Александр II. Воспоминания - Юрьевская Екатерина (читаем книги .TXT, .FB2) 📗

Позднее она с недоумением вспоминала об этом периоде своей жизни и говорила своему верному другу госпоже Варваре Игнатьевне Шебеко:

– Как я могла противиться ему в течение целого года? Как не полюбила его раньше?

Это было в июле 1865 года. Двор по обыкновению находился в Петергофе, выстроенном Петром Великим на берегу Финского залива с тайным желанием затмить Версаль.

В конце парка, близ дороги, ведущей в Красное Село, возвышается павильон с колоннадой, нечто вроде бельведера, носящий название «Бабигон». Николай I построил его в 1853 году для своей жены императрицы Александры. Уединенный, окруженный зеленью и цветами, он живописно расположен над сверкающим зеркалом финских вод.

Сюда вечером 13 июля была приведена Екатерина Михайловна; вся дрожа, она предстала пред Александром II, взволнованным еще больше нее.

Это свидание превзошло все, что молодая девушка могла вообразить. Расставаясь с ней и покрывая ее поцелуями, царь при прощании сказал:

– Я не свободен сейчас… Но при первой возможности я женюсь на тебе. Отныне и навеки я считаю тебя своей женой пред Богом. До завтра… Будь благословенна.

Эти слова в устах императора прозвучали торжественной клятвой, и с тех пор «Бабигон» часто видел Екатерину Долгорукую.

Сентябрьское пасмурное небо и холодные дожди принудили двор вернуться в столицу. Здесь встречи юной княжны с ее августейшим другом стали еще регулярней. Три-четыре раза в неделю она тайно являлась в Зимний дворец. Собственным ключом открывала она низенькую дверь и проникала в уединенную комнату с окнами на площадь. Потайной лестницей эта комната соединялась с царскими апартаментами на втором этаже.

В течение тридцати лет Николай I управлял империей из этого уединенного уголка. Мебель, портреты, картины, все предметы, среди которых неумолимый самодержец осуществлял свои деспотические мечты, являлись теперь декорацией к сценам любви и сладострастия.

Связь вскоре стала известной, но в петербургских салонах о ней перешептывались лишь полусловами, так как в то время особа царя была священна. К тому же ужасное III Отделение тайной канцелярии, управляемое графом Шуваловым, повсюду имело уши и было далеко не безопасно болтать об интимной жизни монарха.

Однако жена старшего брата Екатерины Михайловны вскоре узнала, что в придворных сплетнях называют и ее имя, обвиняя ее в содействии сближению императора с молодой княжной и в покровительстве этой связи. Возмущенная клеветой, боясь за будущее Екатерины, она решила увезти ее в Неаполь, где жила семья Черче-Маджиоре. Несколькими месяцами раньше это средство могло оказаться спасительным, но теперь оно еще сильней разожгло страсть любовников, которые ежедневно обменивались письмами.

Глава вторая

С первого взгляда может показаться непонятной такая сильная любовь между людьми, столь различными по возрасту и положению.

Когда Екатерину впервые привезли в «Бабигон», ей было только 17 лет, а Александру – больше сорока семи. Он мог быть ей отцом и, во всяком случае, должен был казаться ей слишком зрелым.

Правда, в ее глазах Александр был окружен ореолом славы и могущества. Ведь он император, самодержавный царь всей России, помазанник Божий, абсолютный владыка одного из величайших в мире народов.

Как могла она не поддаться очарованию, видя его таким величественным, окруженным блестящей свитой и всей пышностью придворных церемоний?

Никогда еще российский двор не блистал так ослепительно. Празднества и балы справлялись с неслыханной роскошью.

Бывший английский посланник лорд Лефтус, свидетель этого блестящего периода, писал в своих мемуарах: «Двор роскошен и поражает своей пышностью, в которой есть нечто восточное. Балы, с их живописным разнообразием военных форм, красотой туалетов, сказочным сверканием драгоценностей, своей роскошью и блеском, превосходят все, что я видел в других странах».

Теофиль Готье, посетивший Россию в 1865 году и присутствовавший на одном из таких придворных балов, исчерпал все ресурсы своего языка, чтобы описать это празднество. Чтоб лучше видеть общую картину, он взошел на хоры Георгиевского зала.

«Вначале от сверкания, блеска и переливов свеч, зеркал, золота, бриллиантов и дивных тканей ничего не различаешь, – писал Готье. – Когда глаз несколько привыкает к ослепительному блеску, он охватывает с одного конца до другого этот гигантских размеров зал из мрамора и гипса. Беспрерывно мелькают в глазах военные мундиры, расшитые золотом, эполеты с бриллиантовыми звездами и ордена из эмали и драгоценных камней.

Одежды мужчин так блестящи, богаты и разнообразны, что дамам, с их изяществом и легкой грацией современных мод, трудно затмить этот тяжеловатый блеск. Не в силах быть нарядней – они прекрасней. Их обнаженные шеи и плечи стоят всех блестящих мужских украшений».

В этой сказочной рамке Т.Готье рисует портрет императора: «Александр II одет в элегантный военный костюм, выгодно выделявший его высокую, стройную фигуру. Это нечто вроде белой куртки с золотыми позументами, спускающейся до бедер и отороченной на воротнике, рукавах и внизу голубым сибирским песцом. На груди у него сверкают ордена высшего достоинства. Голубые панталоны в обтяжку обрисовывают стройные ноги и спускаются к узким ботинкам.

Волосы государя коротко острижены и открывают большой и хорошо сформированный лоб. Черты лица безупречно правильны и кажутся созданными для медали. Голубизна его глаз особенно выигрывает от коричневатого тона лица, более темного, чем лоб, – свидетельство долгих путешествий и занятий на открытом воздухе. Очертание его рта так определенно, что кажется выточенным из кости – в нем есть что-то от греческой скульптуры.

Выражение его лица полно величественной твердости и часто освещается нежной улыбкой».

Как могла Екатерина Михайловна не быть покоренной этой прелестью и царственным величием, склонившимися перед ней?

Однако, когда она согласилась явиться в «Бабигон», ею руководила не пылкость воображения и не опьянение гордости – она слушалась лишь голоса своего сердца. Не царю отдалась она, а мужчине. И женский инстинкт не обманул ее – Александр Николаевич в частной и интимной жизни был человеком редких качеств.

Благородство характера, великодушие и спокойное мужество, уменье владеть собой, изящество манер и культурность ума, изысканность вкусов, чувство такта и учтивость – самые характерные его черты. Это был джентльмен в лучшем смысле слова. Его речь была живой, свободной, полной юмора и веселья.

С того дня, как Екатерина Михайловна позволила ему любить себя, она его обожала.

Но почему в нем пробудилось к этой семнадцатилетней девочке такое внезапное, страстное и глубокое чувство? И какая безумная влюбленность побудила его в первый же день их близости клятвенно обещать ей сделать ее своей женой?

Александр II всегда чувствовал неотразимое влечение к женщинам. Уже в 20 лет он испытал всю силу женского обаянья и узнал муки первой серьезной страсти.

В 1837 году, предприняв по желанию отца путешествие по Европе с познавательной целью для расширения кругозора, он объехал Швецию, Австрию и Италию, посетив дворы Берлина, Веймара, Мюнхена и Вены, Тюрена, Флоренции, Рима и Неаполя.

Возвращался он через Швейцарию и Прирейнскую область, желая нанести визит своим родным в Штутгарте и Карлсруэ.

Чтоб поскорей попасть в Лондон, бывший последним этапом его путешествия, он вычеркнул из своего маршрута маленькие столицы Германской конфедерации, как, например, Дармштадт, Мекленбург и т. д.

Но старый властитель курфюршества Гессенского герцог Людвиг II настаивал на том, чтобы Александр остановился при его дворе хотя бы на несколько часов. Молодой цесаревич принужден был, нехотя, согласиться на герцогское приглашение и 12 марта 1838 года прибыл в Дармштадт. Здесь его ожидал большой сюрприз.

У Людвига II было четверо детей – три сына и дочь, которой к тому времени едва исполнилось пятнадцать лет.