Среди эмиграции (Мои воспоминания. Киев-Константинополь, 1918-1920) - Слободской А. (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
На площадке — самый разгар работы. Турки, греки, румыны, матросы союзной эскадры, продавцы и покупатели и среди них русские беженцы ходят с товарами в руках. Все волнуются, кричат на всевозможных языках и движутся одной сплошной массой, справа налево. Посредине прохаживается английская и турецкая полиция, поддерживающая порядок. Изредка кое-где вспыхивают ссоры и драки, но они быстро ликвидируются силами «объединенной» полиции. Мужчины-беженцы в неизменных, обтрепанных английских шинелях, огромных ботинках дредноутах и фуражках блинами. На женщинах остатки прежней российской одежды и на головах платочки. На руках у всех всевозможные товары, легко переносимые в руках. Вначале вещи, вывезенные из России: обручальные кольца, кольца с драгоценными камнями, часы, цепочки, серьги, столовое серебро, подушки, одеяла, носильное платье и т. д. имели какую-нибудь ценность и могли быть проданы. Первое время сюда шли все, кто хотел что-либо продать и заработать более, чем через магазины. Здесь были все, начиная от барона Шиллинга, распродававшего вывезенные из Одессы ковры, до рядового казака, продававшего свои последние рваные сапоги. Здесь же продавались через агентов, целыми партиями обмундирование и белье, пожертвованное иностранцами для русских и беженцев и украденное ловкими руками из беженских складов. В последнее время, когда уже все свое было распродано, на этом базаре обосновалась группа беженцев, нашедшая свой талант в торговле. Покупали всякую дрянь или просто брали на комиссию в греческих конторах товар и затем здесь все это сбывали. Некоторые превратились просто в «фармазонщиков», продавая доверчивому турку и даже своему брату, беженцу, медные изделия, за золотые и стекла за драгоценные камни. В случае быстрого обнаружения обмана, «фармазонщика» ловили и били смертным боем все, кто только находился вблизи.
Немного дальше, за углом мечети, расположился ряд «холодных сапожников». Главное ядро русские. За 10–20 пиастров в течение 5-10 минут производилась починка обуви, владелец коей в ожидании располагался на ступеньках мечети.
Заработок беженца на базаре, в среднем, был невелик, но давал возможность жить.
Далее, на Стамбульском мосту, среди вечно шумливой, восточной толпы, расположились те же продавцы-беженцы. Они одиночками стояли и сидели на тротуаре, прижавшись к перилам. Торговали с лотка на ходу всем, что кому попало. На лотках; спички, конверты, карандаши, бублики, конфекты, пончики и прочее. Изнуренно-жалкий, оборванный вид продавцов составлял резкий контраст с сытой и хорошо одетой проходящей публикой. Все привыкли к торгующим и проходили мимо, не замечая их. Изредка, наиболее сердобольный турок или турчанка покупали ненужную им вещицу и проходили торопливо дальше.
Торговавшие здесь беженцы были абсолютные неудачники, почти нищие. Зарабатывали в день 20–30 пиастров, что едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду. Здесь же, на мосту, установился характерный обычай по отношению к русским со стороны сборщиков-турок.
С обеих сторон моста, у входа на него, стоят цепью турки-сборщики денег за проход и проезд через мост. Взимают с каждого проходящего по одному пиастру в пользу благотворительных учреждений гор. Константинополя. Несмотря на неоднократные распоряжения муниципалитета взимать абсолютно со всех русских беженцев, турки-сборщики с беженцев не брали ничего. При этом они настолько привыкли и пригляделись к физиономиям русских, что безошибочно определяли русского, даже одетого в штатский костюм.
Улица Пера резко отличалась от прочих районов скоплением беженцев. На улице Пера утвердились со своей повседневной жизнью и в поисках куска хлеба, главным образом, зажиточные и материально крепкие группы беженцев. Но наряду с ними здесь же, пробивались беженцы, жившие случайным и полуголодным заработком. Как уже и указывалось выше, весь район у Пера, на всем ее протяжении от Тоннеля и до площади Таксим, был усеян комиссионными магазинами, кафе-кондитерскими и ресторанами под всевозможными названиями.
Владельцами всех магазинов и предприятий были обыкновенно материально обеспеченные группы беженцев, объединившиеся в компании. Социальный состав компаний был самый разнообразный: врачи, присяжные поверенные, купцы, чиновники, князья, генералы и другие. Как со стороны рядовой беженской массы, так и со стороны местного населения ко всем этим предприятиям было самое недоброжелательное отношение. Особенно такое отношение вызывали к себе русские рестораны.
Рестораны, через своих агентов и просто знакомых, набирали кельнеров исключительно из беженок, причем выбирали молодых, интересных и с хорошей фамилией. Некоторые же еще устраивал конкурс-соревнование. Для женщин, которые в своей прежней жизни привыкли исключительно к ничегонеделанию, красивым нарядам и пр., работа кельнерши оказалась наиболее приемлемой. Некоторые, конечно, пошли на черную работу: судомойками, кухарками, прачками, прислугами к иностранцам, но сотни их пошли кельнершами в рестораны к различным Кучеровым, Сарматовым, Вертинским, Томассовым и прочим. Нередко владельцы ресторанов требовали от поступающих «рекомендации и протекции» от своих богатых гостей и знакомых иностранцев.
За короткое время ресторанная обстановка и деньги «покровителей» превращали самых скромных из них в развязных и шикарных женщин ресторана. Вновь появились на них богатые костюмы, нарядные платья от лучших портных, бриллианты и прочие. Все это, как официально говорили они, от получаемых «чаевых». В беззастенчивом откровенном разговоре со своими подругами выяснилось другое. Каждая из них имела одного — двух «поклонников», исключительно, конечно, из богатых и знатных иностранцев. Одни свою связь скрывали, другие же просто и открыто жили и, не стесняясь, говорили об этом.
Некоторые рестораны имели свою форму одежды для кельнерш.
Ресторан «Черная Роза». Рядом с отелем «Токатман». Перед входом единственная вывеска, — большой, с матовыми стеклами, фонарь. На стеклах со всех сторон нарисованы черные розы. Владелец — довольно известный певец Вертинский, который выступал теперь исключительно в своем ресторане, так же, как Сарматов в своем ресторане «Зеленый».
Все женщины кельнерши одеты в скромные черные платья с желтыми наколками на головах и вышитыми на них золотом розами.
С каждым новым посетителем гостем скромно-выдержанны и вежливы. Молча подают, принимают и уходят. Но появляется постоянный посетитель, садится за «свой» столик. Картина резко изменяется. Кельнерша с ним так же, как и он, в обращении фамильярно проста. К концу вечера, когда уже гости почти все расходятся, она садится с ним за столик и вместе ужинает. Затем, когда уже ресторан закрывают, они встают и он провожает ее домой.
Во всех ресторанах кельнершам, под страхом увольнения, был вменен ряд «обязанностей»: «быть» предупредительно внимательными ко всем посетителям, не отказываться от предложенного бокала вина, принимать все меры, чтобы было выпито возможно больше шампанского, с коего кельнерши получали особый процент от владельцев и т. д.
Это в ресторанах улицы Пера. На самой улице, на ее тротуарах, жизнь беженца резко противоположная. На всем протяжении улицы, на всех ее перекрестках стояли все те же, что и везде, жалкие, оборванные фигуры в английских шинелях. Главная специальность их — агенты, комиссионеры и торговцы с ручного лотка, перевешенного на веревке через шею.
Изредка встречаются газетчики и торговцы книгами, расположившиеся со своим товаром на тротуаре или, с разрешения владельца магазина, на подоконнике витрин. Продается всякая дрянь, начиная с «Ната Пинкертона», учебника гинекологии изд. 1860 г. и кончая историей Иловайского. Изредка встречаются исторически ценные книги.
За особую плату, и тем, кого лично знают, они выдают книги для прочтения на дом на известный срок.
Около турецкого лицея в холод, жару, дождь вечно сидит слепой солдат и, оглушая проходящую публику звуками вол-торны, играет вальсы: «Березка» и «На сопках Манчжурии». Около него всегда толпа праздных зевак, турок и греков. Прослушав всю «программу концерта», все моментально расходятся и редко кто бросит пиастр ему в фуражку.
