Курчатов - Асташенков Петр Тимофеевич (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Героизм севастопольцев восхищал Игоря Васильевича. Приходя на корабль, возвратившийся из похода, он жадно расспрашивал моряков о бое. На одном из эсминцев Игорь Васильевич познакомился с моряками, участвовавшими в дерзком налете на Констанцу. Наши корабли скрытно подошли к порту, где располагались огромные нефтехранилища, и обрушили на них шквал огня. Можно было уже отходить. Но на одном из кораблей оказалась поврежденной топка. Корабль заметно сбавил ход, и на него уже нацелились фашистские самолеты и береговые батареи. Несколько моряков вызвались устранить повреждение, не останавливая работы машин. Их обернули в асбест и опустили в пышущую жаром топку. Как им удалось справиться с задачей, они сразу рассказать не могли, так как вытащили их без чувств. А топка? Топка была исправлена, корабль ожил и возвратился на свою базу вместе с остальными.
Волнующей была и встреча с моряками эсминца, выдержавшего единоборство с 15 бомбардировщиками противника. «Юнкерсы», как коршуны, набросились на него. Экипаж отбивал атаки всем чем мог и ушел-таки под защиту береговых батарей. На контрольную площадку для размагничивания эсминец пришел изрешеченный снарядами и осколками. В экипаже много было раненых. Но те, кто еще мог быть в строю, не хотели покидать корабль...
Нередко налеты немецкой авиации заставали группу во время работы на контрольной площадке. Игоря Васильевича трудно было уговорить уйти в укрытие.
— В небе вон, видишь, летчик наш не уходит, делает свое дело, а мы что же? — спрашивал он, продолжая работать и наблюдая за сражениемввоздухе.
Именно в такой обстановке ему вместе со Степановым и Регелем довелось увидеть первый воздушный таран над Севастопольской бухтой. Навстречу группе «юнкерсов» откуда-то вывернулся наш «ястребок» и ринулся в атаку. Немцы не сворачивали. Советский истребитель сблизился с ведущим «юнкерсом и обрубил ему стабилизатор. Бомбардировщик дрогнул, неуклюже завалился через крыло и начал беспорядочно падать. Над бухтой раскрылись три парашюта. Это были советский летчик, совершивший таран, и два гитлеровца, взятые потом в плен.
— Ну, орел! — в волнении говорил Курчатов,
Когда немцы особенно рьяно пытались перекрыть выход из Севастопольской бухты, Игорь Васильевич предложил создать первый баржевый электромагнитный трал. Трал представлял собой груженную дровами баржу со специально рассчитанной обмоткой, питавшейся от буксирующего корабля. Этот трал честно нес нелегкую службу на севастопольских фарватерах, подрывая вражеские мины.
Игоря Васильевича сильно расстраивали наши потери на море. Он много думал над тем, как уменьшить их, советовался с Анатолием Робертовичем Регелем, раньше занимавшимся физикой брони. Они нашли возможность усилить защиту катеров с помощью специальных водяных подушек. Как показали опыты, эффект получался значительный. Но переоборудование катеров трудно было осуществить во время непрерывных и тяжелых боев.
...Положение в Севастополе становилось все более тяжелым. Гитлеровцы, не считаясь с потерями, рвались в Крым. Их авиация, особенно по ночам, минировала входы в гавань и самую гавань, бомбила город.
Но в письмах И. В. Курчатова нет ни строки, которая могла бы обеспокоить близких ему людей. «Здесь бывает иногда изумительно, — с невозмутимым спокойствием сообщает он. — Вчера, например, я просто глаз не мог оторвать от моря. Заходило солнце, и на зеленой воде переливались яркие, блестящие... пятна, а вдали громоздились красные и желтые облака».
Но сердце его не было спокойным. В Ленинграде остались тяжело больной отец и мать. Пришла горькая весть: отец умер. Игорь Васильевич отправил в Казань письмо, единственное, в котором говорит о своих тяжелых переживаниях. Раньше и после никто не слышал от него ни слова о чем-нибудь подобном. Вот выдержка из письма от 17 сентября 1941 года:
«Спасибо за письма, они хоть немного уменьшили и смягчили те чувства, которые охватили меня, когда я узнал о смерти отца и о том, что мама не выехала в Казань.
Боюсь, что ей этого сделать нельзя будет; случилось все то, чего я опасался и предвидел заранее. Наше прощанье было очень грустным — именно в ту ночь я почувствовал, как я их люблю и какие они слабые и беспомощные»...
Во многих письмах Игорь Васильевич подчеркивал, что «работа идет хорошо». Постепенно изменилось отношение моряков к ученым. Как-то группа проверяла магнитное поле подводной лодки. Команда по приказу командира так хорошо помогала им, что все работы были закончены досрочно.
И это был тот самый командир, который еще недавно называл «спецов» муравьями и отказывался ставить лодку на разминирование!
Теперь посланцы Ленинградского физико-технического института везде были своими и желанными, а их веселый и энергичный старший стал попросту любимцем моряков. В ходу уже было шутливое присловье: «Перед тем как в бой идти, побывайте у ЛИФТИ».
14 сентября в письме жене Игорь Васильевич писал: «Работы много, всего сделать не успеваем. По мере того как продвигаемся вперед, встают все новые и новые задачи. Конца им не видно. Наша группа уже два месяца не имеет ни одного выходного дня».
Видимо, учитывая большую нагрузку специалистов, штаб флота решил прикомандировать к ним еще одну группу офицеров. Часть из них стала помогать Игорю Васильевичу. Других решено было научить проводить размагничивание кораблей самостоятельно. Главным лектором стал, конечно, профессор Курчатов.
«Сегодня начинаю небольшой курс... для севастопольских работников», — писал он 19 сентября.
С волнующим чувством он шел на первую лекцию! Его советы должны помочь офицерам флота и без участия специалистов размагничивать корабли.
«Моя работа здесь идет хорошо, — писал Игорь Васильевич 26 октября. — Я с увлечением читаю лекции «для командиров флота, а они очень внимательно их слушают и, как выяснилось, горячо обсуждают дома.
Дня через два заканчиваю курс, а потом, вероятно, напишу небольшую книжку, которую здесь собираются отпечатать».
Не забывает Игорь Васильевич сказать и теплое слово о тех, с кем свела его военная судьба.
«Наша группа живет дружно, — писал Игорь Васильевич, — Лазуркин и Регель — способные талантливые люди, и общение с ними очень приятно. Можно гордиться такой сменой. Работают они очень тщательно и напористо. Степанов человек другого типа — увлекающийся работой горячо и имеющий много здравого смысла».
Он радовался каждому успеху товарищей. Вот как отозвался Игорь Васильевич об А. П. Александрове, когда узнал, что его исследования выдвинуты на соискание Государственной премии: «Очень рад, что Анатолия представили к награде. Я хотя и мало работал вместе с ним, но привык к нему и полюбил его — он очень хороший и умный человек...»
Курчатов всегда восхищался бодрыми, энергичными людьми, нашедшими себе место в трудной борьбе. «Встретился здесь, — писал он несколько позже жене, — с одним из своих харьковских знакомых пожилых (60 лет) профессоров. Меня приятно поразили его цепкость и энергия в работе — встреча с ним была очень живительной...»
Вместе с тем Игорь Васильевич был непримирим к тем, кто смалодушничает, растеряется перед опасностью. С гневом и презрением пишет он о тех «сотрудниках (не нашей группы), которые успели стать стопроцентными обывателями самого дурного типа».
В группе Курчатова сложились очень теплые, заботливые отношения. Это подтверждает и такой штрих из письма И. В. Курчатова: «Здесь временами становится прохладно, на днях мы должны получить теплую одежду, пока же хожу в кожанке Степанова Пети, он не мерзнет, а я греюсь за его счет».
Товарищи знали, что Игорю Васильевичу, оказавшемуся вдали от дома, более чем кому-либо нужно съездить в Москву, в Казань. Floон ни разу даже не заговорил об этом и не воспользовался предоставлявшимися возможностями. «О моих планах на дальнейшее, — писал он Марине Дмитриевне. — Имею несколько вызовов в Москву, но сейчас выезжать отсюда мне по условиям работы было бы крайне нежелательно, поэтому намерен остаться здесь еще на 20 дней».
