Тайна смерти Рудольфа Гесса (Дневник надзирателя Межсоюзной тюрьмы Шпандау) - Плотников Андрей Николаевич (список книг TXT) 📗
1. Советского директора о том, что французская сторона готова поддержать позицию советской стороны, если Советский Союз пойдет на уступки Франции на переговорах в Чаде;
2. Британского директора о том, что французская сторона готова поддержать позицию британской стороны, если Великобритания согласится с позицией Франции по ситуации в Алжире;
3. Американского директора о том, что французская сторона согласна с мнением американской стороны по данному конкретному вопросу, а также о том, что Франция и далее будет принципиально поддерживать политику Соединенных Штатов на международной арене». Естественно, и американский директор после заседания в четверг сделал доклад своему руководству. Не буду утомлять читателя перечислением полученных им инструкций. Любой человек, знакомый с международной обстановкой этого времени, может представить себе их содержание.
В понедельник, 30 ноября советский директор МТШ получил телеграмму из Москвы: «Из-за Вашей мягкотелой позиции на переговорах в МТШ советская делегация полностью провалила переговоры по Египту. За невыполнение полученных инструкций Вам объявляется замечание. Требуем впредь не допускать подобных просчетов и более жестко отстаивать позицию Советского Союза на вверенном Вам участке». В это время «заключенный № 7», ничего не подозревая, пользовался новым рулоном туалетной бумаги.
На следующий день, 1 декабря американский караул заступил на дежурство вместо советского караула по охране тюрьмы, и американский директор стал председательствовать на заседаниях директоров. На торжественном обеде по такому поводу коллеги-директора говорили слова благодарности советскому директору за работу в прошедшем месяце и желали удачи американскому директору. За окном лил дождь, дул промозглый ветер. Американский директор смотрел на горящие в камине дрова и скромно улыбался. Он еще не знал, что «заключенный № 7» распечатал последнюю упаковку носовых платков…
У меня ночная смена на воротах. Вокруг тишина. За окном и на мониторах полный покой. В такое время хорошо почитать что-нибудь интересное. Под рукой есть свежий номер журнала «Штерн», а в нем статья про перестройку в Советском Союзе. Звонок у ворот. Это американский офицер пришел проверять караул. Открываю ворота, здороваемся. Часовой у входа замирает по стойке «смирно». Я знаю, что ночная проверка караула происходит не каждую ночь, но периодически бывает. На то она и военная служба, расслабляться им нельзя.
Минут через двадцать раздается стук в дверь, офицер просит выпустить его во внешний мир. Короткое «бай!» на прощание, поворачиваю ключ в замке. Теперь можно продолжить чтение. Но через некоторое время громкий голос раздается за дверью моей дежурной комнаты. Ночная тишина улетучилась в один миг. Понятно, что кто-то из караула громко разговаривает во внутреннем дворе. Проходит пять минут, потом десять, а голос продолжает громко о чем-то вещать. Слов через дверь не разобрать, но хорошо слышна монотонная речь одного человека. Неужели часовой возле караульного помещения громко и долго разговаривает сам с собой?
Любопытство берет верх, я открываю дверь. Часовой с винтовкой, как и положено, располагается у входа в караульное помещение и молчит. А говорит американский сержант. Перед ним навытяжку стоят три солдата без оружия. Сержант говорит громко и очень убедительно. При этом сержант находится почти вплотную к одному из солдат и их лица отделяют буквально сантиметры. Сержант широко открывает рот и активно шевелит губами. Понятно, что ему очень хочется донести до подчиненных что-то очень важное. На меня сержант не обращает никакого внимания. Он отступает на полшага назад и теперь его указательный палец почти упирается в грудь молодого бойца. Кажется, он сейчас проткнет им солдата. Но тот стоит не шелохнувшись, глядя прямо перед собой широко открытыми глазами. Сержант продолжает свою речь очень громким монотонным голосом, не срываясь на крик, но и не давая себе передышки. Из моего скромного знания американского военного сленга понятно только, что сержант очень недоволен самим солдатом, и его мамой, и его папой, и бабушкой с дедушкой, и даже его задницей.
Я закрываю дверь и возвращаюсь к чтению журнала. Ясно, что идет воспитательный разговор о смысле жизни. Вероятно, повод для беседы возник после визита офицера. Интересно, на сколько хватит выдержки у солдат слушать подобное нравоучение? Судя по поведению сержанта, его энергии для такой беседы хватит надолго.
Прошло еще около получаса, я уже просмотрел почти весь журнал, когда голос за дверью стих. Думаю, что боеспособность американской армии в данном конкретном подразделении в эту ночь значительно повысилась.
Германия, и Восточная, и Западная, готова встретить Рождество. Улицы и окна домов наряжены всевозможными украшениями и затейливыми подсветками. В магазинах толпы покупателей. На городских площадях проходят рождественские ярмарки с выступлениями артистов, множеством аттракционов и каруселей. Прилавки ярмарочных ларьков забиты всевозможными вкусными товарами и различными сувенирами. В воздухе стоит запах жареных сосисок и глинтвейна — горячего вина с корицей. Праздничное настроение просто витает над всем городом.
Однако праздник праздником, но надо и работать. Я сегодня старший смены. Последние мои записи в журнале дежурств говорят о том, что заключенный выведен на прогулку в сад, а санитар Мелаоухи убыл из блока. На столе свежий номер газеты «Берлинер моргенпост», а в нем статья с красноречивым названием «46-е Рождество за решеткой». Сама статья размещена внутри газеты, а ее заголовок и краткий анонс на первой полосе, так что сразу бросается в глаза. Даже не читая, по одному названию можно понять, о чем и о ком идет речь в этой «праздничной» рождественской статье.
Бывший пастор тюрьмы для военных преступников Шпандау, бывший капеллан французской армии Шарль Габель направил в редакцию газеты открытое письмо, адресованное «многим друзьям по церкви в Германии». Габель сообщает, что хочет уйти от служебной деятельности и продолжить свою схватку за Рудольфа Гесса, который встречает 46-й рождественский праздник за решеткой. То что происходит в Шпандау, абсолютно неприемлемо для церкви Иисуса Христа, считает бывший пастор и называет полномочия четырех директоров тюрьмы «прямым шагом назад в Средневековье». Конечно, Габель ничего не говорит о том, что его просто выгнали из французской армии за деятельность, позорящую честь французского офицера. Но, видно, именно поэтому «мне стыдно за свою собственную страну!» — восклицает он.
Звонок у входной двери в блок нарушает мое чтение. Это секретарь Мукенгешай принес график дежурств на новый, 1987 год. Забираю у секретаря лист бумаги, запираю дверь. Этот экземпляр предназначен для старшего дежурного надзирателя, он будет лежать в журнале дежурств. Из графика видно, что на будущий год у советской стороны выпадает «пауза» и на 1, и на 9 мая, значит, будет возможность выехать всем своим коллективом на природу и отметить праздники. А вот на мой день рождения в августе предстоит обычный рабочий день. И в последний день года у советской стороны по графику выходной. Но с 0.00 часов 1 января 1988 года кто-то из советских надзирателей должен будет заступить старшим смены, значит, встретит Новый год не дома. Вот такое расписание на грядущий год.
Слышен звук открываемой двери лифта. «Заключенный № 7» и американский надзиратель Пайец вернулись в блок с прогулки в саду. Делаю соответствующую запись в книге дежурств.
Новый год полным шагом идет по планете, заканчивается 1986 год. Я заступаю старшим вечерней смены, а на огромной территории Советского Союза Новый год встречают уже в Иркутске. Мне же сегодня к полуночи дома не быть, работа такая. Западные коллеги, в отличие от русских, почти не замечают новогодний праздник. Вот неделю назад на католическое Рождество было массовое праздничное настроение. При встрече все поздравляли друг друга, говорили приятные слова. Даже заключенный получил дополнительное свидание с родственниками по случаю Рождества.
