Николай Крючков. Русский характер - Евграфов Константин Васильевич (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗
И это было действительно так. Страна призывала: «Комсомолец – на трактор! Девушки – на самолет! Активисты – в забой!» И люди не по принуждению, а по велению сердца отзывались на эти призывы, ломали характеры, собственные влечения, семейные традиции и шли туда, куда их призывали. Страна приказывала быть стахановцами, папанинцами, мичуринцами, тимуровцами, и люди стремились ими стать.
Предвижу запоздалые упреки в адрес Николая Афанасьевича со стороны тех, кто хотел бы напомнить о муках «кремлевских жен» и обитателей «дома на Набережной» в те же самые 30-е – величественно-роковые. Но, думаю, великий артист никогда бы не принял эти упреки: ему близки были по духу люди-созидатели, натуры по-русски широкие и щедрые. И он никогда не понимал людей, скорбящих об утраченных иллюзиях.
Да и, кроме того, Николай Афанасьевич лишний раз напомнил бы притчу о луже, в которой он хотел видеть отраженное небо в звездах. Ну а кто хочет в ней поваляться – так ведь вольному воля. И не следует приглашать других поваляться с собою рядом.
«Мой девиз, – любил повторять Крючков, – служить народу». И это не звучало красивой фразой – ему были глубоко чужды как пустозвонство, так и крикливость. Он не терпел фальши ни в жизни, ни в искусстве.
Его жена Лидия Николаевна Крючкова, с которой Николай Афанасьевич прожил долгие десятилетия, писала: «Его жизнь раскрылась на эпоху, где все в жизни и на экране неподдельным чувством обеспечено. Эту эпоху можно назвать великой для русского киноискусства, и он был одним из тех, чья судьба в ней была необычайна. Через кинороли он передал апофеоз великого жизнелюбия и талантливости русского народа. У него хватило драматической силы и выразительных средств дать актерскую киноповесть о герое-современнике на протяжении всего творческого пути. Он был той индивидуальности, которая завоевала любовь миллионов зрителей, пробуждая в них чувство прекрасного в человеке, открывая красоту в повседневной жизни, олицетворяя воплощение торжества мужества, справедливости и гуманности…
В нем видели не только артиста-исполнителя, но и человека, прошедшего со страной дорогами борьбы и побед. Оптимизм, любовь к Родине, природе удерживали его на градусе молодости – человеческой и творческой».
Жизнь Николая Афанасьевича вовсе не состояла из череды бесконечных побед и достижений, как могло бы показаться на первый взгляд. Творческий путь всякого великого художника – это всегда мучительный путь первопроходца, открывающего одну неизведанную даль за другой. И познание этого пути представляет интерес хотя бы потому, что ведет к познанию Личности – что само по себе уже занимательно. К тому же если Личность эта наш старый и вечно молодой «знакомый незнакомец» Николай Афанасьевич Крючков.
Лидия Смирнова как-то заметила о своем давнем кинематографическом партнере: «Крючков среди людей – это, пожалуй, не менее интересно, чем Крючков на экране. Он был любим всеми, кто видел его на экране и знал лично. Популярность его легендарна. В общении он всегда был доступным, земным. Это человек редкой душевной доброты».
Сейчас уже мало осталось тех, с кем Николая Афанасьевича связывали не только творческие узы, но и теплые товарищеские отношения, которые сохранялись годами и десятилетиями и которыми он очень дорожил. И дай им Бог многих лет. Они сохранили в своей памяти живые свидетельства об общении с великим артистом. Другие же оставили после себя воспоминания, в которых запечатлели черты характера жизненного образа Николая Афанасьевича.
И все эти штрихи к его портрету придают ему больше живости и человечности, без которых он, этот портрет, выглядел бы застывшей театральной маской, скрывающей душу артиста, его неповторимую Личность.
Понимаю, никакими литературными средствами не передать характерный, с хрипотцой, голос Крючкова, его интонации. Причем каждый оборот речи, а то и слово, которое он хотел выделить, подчеркнуть, сопровождались определенными жестами, выразительной мимикой, многозначительными паузами. А рассказчик он был удивительный и неутомимый. Как вспоминал Владимир Этуш, «его немного приблатненная речь, которой щеголяли многие киношники, не умолкала».
Сейчас многие артисты, которые слышали живую речь Николая Афанасьевича, пытаются подражать ему. Некоторым это удается больше, другим меньше, но никому еще не удалось достичь полной идентичности. Словами же, конечно, это тем более не выразить.
Истории, которые я предлагаю уважаемым читателям в этой главке, рассказаны мне друзьями-товарищами Николая Афанасьевича, его знакомыми и почитателями. Я бережно сохранил в них образ артиста, но, увы, не в моих силах было озвучить его неподражаемую живую речь.
Чтобы восстановить этот пробел, читатели должны будут всего-навсего вспомнить голос экранного Крючкова, и все сразу встанет на свои места: Крючков и на экране. и в жизни всегда оставался самим собой.
Мне было известно, что Николая Афанасьевича Крючкова связывала многолетняя теплая дружба с выдающимся актером мирового кино, его сверстником, Сергеем Дмитриевичем Столяровым. Сын последнего, Кирилл, светлой души человек и тоже артист, как говорят, с младых ногтей вращался в актерской среде и после смерти отца продолжил эту дружбу с дядей Колей. Так кто мог больше него рассказать о «Крючкове среди людей»? И я попросил:
– Кирилл, нарисуй, пожалуйста, портрет Николая Афанасьевича не акварелью, не елеем, а обычным грифелем. Сможешь?
– Хорошо, попробую, – не стал ломаться Кирилл. – И для затравки вспомню одну историю, о которой мне рассказывал отец.
Сидят за столиком в театральном буфете три артиста: Сергей Мартинсон, Константин Сорокин и Николай Крючков. Пьют чай. А надо сказать, что Сорокин увлекался русской историей. Его интересовали подробности расстрела царской семьи, судьба Шаляпина и тому подобные эпизоды нашей истории, в которых тогда еще не было полной ясности. Он отличался необыкновенной скромностью, и когда его спрашивали: «Константин Николаевич, вы выступаете сегодня? – он отвечал: «Выступает Шаляпин, а я участвую в концерте».
Так вот, сидят они, пьют чай, и Сорокин продолжает свою вечную тему:
– А ты помнишь, Сережа, когда после окончания оперы «Жизнь за царя» Шаляпин вдруг встал на колени перед императорской ложей, где сидел государь с семьей?
– Как же, как же, Костя! Тогда вся передовая общественность во главе с Горьким, другом Федора Ивановича, возмутилась этим его верноподданническим поступком!
– А ведь Шаляпин всего-навсего просил государя, чтобы он повысил ставки хористам императорского театра. Они бедствовали!
– Конечно, помню, Костя!
– А о чем там была речь, ребята? – вклинивается Крючков.
Мартинсон морщится.
– Коль, ты этого не понимаешь, так смолчи.
И Сорокин продолжает:
– А потом Шаляпин написал Рахманинову, который был в это время в эмиграции, письмо.
– Ну как же, Костя! Я помню это письмо…
– А что он там написал, ребята?
Мартинсон досадливо отмахивается.
– Коль, ну помолчи!.. И вот когда Шаляпин должен был уже помириться с Горьким…
– Ну конечно же! – перебивает Сорокин. – Мои друзья из Мариинского театра.
– И что эти друзья? – Крючков.
– Слушай, Коль, отстань… Ты ведь этого не читал!
– Одну минуточку! – Крючков отодвигает чашку с чаем в сторону. – А что написано у Карла Маркса? «Капитал». Второй том. Третий абзац сверху. Что написано?
Мартинсон тушуется:
– Не знаю… Я не читал.
– И я не читал, но я же не выпендриваюсь!
«Вот в этом весь Крючков, – комментирует свой рассказ Кирилл. – Он никогда не корчил из себя значительную фигуру, этакого мэтра. Он был искренним до конца. За это его и любили. Когда мы говорим о нашем кинематографе тридцатых годов – это Крючков. И всё! Ни влево, ни вправо. Таким я его и запомнил: с папироской в зубах, с часами на руке. Вот на параде – все задрали головы и смотрят на самолеты, а он грызет яблоко и смотрит по сторонам. Он был человеком своего времени, он выразил эпоху. Он был настоящим пролетарием – гравер-накатчик, парень с Пресни. Он так себя и называл – «парень с Пресни». Носил эту свою кепочку, которую называл кепарь. «Кепарь у меня, старик. Кепарь!» Ни разу не надел шляпу. У него свой стиль, и он не выходил из его рамок. А с отцом его связывала общая любовь к природе, к рыбалке».
