Непримкнувший - Шепилов Дмитрий (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Мы сели за Дарвина, Менделя, Моргана, Мичурина, советские учебники по генетике и растениеводству, зоотехнике. Мы обратились к академику А.С. Серебровскому, профессору МГУ, с просьбой провести с нами занятия и необходимый минимум лабораторных опытов по генетике.
И вот мы в университетской лаборатории. Мы сами подсчитываем мушек-дроздофил, скрещиваем их, создаем всякие комбинации и отчетливо видим закономерности наследования, расщепления, условия образования константных (не расщепляющихся) форм и т.д.
И чем глубже внедрялись мы в научную литературу, чем больше беседовали с истинными учеными, тем тверже убеждались, где истинная наука и где непроходимая вульгарщина. Вульгарщина, прикрытая громкими фразами, что человек должен быть активным преобразователем природы, а не пассивным приспособленцем к ней; что довольно по десять лет корпеть над одним сортом пшеницы, надо делать это за год и т.д.
И тем не менее мы бессильны были что-нибудь сделать, чтобы обуздать невежд и поддержать в науке истинные, а не мнимые силы прогресса.
И так продолжалось вплоть до падения Хрущева, когда постепенно, со скрипом, при сопротивлении заскорузлых чиновников, начало выявляться истинное лицо и опустошительные последствия лысенковщины.
Я всем существом моим жаждал конца лысенковщины, дискредитировавшей и нашу науку, и мою Отчизну. Вот почему я без колебаний поддержал намерение Юрия Жданова выступить с критикой Лысенко на семинаре лекторов.
Программу семинара я доложил М. Суслову как начальнику Агитпропа.
Доклад Ю. Жданова состоялся. Всё изложено было с большим тактом. Критика Лысенко велась в строго научном плане. Доклад встречен был на семинаре с большим сочувствием.
На следующий день мне позвонил Маленков с просьбой прислать ему стенограмму доклада Юрия Жданова.
Я сказал Маленкову, что стенограмма, как и обычно, будет готова через несколько дней: надо расшифровать, затем автор должен выправить её. Маленков настаивал, говоря, что звонит не только от своего имени:
— Я хочу, чтобы вы поняли, что стенограмма должна быть прислана немедленно и без всякой правки.
Я зашел к А.А. Жданову и сказал ему о звонке. Андрей Александрович был очень озабочен:
— Маленков достаточно вышколенный человек. Он не звонил бы вам, не имея на то поручение Хозяина. Пошлите стенограмму. Но как вы могли разрешить такой доклад, не посоветовавшись со мной? Мне было бы грех жаловаться на Юрия. Он воспитанный человек и очень почтителен дома, в семье. Но страшно увлекающийся, романтик. Он ни слова не сказал мне о предстоящей лекции. Действовал от чувства. А как вы, зрелый политработник, не оценили, к чему может повести такой доклад?
— Андрей Александрович, но ведь надо же кончать со всем этим позором. Ведь негодуют все ученые. Сельскому хозяйству наносится огромный урон. С лысенковской абракадаброй мы стали посмешищем для всего мира.
— Ах вы, наивная душа. Что вы мне-то доказываете? Я вижу, что вы не научились оставаться на почве реальности…
На следующий вечер А. Жданова, М. Суслова, меня и Ю. Жданова вызвали на заседание Политбюро в кабинет Сталина. Заседание началось с вопроса о докладе Ю. Жданова на семинаре лекторов. Сталин был хмур. В руках он держал стенограмму ждановского доклада.
— Все прочитали доклад Жданова, молодого Жданова?
— Прочитали.
— Это неслыханное дело. Без ведома ЦК поставили на сборе лекторов доклад молодого Жданова. Разделали под орех Лысенко. На каком основании? Кто разрешил?
Все молчали. Мне казалось, что ответ на этот вопрос должен дать Суслов, как начальник Управления, которому я письменно доложил о всей программе семинара. Но он молчал. Молчание становилось тягостным и невыносимым. Тогда поднялся со стула я и сказал:
— Я разрешил, товарищ Сталин.
В комнате повисла свинцовая тишина. Сталин круто остановился против меня, и я встретился с его испытующим тяжелым взглядом.
— На каком основании? Вы что, не знаете, что на Лысенко держится всё наше сельское хозяйство?
В какие-то доли секунды у меня в мозгу пронеслись картины прихода ко мне многих ученых, стариков селекционеров с жалобами на свою затравленность лысенковской камарильей. Я вспомнил делавшиеся мне многочисленные сообщения о дутом характере лысенковских «великих открытий» и достижений.
И я сказал:
— Товарищ Сталин, вам неправильно докладывали о работах Лысенко. Я недавно назначен в Агитпроп. Но за эти месяцы ко мне приходили наши выдающиеся ученые-селекционеры. Их сортами засеваются десятки миллионов гектаров пшеницы, ржи, клевера, гречихи.
Но все они заклеймены Лысенко и его сподвижниками кличками «вейсманисты», «морганисты», «антимичуринцы». Ученые не могли назвать мне ни одного нового сорта, действительно выведенного Лысенко, ни одной крупной научной рекомендации, поднимающей наше земледелие. Я готов понести любое наказание. Но я убедительно прошу поручить специальной комиссии разобраться с работами Лысенко. Без комиссии из ЦК никто не осмелится решить это дело правильно.
Я выпалил всё это на едином дыхании. Громко. С горячей взволнованностью.
В этом кабинете обычно никто не произносил речей. По самым сложным вопросам здесь всё говорилось очень лаконично: «да», «нет», «правильно», «принять», «поручить разобраться». Кроме того, в этом кабинете обычно не говорили громко. Очень тихо, глухим голосом говорил сам Сталин. Другие не выходили из этого тона. А у меня получился какой-то крик наболевшей души.
Все молчали…
Сталин подошел к своему столу, взял папиросу и вытряс табак в трубку. Он проделал то же и с другой папиросой. Раскурил трубку и медленно прошелся вдоль стола заседаний. Опять взглянул на меня долгим взглядом. Затем произнес очень тихо, но мне послышались в его тоне зловещие ноты:
— Нет, этого так оставить нельзя. Надо поручить специальной комиссии ЦК разобраться с делом. Надо примерно наказать виновных. Не Юрия Жданова, он ещё молодой и неопытный. Наказать надо «отцов»: Жданова (он показал мундштуком трубки на Андрея Александровича) и Шепилова. Надо составить развернутое решение ЦК. Собрать ученых и разъяснить им всё. Надо поддержать Лысенко и развенчать как следует наших доморощенных морганистов. Надо запретить Агитпропу так своевольничать. Кто дал право самостоятельно решать такие вопросы? Кстати, кто у нас Агитпроп?
М. Суслов, поднявшись со стула:
— Я, товарищ Сталин.
— А чего же вы молчите? Вы разрешали ставить такой доклад?
— Нет, не разрешал. Я не занимайся этим вопросом. Я был занят другими делами.
—Бросьте вы, мы все заняты многими другими делами. А порученное дело ведем и отвечаем за него… Сталин начал перечислять членов Политбюро и других работников, которые должны были образовать комиссию. Возглавил комиссию Маленков.
Андрей Александрович Жданов в ходе заседания не проронил ни слова. Но судя по всему этот эпизод причинил ему глубокую травму. Я не знаю, что происходило в эту ночь после заседания Политбюро. Но в следующий полдень Андрей Александрович вызвал меня. Он выглядел совсем больным, с большими отеками под глазами. Он прерывал беседу длительными паузами: его мучили приступы грудной жабы, астматическое удушье.
Мне показалось очень неожиданным и странным, что Андрей Александрович не только не начал меня распекать за вчерашнее, но не сделал ни одного серьезного упрека. Тоном большого сожаления или даже участия он сказал мне:
— Вы очень неосторожно вели себя вчера на Политбюро. Это могло кончиться для вас, а может быть и не только для вас, трагически. Вам теперь всё нужно начинать сначала (я тогда не понял смысл этой фразы). А мне, возможно, придется поехать полечиться. Что-то сердце начало сдавать.
…Я не знаю, какие пружины и шестеренки большого, сложного механизма, именуемого «руководство», действовали в последующие дни и недели. Поползли слухи, что А. Жданов перейдет на другую работу, а на руководство Секретариатом вернется Маленков. Все осведомленные люди понимали, что Берия и Маленков воспользуются «делом Лысенко», чтобы убрать Жданова. Ждали решения комиссии по делу Лысенко. Ждали ещё чего-то, чего — никто толком не знал.
