Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Плескачевская Инесса (библиотека книг TXT, FB2) 📗
Но одних интервью будет мало, понимала я. И поэтому подолгу сидела в Российской государственной библиотеке искусств (РГБИ) на Большой Дмитровке, совсем рядом с памятником Плисецкой, – там хранятся все (или почти все) публикации о великой балерине, которые были в газетах и журналах, начиная с первой в 1941 году. Эти публикации – слепок эпохи, в которой Плисецкая жила и творила. Именно благодаря им я поняла, что моя книга – портрет балерины на фоне эпохи. Вернее, разных эпох, ведь ей довелось прожить в нескольких.
В музее Большого театра огромных папок с фамилией «Плисецкая» пять или больше. И кроме публикаций (их там тоже много), в них хранятся брошюры и буклеты, приказы по театру, программы балетов и творческих вечеров – чтение не менее занимательное, чем подшивки старых газет.
В архиве Театрального музея имени А. А. Бахрушина у меня то и дело дрожали руки, когда я доставала из белых конвертов записные книжки Майи Михайловны, подмечая, что человек она, скорее всего, несистемный: начала тетрадь или записную книжку, заполнила страниц пять, от силы десять, и бросила. Потом начала новую, и опять: пять-десять страниц заполнены, тетрадь брошена. Но какое счастье, что они, эти едва заполненные тетради и книжки, сохранились! Сохранились и сохранили движение ее руки и сердца, порывы души и бури эмоций (а там действительно много бурь). Время, которое я провела с этими документами, было настоящим писательским счастьем. Прочитав эту книгу, вы узнаете, какие бури бушевали в душе Майи Плисецкой. И, надеюсь, многие вещи увидите с нового ракурса. Я увидела.
Когда я решилась писать эту книгу, знала, что нас с Майей Михайловной связывает мой родной город Гомель: здесь родились наши отцы. И сама я родилась в Гомеле. В девичестве бабушку Плисецкой по папе звали Сима Израилевна Марковская, мою – Елизавета Марковна Марковская. Вряд ли мы родственники, но совпадение меня, конечно, впечатлило.
Не так давно я писала сценарий документального мини-сериала «Ледоколы войны». И когда проводила интервью на ледоколе «Красин», мне подарили кусочек старой палубы: историческую как раз меняли. Именно на ней восьмилетняя Майя впервые танцевала под музыку из оперы «Кармен» Жоржа Бизе, еще не зная, что и танец, и «Кармен» станут ее судьбой. Если вы верите в знаки, то поймете: это были они. Этот кусочек палубы «Красина» из тикового дерева лежал у меня на столе все время, пока я работала над книгой.
Я стала балетоманкой в пять лет, когда родители впервые привели меня на спектакль. Это была «Жизель», которую я увидела в Киеве в далеком 1975 году. Все мое балетное детство и балетная юность (нет, я никогда не мечтала стать балериной, но смотрела все спектакли, которые показывали по телевизору: в Гомеле нет оперного театра) прошли под знаком Плисецкой – Легенда! Недосягаемая! – и с мечтой увидеть ее не только по телевизору. Мечта сбылась в 1990-е, когда я работала в Риге, а там гастролировала группа артистов Большого театра. Я видела, как Плисецкая танцует «Айседору», поставленную для нее Морисом Бежаром. Если бы тогда кто-нибудь сказал мне, что я буду писать книгу о Плисецкой, наверное, рассмеялась бы.
По результатам социологического опроса, который специально для этой книги провели в Институте социальных наук Сеченовского университета, абсолютное большинство опрошенных (86,8 %) никогда не были на спектакле с участием Майи Плисецкой, но 76,3 % хотели бы такой спектакль увидеть. Записи спектаклей с ее участием, отрывки из них, фильмы-балеты сейчас доступны в Интернете, но, как говорили мои собеседники, они не всегда передают ощущение волшебства, которое возникало на сцене, когда Майя танцевала. Магия Плисецкой – особая история. О ней – балетной, человеческой и женской – вы тоже прочитаете в этой книге.
Один из важнейших вопросов для любого автора, начинающего писать о легендарной личности, – как эту книгу выстроить? Чисто биографически – родилась, училась, пришла в театр, вышла замуж, стала всемирно знаменитой? Скучно: именно биографий Плисецкой написано несколько. Есть ли смысл снова возвращаться к хорошо известному? Кстати, по результатам социологического опроса, лишь 15,3 % респондентов ничего не знают о Майе Плисецкой, ее имя известно 50,9 % опрошенных, а 34,2 % знают о ней достаточно много.
Когда я писала о Валентине Елизарьеве, вопроса о том, как составить книгу, не было: мне с самого начала было понятно, что ее нужно выстраивать по балетам, которые он поставил. Получилась творческая биография. Но это хореограф, с артистами – другая история. Да и на чисто творческую биографию я не замахивалась: я ведь журналист, а не балетный критик. Лишь одному балетному соблазну не смогла противиться: «Кармен-сюита». Я решила рассказать об этом балете – между прочим, первом, поставленном специально для Майи, на нее, имевшем для нее особенное значение и смысл, – настолько подробно, насколько это возможно. Я поговорила с его создателями – Родионом Щедриным, Борисом Мессерером, Сергеем Радченко, Наталией Касаткиной и Виктором Барыкиным, который сегодня трепетно сохраняет «Кармен-сюиту» и переносит на другие сцены. Их рассказы составили параллельную историю в этой книге – историю про главный Майин балет.
Мне показалось, что главы в книге о Плисецкой должны быть тематическими: вот, например, «Лебединое озеро» и «Лебедя» объединяет не только «птичья» тема, но и политические события: как она танцевала «Лебединое», когда ее не выпустили на гастроли в Великобританию, и это было протестом, как танцевала «Лебедя» на гастролях в США в день убийства сенатора Роберта Кеннеди, с которыми был то ли флирт, то ли начало романа, и это было скорбью. И я объединила этих лебедей в одну главу.
Я думала о том, как назвать главу об отношениях Майи и Щедрина. Сначала назвала просто «Любовь», ведь это была именно она – настоящая, живая, трепетная, несмотря на неверие окружающих, слухи и мрачные прогнозы. Но потом… чем больше я разговаривала и читала, тем больше убеждалась: Родион Константинович оказался, пожалуй, единственным, кто сумел укротить стихийную Майю. И мне показалось правильным назвать эту главу «Укрощение стихии».
Самой сложной для меня главой в книге стала та, что о взаимоотношениях Плисецкой с властью. Но ее нельзя было избежать: дочь репрессированного отца, она подписывала коллективные письма с одобрением политики партии (но в эту партию так и не вступила), также она много писала о том, как КГБ не пускало ее за границу и отравляло жизнь, но при этом дружила семьями с генералами этого ведомства… Я переписывала эту главу несколько раз, понимая, как важно остаться в позиции наблюдателя и давать читателю факты и только факты, а он сам будет решать, как их интерпретировать. Это мой журналистский подход: я вам – факты, вы себе – выводы.
Самый главный вывод, который я сделала, разговаривая с людьми, знавшими Майю Михайловну близко, глядя на записи ее спектаклей, читая ее и о ней: она – единственная в своем роде. Другой такой не будет.
Счастлива, что прикоснулась.
Увертюра
Династия
Если бы рыжая девочка Майя, ставшая всемирно известной балериной, выбирала семью, в которой нужно родиться, вряд ли она сделала бы выбор лучше.
По линии мамы Майя была из Мессереров. Дед Михаил Борисович (Мендель Беркович) был из Вильно, там родились четверо его детей, в том числе и мама Рахиль (благодаря этому после распада СССР Майя Плисецкая и Родион Щедрин получат литовское гражданство). Дерзость и неготовность мириться с существующими границами (и в прямом смысле тоже) – отсюда, из семьи: дед Михаил, выучившись на зубного врача, вырвался из еврейской черты оседлости и в 1904 году перевез семью в Москву. Как вспоминал потом внук Михаила Борисовича Азарий Плисецкий, «Священное Писание увлекало деда куда больше, чем работа. Именами любимых библейских героев он нарекал своих детей. Так в семье появились Азарий, Маттаний, Рахиль, Асаф, Суламифь, Эммануил, Элишева и Аминадав. Каково им придется с такими именами в России, деда не беспокоило».
