Дружба, скрепленная кровью (Сборник воспоминаний китайских товарищей — участников Великой Октяб - Юн-нянь Лю "Редактор"

Приблизительно после шестимесячной подготовки наш отряд получил приказ отправиться в Форносово, что недалеко от линии фронта, с задачей нести гарнизонную службу во втором эшелоне. Это было время самых горячих боев за Петроград: белогвардейцы не прекращали своих попыток овладеть городом. Через линию охранения все время проходили части Красной Армии, направляющиеся на фронт. Иногда поблизости от нас на отдых или переформирование располагались части, отведенные с фронта, и красноармейцы рассказывали о положении на фронте.

Однажды неподалеку от нас расположился на отдых китайский отряд, и я встретился со своим племянником Ван Шэн-фу, который был бойцом этого отряда. Ван Шэн-фу сказал, что в их батальоне было 800 человек, а после ожесточенного боя под Пермью осталось немногим более 200. Он рассказывал, какую лютую ненависть питают враги к красноармейцам-китайцам за их отвагу и упорство в боях, как жестоко расправляются они с пленными: отрезают носы, выкалывают глаза, подвешивают вниз головой. Поэтому китайские бойцы предпочитали смерть плену; расстреляв патроны, они портили оружие и вступали в рукопашную схватку.

Потом наш отряд перебросили на станцию Чудово; там находился на отдыхе китайский отряд, участвовавший в боях за освобождение Минска и захвативший при этом вражеский артдивизион. Мы должны были охранять пленных.

К концу лета 1919 года врага отбросили от Петрограда на расстояние свыше двухсот километров, и угроза городу миновала.

В ноябре 1919 года меня из 33-го отряда железнодорожной охраны перевели в Екатеринбург в китайский отряд под командованием Чжан Чжэнь-хуа, с которым мы когда-то вместе работали на деревообделочном заводе. Чжан Чжэнь-хуа не знал русского языка и, услышав, что я служу на Западном фронте, добился моего назначения к себе в отряд в качестве переводчика.

В отряде Чжан Чжэнь-хуа я задержался недолго и в марте 1920 года был переведен в Омск в батальон под командованием Гао Хай-фына (заместителем командира батальона был Ван Цзо-бинь). Батальон этот только что сформировался, бойцы еще не прошли необходимой подготовки и не имели никакого боевого опыта. В июне этого же года меня в служебном порядке перевели в город Читу на работу в ЧК.

Положение в Чите было тревожное: город кишел спекулянтами, аферистами и другим сбродом; с ними мы повели решительную борьбу. Целыми днями бродил я среди мелких торговцев, выслеживая преступников.

В ноябре 1921 года, уволившись из органов ЧК, я приехал в Москву. Работал в артели треста прачечных. За хорошую работу и перевыполнение задания я не раз получал благодарности.

С тех пор как я уехал из Китая, прошло много лет. Родители мои и несколько братьев умерли, в живых остался только один брат. Мы скучали друг о друге, и я решил вернуться на родину. В мае 1937 года я покинул Москву и через Владивосток и Шанхай приехал в родную провинцию.

Литературная запись Вэн Хэн-шэна.

У Лю-цяо

Преследуя белогвардейцев

В 1919 году восемнадцатилетним юношей я приехал в Россию и стал работать на фабрике военного обмундирования, созданной местным партизанским отрядом в городе Бабушкине.

Это было время, когда весь пограничный район Советского Дальнего Востока пылал в огне империалистической интервенции и белогвардейских мятежей. Положение было исключительно тяжелым. Сотни зданий стояли разрушенными, железные дороги и шоссе не действовали, улицы и переулки в городах завалены грудами битого кирпича и черепицы. Молодежь ушла на фронт, дома остались только старики да дети. Продовольствия не хватало, народ голодал. Китайские рабочие получали в день четверть фунта черного хлеба и немного мяса. Надо сказать, что в то трудное время о нас очень заботились.

Языка мы не знали, переводчики помогли нам разобраться в революции, объяснили, что угнетенный люд и все трудящиеся должны разгромить банды буржуев и белобандитов для своего же освобождения. Как рабочий я решил отдать свои силы делу рабочего класса.

На фабрике висел плакат: «Все для фронта!». Эти слова стали нашим лозунгом. Несмотря на постоянное недоедание, у всех рабочих было бодрое настроение и постоянное стремление трудиться не покладая рук. Сначала я не делал в день и одного полушубка, потом стало получаться два, а то и два с половиной. А брюк или гимнастерок шил ежедневно двадцать штук. Мы знали — нужно всемерно помогать Красной Армии биться с врагом.

Еще в 1918 году японцы помогли белогвардейским помещичье-кулацким бандам вторгнуться в Монголию. К 1921 году положение в Монголии очень осложнилось. Белогвардейские отряды и банды барона Унгерна хотели использовать страну как плацдарм для нападения на Советский Союз. Они рассчитывали выслужиться перед своими хозяевами — японскими империалистами. А молодая монгольская Революционная армия была слишком малочисленна, чтобы самостоятельно изгнать империалистов и белогвардейцев.

Белогвардейские банды вместе с отрядами монгольских реакционеров непрерывно совершали налеты на Бабушкин, тыловые пути снабжения были перерезаны. Враги, притаившиеся в самом городе, то и дело организовывали вооруженные выступления, причиняя этим неисчислимые беды мирному населению. Не хватало хлеба и мяса, не было одежды, обуви и других самых необходимых товаров. Но советские люди не падали духом.

Когда партия призвала все население пограничных районов к борьбе с интервентами и белогвардейцами, я ушел к партизанам и стал бойцом 4-го отделения 2-й роты 1-го полка. Почти все бойцы нашего отделения в прошлом были рабочими фабрики военного обмундирования. Удинскими партизанами руководил товарищ Моластов. Мы снабжали провиантом части Красной Армии, доставляли разные припасы на фронт, взрывали железные дороги, перехватывали вражеские составы с оружием — словом, постоянно тревожили противника и расстраивали его боевые планы. Огонь партизанской войны полыхал тогда на всем Дальнем Востоке.

В марте 1921 года монгольские революционеры во главе с вождями монгольской Народной революции Сухэ-Батором и Чойбалсаном создали в Кяхте Временное Народное правительство, которое обратилось к правительству РСФСР с просьбой о военной помощи в борьбе с оккупантами. Советское правительство, несмотря на трудное положение Республики, приняло решение помочь монгольскому народу вырваться из-под гнета оккупантов.

Наш партизанский отряд вышел из города Бабушкина и двинулся к Кяхте. Уничтожая дорогой отдельные белогвардейские банды, он расчищал тем самым путь для наступления основных сил Красной Армии.

От Бабушкина до Кяхты — около 300 километров. Климат суровый, морозы достигают 40 градусов, а порой и 50. Снег идет иногда целыми сутками и лежит на полях чуть ли не круглый год, дороги покрыты сплошной ледяной коркой.

В походе мой боевой друг товарищ Армаров, то и дело поглядывая на меня, посмеивался:

— Хорош! Ты, товарищ У Лю-цяо, сейчас прямо как дед-мороз!

Я смотрел на него и других товарищей: на шапках снег, бороды, брови в ресницы заиндевели. Да, погодка!

С наступлением ночи спать ложились прямо в снег. Кругом — ни деревца. Мы с Армаровым спали, прижавшись друг к другу и крепко обнявшись. Так было теплее.

Однажды отряд быстро поднялся для перехода на новое место, а я не могу встать — весь закоченел, ни рукой, ни ногой не двину. Еле-еле меня Армаров из сугроба вытащил.

Наш командир товарищ Моластов очень заботился о бойцах. В самые морозные ночи он заставлял нас бегать, и когда мы как следует согревались, разрешал ложиться спать. И никто не уклонялся от бега, все знали — можно замерзнуть совсем. Днем блестящий снег ослеплял нас, и все мы страдали «куриной слепотой». Стоило открыть глаза, как они начинали слезиться. Кожа сходила с отмороженных щек, носов и рук, а лечить было нечем.

Хлеба у нас с собой не было; в день на 15–20 человек выдавался один баран или на 50 человек — телушка. Топлива на этой снежной равнине не найдешь, поэтому костры разводили из кизяка. Зажжем, бывало, такой «кизячный костер», сядем вокруг него на корточках и ждем, когда мясо изжарится. Мясо, конечно, не прожаривалось, ели его полусырым и мечтали о щепотке соли.