Два побега<br/>(Из воспоминаний анархиста 1906-9 гг.) - Аршинов Петр Андреевич (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗

План нашего покушения состоял в следующем: против дома Кривоноженко сымается квартира приехавшими из Екатеринослава, якобы, мужем и женой. В квартиру вносится некоторая мебель, посуда, книги. Это для видимости. Главное же, в квартире устанавливаются две мощной силы бомбы. Внешне эти бомбы относятся к типу «зажигательных»: из отверстия их крышек выходит бикфордов шнур. Это значит, что для взрыва их необходимо сначала зажечь шнур, который, догорев до центра, зажигает динамитный капсюль и дает взрыв. Без предварительного зажигания шнура бомбы безопасны, их смело можно переносить с места на место. На самом же деле, бомбы наши были «химическими»: при малейшем наклоне их, они немедленно взрывались. Тип «зажигательных» им был придан для того только, чтобы обмануть бдительность полиции и легче ее накрыть. К этой квартире и бомбам мы привлекаем полицию предварительным взрывом, который раздается из этой же квартиры, но не должен быть столь сильным, чтобы опрокинуть основные бомбы. Мы имели полную уверенность в том, что как только раздастся предварительный взрыв, полиция во главе с Кривоноженко немедленно нагрянет на квартиру, набросится на бомбы и от неосторожного обращения с ними будет вся взорвана.

Утром 21 декабря 1906 года Николай вместе с Феней сняли квартиру по Церковной улице прям против дома Кривоноженко. Бомбы были начинены накануне, но не были поставлены на «бой». Это следовало сделать лишь на месте, чтобы после того совсем к ним не касаться. Для этого в последнюю минуту пришел Бабешко. Он установил бомбы в надежном месте, в печке, вставил в них трубки с серной кислотой, наглухо завинтил их, а под выходной дверью положил динамитный патрон, который через час-полтора должен был взорваться от соединенного с ним тлеющего трута. Когда все было сделано, он ушел вместе с товарищами.

В 9 часов утра все мы встретились на заводе и стали напряженно ждать развития дела. Из-за дальности расстояния и шума на заводе предварительного взрыва нам не удалось слышать. Но во время обеденного перерыва мы узнали, что взрыв был около 10–10 1/2 часов и что полиция уже роется в доме. Это происходило в двух минутах хода от нашего дома. С минуты на минуту я ждал, что вот-вот последуют взрывы. Но время шло, а их не было. Нервы напрягались до крайности. — «Неужели, неужели неудача?» — сверлило в мозгу. Неужели динамит не годен или кислота плоха? При одной такой мысли охватывало бешенство. Около нашего дома и дома Кривоноженко собралась большая толпа любопытных, следившая за действиями полиции. Живая почта в лице детей вихрем носилась по улице и сообщала все новости: найдены две бомбы, ищут еще; ломают печь, пол. Я вновь с напряжением стал ждать взрывов. — Не может быть, чтобы бомбы не взорвались, раз они уже попали в руки. Но они все не взрывались. Наконец, сообщают, что полиция выстроилась и медленно пошла по направлению к своему помещению. Бомбы несут впереди, при чем каждую бомбу несут два стражника и в том положении, в каком нашли их на квартире. Благодаря этому шествие двигалось очень медленно. Мне нужно было спешить на завод и, проходя соседней улицей, я искоса бросил взгляд и увидел чинное шествие стражников с смертоносными сосудами в руках. Хитрые бестии проявляли чрезвычайную осторожность. Даже нам, знавшим весь секрет этих бомб, трудно было проявить большую осторожность. — Значит не попались на нашу удочку, не обманул их бикфордов шнур — думал я про себя. Должно быть учитывали опыт других полиций.

В завод прихожу с небольшим опозданием и застаю там на своих местах Бабешко и Николая. Бабешко мрачнее ночи. Начинаем искать виновных: может быть, трубки были недостаточно наполнены кислотой или, может быть, бертолетовая соль не годна? Нет, все в порядке; соль была проверена, а трубка до такой степени наполнена, что раза два обожгла пальцы Бабешко. В чем же дело? Объяснений нет. — «Я все-таки верю, говорит Бабешко, что бомбы непременно взорвутся». Решили ждать, ко надежды были слабые.

На другой день, 22 декабря завод наш закончил работу в полдень и закрылся на праздники. Николай бывший нелегальным, чтобы несколько замести следы за собой, с вечера уезжал в Петербург недели на полторы. Мы с Бабешко оставались. Между первым и вторым часом того же дня я выходил из дома в баню и вдруг услышал два отрывистых, друга за другом последовавших, звука. Смутно в моем сознании мелькнула мысль, — а может быть, это наши бомбы? Но казалось странным, что звуки были не особенно сильные. Через полчаса баня наполнилась новыми людьми, и уже сообщалось, что в полицейском участке взорвались две бомбы, найденные вчера в одном доме. Участок разрушен; несколько человек убито и ранено. Я бросил баню и поспешил к Бабешко. По дороге увидел, что завод Шодуара оцеплен стражниками. Последние, не разобрав в первую минуту, откуда произошли взрывы, решили, что снаряды брошены в полицию из завода (полиция отделялась от завода заборчиком). Бабешко я застал дома и передал ему радостную весть. Он сиял. — Вот видишь, ликовал он, — я же говорил, что бомбы выполнят свое дело. — До отъезда успели повидать Николая; поделились настоящим, потолковали о будущем.

Подробности взрыва мы узнали от Бека, который немедленно, после взрыва побежал в полицейский участок и видал там всю картину разрушения. Оказывается, в участок, в качестве военных специалистов пригласили несколько казачьих офицеров осмотреть бомбы и решить, что с ними делать. Увидев бомбы, эти специалисты посмеялись неопытности и пугливости полицейских: пока не подожжешь шнур, бомбы, мол, совершенно безопасны. Кто-то пожелал посмотреть в дно блестящего золотого цилиндра, перевернул его и в ту же секунду один за другим последовали два страшных взрыва, разрушившие полицейский участок и убившие трех казачьих офицеров, околодочного надзирателя и стражника и ранившие нескольких человек. По счастливой случайности (его позвали к телефону) Кривоноженко за минуту перед этим вышел из роковой комнаты и тем спасся. Это не первый случай «везения» ему. Сам он открыто говорил, что покушение готовилось специально на него и взял себе на память кусочек разорвавшегося снаряда.

Происшедший взрыв нагнал порядочную панику на амурские и городские власти. Губернатор издал приказ о том, чтобы помещения, в которых будут обнаружены бомбы, взрывались самими властями. Этот бессмысленный приказ вызвал естественно возбуждение домовладельцев и его пришлось отменить. Кривоноженко еще более забронировался и взять его, не пожертвовав несколькими революционерами, не представлялось возможным. Но подобной чести мы не хотели ему оказывать. Приходилось выжидать благоприятного момента.

В первых числах марта 1907 года получилось известие, что Кривоноженко переводится в г. Александровск уже на должность пристава. Мы решили не упустить момент и взять его при посадке в поезд или в дороге. Необходимо было знать время и место его отъезда. Это взял на себя Бек, живший по соседству с Кривоноженко. И вот 6-го марта часов в шесть вечера Бек спешно сообщает мне и Бабешко, что через три часа Кривоноженко уезжает с вечерним девятичасовым пассажирским поездом со станции Амур. Сопровождает его группа стражников в 4–5 человек. Надо было немедленно решить, брать сейчас Кривоноженко или нет. Решили брать. Ибо это последний момент, когда он у нас так близко под руками; впоследствии, быть может, трудно будет его сыскать. Быстро достали мы свои новенькие браунинги, недавно полученные и еще необстрелянные. Попрощавшись с Николаем и членами своей семьи, я и Бабешко отправились на вокзал и стали там поджидать Кривоноженко. Он явился с довольно многочисленной группой стражников минут за пять до отхода поезда. Взять его не было возможности, не обрекши себя на верную смерть. Решили сесть в поезд и там улучить момент. С Кривоноженко сели в поезд три стражника, ко к нашему огромному разочарованию и озлоблению они прошли в вагон 2-го класса и заперлись в одном купе с Кривоноженко. Нам оставалось одно — доехать до Александровска и там на вокзале, при выходе Кривоноженко из вагона, расстрелять его и его стражу. Поезд туда прибывал поздно ночью и вряд ли в это время на вокзале могла находиться особая стража. Томительно стали мы ждать подъезда к Александровску.