых был и Эдвард Герек. Из заключения вышли В. Гомулка, М. Спыкальский и многие другие партийные и общественные деятели, а обвинения, предъявленные им ещё в 1949 году, были признаны необоснованными. Но политическое положение в стране продолжало обостряться. Не было единства внутри ПОРП, быстро активизировались и политические противники ПОРП. Требование о возвращении В. Гомулки к власти становилось требованием большинства нации. Противиться ему было бы неразумным, и в октябре 1956 годав Польше собрался новый пленум ПОРП, который кооптировал Гомулку и некоторых из его соратников в состав ЦК. Это известие крайне обеспокоило руководителей ЦК КПСС.

Для понимания поведения Хрущёва в дни польского, а также венгерского кризисов важно иметь в виду, что в 1956 году и в Президиуме ЦК КПСС, и за его пределами уже начала складываться оппозиция Хрущёву, которая стремилась использовать любую его оплошность или неудачу. Хрущёв не мог ещё решать многие вопросы единолично и игнорировать давление, которое оказывали на него наиболее консервативные члены партийного руководства. Эти очень влиятельные люди связывали кризис в Польше и Венгрии с «секретным» докладом Хрущёва, который, по их мнению, и нанёс громадный ущерб мировому коммунистическому движению и ведущему положению СССР. Оппозиция. Хрущёву явно находила поддержку и среди китайских лидеров. К тому же и сам Хрущёв был глубоко убеждён, что социалистический лагерь не может потерять Польшу и Венгрию по политическим и стратегическим соображениям. Поэтому он развил осенью 1956 года чрезвычайно энергичную деятельность.

Как только в Москве узнали о том, что Гомулка кооптирован в состав ЦК ПОРП и активно участвует в работе пленума, Хрущёв понял, что речь идёт о возвращении Гомулки к власти. Что могло это означать для Польши, где происходили волнения рабочих и распадались и без того немногочисленные колхозы? Что могло это означать и для советско-польских отношений? Хрущёв договорился о немедленном прибытии в Варшаву советской делегации, в состав которой вошли Хрущёв, Микоян, Молотов и Каганович. В спешке ни в Москве, ни в Варшаве не успели предупредить пограничников, и навстречу самолёту Хрущёва поднялись польские истребители. Выяснив, что речь идёт о партийной делегации, они пропустили самолёт.

Н. С. Хрущёв летел в Варшаву без официального приглашения уже во время работы VIII пленума ЦК ПОРП. На аэродроме встречать его срочно выехал Охаб, Гомулка, Циранкевич, Завадский и некоторые другие. Выйдя из самолёта, Никита Сергеевич погрозил кулаком польским руководителям и пошёл сначала здороваться с советскими генералами, которые также прибыли на встречу с Хрущёвым. Охаб осмелился открыто сделать замечание Хрущёву. «В польской столице мы хозяева, — сказал Охаб, — и нечего устраивать представления». Острый спор продолжался и в Бельведере, куда поляки приглашали наиболее дорогих гостей. Вначале беседа была очень острой, и Хрущёв не удержался от некоторых грубостей и угроз, включая и угрозу интервенции. Но постепенно страсти улеглись, и обстановка разрядилась. Польские руководители сумели убедить Хрущёва и всю советскую делегацию, что только быстрая смена руководства ЦК ПОРП, а также широкие уступки польским рабочим, требующим создания рабочих советов на предприятиях, и польским крестьянам, требующим роспуска поспешно созданных колхозов, позволит партии сохранить общий контроль за положением в стране. Речь шла также о расширении в Польше свободы слова, собраний и манифестаций. У советских гостей не было иного выхода, как согласиться на перемены с условием, что Польша останется прочным союзником СССР.

Более драматическим и сложным оказался кризис в Венгрии. Прежнее партийное руководство здесь просто распалось, потеряв доверие народа. Командование армии утратило контроль над вооружёнными силами, а органы безопасности перестали функционировать. К власти пришло правительство Имре Надя, недавно восстановленного в коммунистической партии, но не желавшего идти на компромисс с другими её лидерами. Политическое брожение в стране переросло в национально-демократическую революцию, которая, однако, быстро стала перерождаться в антисоциалистическую. Состав правительства постоянно менялся за счёт включения в него представителей быстро возрождавшихся некоммунистических партий. В Венгрию возвращались десятки тысяч недавних политических эмигрантов, границы страны оказались фактически открыты. По требованию Имре Надя советские войска покинули Будапешт, но остались в Венгрии. Однако правительство не сумело обеспечить контроль за стихийно развёртывающимися событиями. В городе начались убийства недавних работников органов безопасности и расправы над отдельными партийными функционерами. Были разгромлены учреждения коммунистической партии, коммунисты, защищавшие здание горкома партии, погибли.

Тревога в Москве по поводу событий в Венгрии нарастала, и заседания Президиума ЦК происходили почти ежедневно. Для консультации и координации действий в СССР прибыл второй по влиянию лидер КНР Лю Шаоци. Ни Хрущёв, ни другие советские лидеры не имели вначале ясного мнения. На территории Венгрии находились М. Суслов, А. Микоян и Г. Жуков. В Будапеште продолжало функционировать посольство СССР, возглавляемое Ю. Андроповым. Через границу в Венгрию перебрасывались новые советские дивизии. В конце концов Хрущёв принял решение о необходимости вооружённого вмешательства. Но он хотел заручиться согласием других социалистических стран, и особенно Югославии. Слишком много энергии Хрущёв затратил на нормализацию отношений с этой страной, чтобы вновь потерять надежду на вхождение Югославии в лагерь социалистических стран. Надо было также найти контакт с такими видными политическими деятелями Венгрии, которые согласились бы возглавить новое правительство и обновлённую коммунистическую партию. Хрущёв и Маленков вылетели в Румынию и быстро достигли согласия на вмешательство в дела Венгрии. Из Бухареста Хрущёв решил лететь к Тито на Брионские острова. Погода оказалась нелётной, но он слишком спешил, чтобы считаться с погодой. Позднее он вспоминал: «Я много летал, всю войну самолётом пользовался и после войны, но в таких тяжёлых переплётах перелёта я никогда не был. Самолётом управлял очень опытный лётчик — генерал Цыбин, и он тоже доложил, что условия очень тяжёлые… Мы летели на Брионские острова, оборудования никакого не было, это примитивный, военного времени аэродром, да и наш самолёт не был вооружён радиолокационным оборудованием. Но здесь уж мастерство тов. Цыбина дало ему возможность, и он благополучно приземлился. Тут же нас ожидал автомобиль, мы пересели с самолёта в автомобиль и поехали к пристани, чтобы на катере поехать на остров Бриони, где находился тов. Тито… Мы приехали на остров Бриони. Там нас уже ожидал маршал Тито, он нас радушно принял… Приехали мы в Бриони, где размещался Тито, и доложили ему, зачем мы приехали, и поставили перед ним вопрос, как мы его понимали и как мы хотели его решить, и мнение Тито. Как быть? Я ожидал, что нам придётся сложную атаку выдержать со стороны Тито и более сложную в сравнении с тем, как эти вопросы обсуждали с польскими товарищами. И тут мы неожиданно были приятно поражены. Тито сказал, что абсолютно правильно и надо немедленно пустить в ход войска, оказать помощь Венгрии и разгромить контрреволюцию. Начал горячо доказывать необходимость этого мероприятия. Следовательно, весь наш заряд, который мы готовили, ожидая, что будет какое-то сопротивление и поэтому будет необходимо нам доказывать, а может, сложится и так, что мы уедем, не договорившись до единого понимания, и это ещё больше осложнило бы наше положение, — весь наш заряд копили зря, и вдруг мы получили такое полное признание и поддержку и даже, я бы сказал, такое подталкивание на быстрые и решительные действия в этом вопросе» [55].