От великого Конде до Короля-солнце - Бретон Ги (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗

Он приказал послать за ней.

— Сестра, мы меня предали, — сказал он. — Брат мой знает секрет, а это значит, что мой секрет гуляет в ваших покоях.

Генриетта поклялась, что никому не доверяла тайну, поэтому проговориться никто не мог.

Король, весьма заинтригованный, призвал к себе Месье, дабы выяснить эту загадку. Желая задобрить брата, он рассказал ему, что с Англией вскоре будет заключен договор. Месье, польщенный этой фальшивой откровенностью, признался тогда, «что узнал новость о путешествии Мадам от шевалье де Лоррена».

— Кто же ему рассказал? — спросил король.

— Мадам де Коакен.

Людовик XIV понял все. Этой обворожительной молодой особе, бывшей некогда любовницей шевалье де Лоррена, удалось пробудить безумную страсть в старом сердце маршала де Тюренна. Великий полководец совершенно потерял голову от любви: не было никаких сомнений, что именно он выдал тайну. Зная, что Мадам собирается взять с собой свиту из хорошеньких придворных дам, и желая угодить своей любезной, он рассказал о путешествии и прибавил, что добьется ее включения в эскорт…

[62]

Король, призвав к себе Тюренна, обратился к нему напрямик и без подготовки.

«— Признайтесь мне как своему исповеднику. Вы говорили кому-нибудь о моих намерениях относительно Голландии и о путешествии Мадам в Англию?

— Как, сир, — произнес, запинаясь, Тюренн, — неужели о секрете Вашего величества стало известно?

— Это не имеет значения, — продолжал настаивать король, — вы об этом кому-нибудь говорили?

— Разумеется, я не проронил ни слова о ваших намерениях относительно Голландии, — ответил Тюренн. — Я скажу Вашему величеству всю правду. Мадам Коакен опасалась, что ее не возьмут в свиту, и я обещал оказать ей содействие. А чтобы она подготовилась заранее, я упомянул о намерении Мадам повидаться со своим братом королем. Но больше я ничего не говорил и прошу прощения у Вашего величества за допущенную мной оплошность.

Король, засмеявшись, спросил:

— Так вы, значит, влюблены в мадам де Коакен?

— Нет, сир, — отвечал Тюренн, — вовсе нет, но она принадлежит к числу моих близких друзей.

— Хорошо, — сказал король, — что сделано, то сделано. Но больше ничего ей не рассказывайте. Если же вы ее любите, то мне придется огорчить вас: она влюблена в шевалье де Лоррена, обо всем его уведомляет, а тот из Рима оповещает моего брата…

Смущенный Тюренн еще раз попросил прощения и удалился, пристыжено понурив голову.

Король же несколько успокоился, поскольку дипломатические его переговоры оставались тайной для всех, и приказал готовиться к поездке во Фландрию.

28 апреля 1670 года двор со свитой в три тысячи человек выехал из Сен-Жермена. Месье, подстрекаемый Гизом, продолжал дуться. Он принял твердое решение не пускать жену в Англию, раз его самого не допускали к переговорам; а во время путешествия всячески старался уколоть Мадам. Однажды ей нездоровилось, и он объявил:

Даниель де Коснак приводит этот диалог в своих Мемуарах.

— Мне было предсказано несколько жен, и я в это верю. Мадам в таком состоянии, что, судя по всему, долго не проживет, и ей было предсказано, что она скоро умрет…

Эти слова не остались незамеченными, и через некоторое время придворным пришлось о них вспомнить.

В Куртре Генриетта получила официальное приглашение от своего брата. Карл II по чистой случайности предпринял прогулку к берегам Ла-Манша и передал, что будет счастлив повидаться с сестрой в Дувре.

Месье сделал попытку удержать жену при себе. В дело вмешался сам король:

— Мадам поедет в Англию. Такова моя воля. И Генриетта отправилась в Дюнкерк, тогда как Филипп Орлеанский заперся в своей комнате, чтобы привести в порядок расстроенные нервы.

Морская прогулка оказалась чудесной, и все путешественницы были в восторге. В свите Мадам находилась восхитительная двадцатилетняя блондинка, которую звали Луиза де Керуаль, — ей предстояло сыграть весьма существенную роль в переговорах. Сам король выбрал ее, зная влюбчивую натуру Карла II. «Он полагал, — говорит Маколей, — что для Лондона не найти лучшего посла, чем красивая, распутная и хитрая француженка».

Генриетта провела в Англии две недели. 1 июня был подписан Дуврский договор, скрепивший союз Франции и Великобритании против Голландии.

Это была большая дипломатическая победа. Мадам, гордясь делом рук своих, возвратилась в Сен-Жермен 18 июня, осыпаемая похвалами и покрытая славой. В постели брата она оставила молодую Луизу де Керуаль, которую англичане станут называть миледи Карвел на свой манер, но не менее эффективно, продолжала укреплять англо-французскую дружбу…

После подписания Дуврского договора у Месье открылись глаза. Обнаружив, что его опять провели, и ревнуя к Генриетте, которой доверили важное государственное дело, он написал горькое письмо шевалье де Лоррену.

Тот понял, что ему никогда не вернуться в Сен-Жермен, если его ненавистница еще более усилит свое влияние при дворе. Тогда он раздобыл итальянский яд, неизвестный во Франции, и отправил его с верным человеком в Сен-Клу. 30 июня Мадам стало плохо, и в тот же день она умерла…

Об обстоятельствах этой странной кончины поведал Боссюэ. Однако величественной неопределенности «Надгробной проповеди» я предпочитаю прозаическое изложение свидетелей происшедшего. Вот как мадам де Лафайет описывает начало болезни, которая свела в могилу Генриетту Английскую: «Покинув Буафран, принцесса приехала к мадам де Мекельбур. Пока они разговаривали, мадам де Гамаш принесла подслащенной воды, которую Мадам незадолго до того попросила; ее камеристка, мадам де Гурдон, подала ей чашку. Она выпила и едва успела поставить чашку на блюдце, как, схватившись рукой за бок, произнесла голосом, выражавшим глубокую муку: „О, как мне больно! Я этого не вынесу!“

Говоря эти слова, она покраснела, а мгновение спустя побелела, как полотно, что всех нас испугало; она продолжала стонать и велела, чтобы мы ее уложили, сказав, что не может держаться на ногах.

Мы взяли ее под руки, она с трудом передвигала ноги и шла согнувшись. Ее быстро раздели, я поддерживала ее, пока ей расшнуровывали корсаж. Она тяжело дышала, и я заметила, что в глазах ее стоят слезы. Меня это поразило и тронуло, ибо я знала, что никого нет терпеливее, чем она.

Целуя ей руки, я сказала, что она, должно быть, сильно страдает; она ответила, что этого даже представить нельзя. Ее уложили в постель, но она стала кричать еще сильнее, чем раньше, и начала метаться из стороны в сторону, как человек, которому приходится испытывать невыносимую боль. В это время уже послали за ее лейб-медиком, г-ном Эспри. Он пришел и, объявив, что это желудочные колики, прописал лекарства, обычные при подобных обстоятельствах. Однако страдания Мадам не уменьшались. Она сказала, что болезнь ее серьезнее, чем все думают, что она умирает, чтобы немедля послали за священником…

Все, о чем я рассказываю, произошло меньше чем за полчаса. Мадам продолжала кричать и говорила, что У нее страшно болит живот. Внезапно она велела осмотреть ту воду, которую пила, говоря, что в ней был яд, что бутылки перепутали, что ее отравили, она в этом уверена, и ей нужно дать противоядие…

Я стояла в алькове рядом с Месье. И хотя я считала его неспособным на такое преступление, любопытство, присущее испорченной человеческой натуре, заставило меня внимательно поглядеть на него. При словах Мадам в лице его не выразилось ни удивления, ни смущения…»

Несколько часов спустя, после мучительной агонии, Мадам скончалась, несмотря на все усилия беспомощных врачей.

Хотя мадам де Лафайет великолепно описала симптомы неожиданной болезни и на сей счет существует несколько точных свидетельств других современников, некоторые историки все-таки полагают возможным оспаривать тот факт, что Генриетту Английскую отравили. Однако сейчас нам достоверно известно, как все это произошло.