Буги-вуги-Book. Авторский путеводитель по Петербургу, которого больше нет - Стогов Илья Юрьевич "Стогoff"
За стол они вернулись не скоро. Марина посидела со своей вечной полуулыбочкой, а потом встала и подожгла занавеску на окне.
– Красиво горит, – сказала она, пока все пытались не дать даче сгореть целиком.
Под утро она уехала назад в город.
7
Девушка ушла от одного поэта к другому. Неприятно, конечно, но в принципе – дело-то житейское. Однако в тот раз обернулось все крайне неприятно.
Уже через день кто-то рассказал Бродскому о том, как именно его невеста отметила Новый год. Плюнув на конспирацию, Иосиф примчался из Москвы в Ленинград.
Бобышев в тот момент был прописан в знаменитом ивановском «Доме с башней». Бродский – в стоявшем на Литейном «Доме Мурузи». Когда-то по этим двум адресам располагались главные литературные салоны имперского Петербурга. Прошла целая вечность, но даже и вечность спустя поэты моего города продолжали жить именно по этим двум адресам.
Иосиф позвонил Бобышеву и хамским тоном предложил встретиться на полпути между их домами, ровно напротив Таврического сада. Место там пустынное. Бобышев подозревал, что дело может кончиться ножом в селезенку. Но все равно пришел. Бродский, не глядя ему в лицо, спросил, спал ли тот с Мариной? Руки он не вынимал из карманов, и вообще было видно, что от броска на противника его отделяют считаные мгновения. Бобышев ответил, что на такие вопросы мужчины не отвечают. Иосиф продолжал молчать и нервно поводить плечами. После этого Бобышев просто развернулся и ушел домой. А Бродского той же ночью взяли милиционеры. Он пытался поговорить с Мариной, но не успел. Как только он появился возле своего дома, несколько людей в штатском тут же окружили его, предъявили ордер, затолкали в козелок и увезли.
Кому в данной ситуации было сложнее – сразу и не скажешь. Бродский сидел в изоляторе КГБ на Шпалерной и сходил с ума от ревности. А Бобышев оставался на свободе, но и носу не мог показать на улице, потому что все понимали – арестован Иосиф именно по его, Бобышева, вине.
Сперва Дмитрий попытался сбежать на ту самую дачу в Комарово. План состоял в том, чтобы пересидеть там, пока у приятелей не утихнет первый приступ ярости. Однако буквально по его следам на дачу прибыла большая компания литераторов, которые объявили подлецу, чтобы с дачи он убирался вон. Бобышев вернулся в городскую квартиру, и тут все начало происходить всерьез.
Знакомые художники, прежде дарившие ему свои полотна, теперь без звонка являлись, молча снимали картины со стены, плевали в пол и так же молча уходили. После того как суд дал Бродскому восемь лет и сослал в Архангельскую область, прозаик Андрей Битов позвонил и вызвал Бобышева на дуэль до смерти. Бывший друг Рейн написал о нашумевшем адюльтере поэму – поэма пользовалась бешеным успехом среди тех, кто понимал о чем идет речь.
Литературные девушки теперь отказывались с ним не то что спать, а даже здороваться. И самое ужасное, что среди этих девушек была и Марина тоже. Сперва Бобышев еще ходил к ней в гости. Втроем (он, она и Маринина мама) они еще пили чай. А потом Марина плюнула на все, собрала вещи и уехала к Бродскому на поселение.
Трудно представить поступок глупее, но Бобышев поехал за ней. Взял на работе отгул, купил билет на поезд и поехал в Архангельскую губернию. Утром он прибыл в город Коношу. Единственная почтовая машина до села Норенское, где отбывал Бродский, к тому времени уже ушла. Бобышев почапал пешком. Тридцать километров через слякотный мартовский лес.
Он дошел до Норенского как раз в тот момент, когда Марина садилась в кузов грузовика, чтобы ехать назад. Бродский в зэковском ватнике и сапогах стоял рядом, провожал ее.
Бобышев позже писал:
Я кричу:
– Марина! Вот ты где! Я за тобой!
– Нет! – Иосиф кричит. – Марина, слезай, ты никуда не поедешь!
– Нет!
– Да!
– Нет!
– Да!
Марина лезет через борт, спускается. Я за ней. Мы втроем входим в избу через дорогу напротив. Дальше что – непонятно. Но я знаю, зачем я приехал. За кем.
Громадная скрипучая изба. Входим в малую комнату: стол, заваленный книгами и рукописями, две лежанки. На полу – картонный короб с сигаретами «Кент». На стене, над одной из лежанок – остро заточенный топор.
– Что тебе здесь нужно? – зло спрашивает Иосиф.
– Ты знаешь. Я приехал за ней.
– Она отсюда никуда не уедет.
– Нет. Уедет. Со мной.
Взгляд на топор. Взгляд мой туда же.
– Я без нее никуда не уйду. Только вместе.
– Нет. Она останется здесь.
Взгляд на топор. Взгляд туда же.
– Нет, уедет.
– Нет, не уедет.
Тут вмешивается Марина, обращаясь к нему:
– Я тебе все сказала. Я уезжаю сейчас.
– Нет, ты не можешь. И машина ушла.
– Ничего. Я должна. Хоть пешком.
Мы вышли и направились к лесу. Поле кончалось. Дальше дорога, темнея и суживаясь, углублялась в лес. Все. Здесь я должен стоять за Марину.
– У меня в руках ничего нет, – показал я ладони Иосифу.
– У меня тоже!
Мы сжали кулаки и заходили индюками один вокруг другого. Но тут опять вмешалась Марина. Что-то быстро сказав Иосифу (обещание? ложную клятву?), она зашагала к лесу. Я – с ней. Он остался стоять у края поля.
Размахнувшись, я далеко закинул в талую воду токарный резец, лежавший все это время у меня в кармане пальто.
– Что это было? – тревожно вскинулась Марина.
– Так, ничего.
Конечно, это был не ножик. И не топор. Так, железка, для весу. Но можно было проломить ею череп.
8
Собственно, это был конец истории.
Отсидев положенное, Бродский вышел на свободу. Еще через шесть лет он выехал на ПМЖ за пределы Советского Союза. В 1989 году получил Нобелевскую премию по литературе. Последним из русских авторов.
Маленьким, семилетним, я жил ровно напротив «Дома Мурузи». По утрам мама иногда посылала меня в магазин за молоком. Проходя мимо громадного здания, я, бывало, натыкался взглядом на надпись мелом: «В этом доме жил великий русский поэт Иосиф Бродский». Это было что-то вроде самодельной мемориальной доски, которую рисовали поклонники эмигрировавшего поэта. К полудню надпись обычно стирали милиционеры, но через месяц-другой она появлялась снова.
В 1982-м году в США эмигрировал и Бобышев. Разумеется, поэты никогда больше не общались и никаких дружеских отношений не поддерживали. Когда я слышал о Бобышеве последний раз, он был женат четвертым браком, а какие-то деньги зарабатывал чтением лекций в американских университетах.
Марина Басманова осталась жить в Ленинграде. Живет здесь и до сих пор. Через девять месяцев после той поездки в Норенское она родила сына. Роды были тяжелые. Марина чуть не умерла. Но обошлось. В конце 1980-х Андрей Басманов ездил к отцу в США, но отношения у них как-то не заладились.
Бродский вообще очень болезненно воспринимал все, связанное с Мариной. За два года до смерти он написал последнее стихотворение, посвященное ей:
Четверть века назад ты питала пристрастие к люля и финикам,
Рисовала тушью в блокноте, немного пела,
Развлекалась со мной. Потом сошлась с инженером-химиком
И, судя по письмам, чудовищно поглупела.
Теперь тебя видят в церквях, в провинции и метрополии
На панихидах по общим друзьям, идущим теперь сплошною
Чередой. И я рад, что на свете есть расстояние более
Немыслимое, чем между тобой и мною.
Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
Ничего уже боле не связано. Никто их не уничтожил,
Но забыть одну жизнь – человеку нужна, как минимум,
Еще одна жизнь. И я эту долю прожил.