Ничего кроме правды - Болен Дитер Гюнтер (первая книга TXT) 📗
Мне вставили трубку в мочевой пузырь, я две недели не мог по–нормальному мочиться. Когда я очнулся от наркоза, всё виделось как из–под вуали. Наддель рядом не было, только медсестра совала мне под нос телефонную трубку. «Там кто–то говорит, что должен непременно поговорить с Вами».
Я спросил себя, кто бы это мог быть и прохрипел в трубку: «Алло? Алло?»
«Ганс — Герман Тидье — загудели мне в ухо — слушай, дорогой Дитер! У тебя есть пять минут, чтобы объяснить мне, почему ты лежишь в больнице со сломанным членом. Иначе мы сами додумаемся».
Сам не понимаю, как я смог дать шефу «Бильда» приличный ответ. Помню только, как лежал, ослабевший, как меня бросило в пот. «Да–да, подожди, Ганс — Герман! Одну секундочку!» Я лихорадочно размышлял. Что сказать? Что сказать? Я спешно выдумал историю:
«Итак, Ганс — Герман, я стоял перед унитазом, как вдруг упал и ударился пенисом как раз об очко».
Конечно, я мог бы выдумать историю и поумней: что я упал с велосипеда, что на меня наступила лошадь, но ничего этого мне в голову тогда не пришло. Я слышал только, как Ганс — Герман прогудел в трубку «Вау! Вау! Вау!», а на следующий день, 7 декабря 1990 года, меня радостно приветствовал огромный заголовок в «Бильде»: «Кровавая драма в ванной — Дитер Болен почти кастрирован! Продолжение на странице 17!»
И продолжение: «Защемил между унитазом и раковиной!»
Мне было очень неловко, а моя семья отнеслась к произошедшему далеко не легкомысленно и была крайне обеспокоена. Мама привезла мне пирог, и даже Эрика нанесла визит.
Тревога номер два
Пять лет спустя судьба сыграла со мной такую же шутку. На этот раз я был в Магдебурге, в одном из номеров «Maritim», и мою партнёршу звали не Надей. Но всё остальное было прежним, так что администрация отеля выписала мне счёт за полный ремонт, включая поклейку обоев. Я спешил в больницу и позвонил по мобильному моему эксперту по пеннисам, который со своим серпентарием обосновался в гамбургской клинике при университете в Эппендорфе: «Помогите мне! Помогите мне!»
Гуланд призадумался: «Самое позднее, через два часа Вы должны лежать у меня на операционном столе. Иначе я ни за что не отвечаю».
А магдебургские врачи тем временем положили меня под капельницу и собирались вызвать машину, которая отвезла бы меня в Гамбург: «Так не выйдет, — говорили мне, качая головой — мы не сможем в такой срок найти кого–нибудь, кто повезёт Вас в Гамбург», на что я в бешенстве ответил: «Тогда я поеду сам!»
«Ни в коем случае, господин Болен, ни в коем случае! — пытались меня удержать — Вам не под силу следить за дорогой!»
Я сделал вид, будто согласился и в тот миг, когда никто не видел, слез с носилок, добежал до паркинга, запрыгнул в свой Мерседес, бросил на переднее сиденье бутылку с медицинским раствором. Я думаю, никто ещё не доезжал от Магдебурга до Гамбурга в столь короткий срок. Мне было плевать на всё. Я заезжал за свою полосу на скорости 250 км/ч, с брюк кровь капала на коврик, а я думал только: «Или ты доедешь за два часа или всё пропало».
Белый как мел я прибыл в Гамбург, и когда я очнулся от наркоза, профессор Гуланд заметил только: «Если такое случится ещё раз — плохо дело, господин Болен, тогда придётся вшить Вам молнию».
Он уверял меня, что ни с одним из его пациентов такое не происходило дважды. Скромно, как мне и свойственно, я отказался от предложения занести этот случай в книгу рекордов Гиннеса.
Мне больше негде жить в Берлине
1991. Столица утомила меня. Ни одной нормальной булочки с маком, от которой мне хотелось бы откусить. Ни одно яблоко не казалось вкусным. Может, это просто была тоска по Гамбургу. И разлука с моими детьми, и шум, и вонь этого огромного города — всё это довело меня до болезни.
Голова кружилась и болела, всё начиналось, когда я утром просыпался. И длилось до тех пор, пока мои глаза не закрывались вечером. Когда я пытался сконцентрироваться на какой–нибудь вещи, всё ускользало, как кадр на экране телевизора.
Я вновь попал в клинику, и доктора были почти разочарованы, когда несмотря на все компьютерные томограммы почти ничего не нашли в моём черепе. Я думаю, они искали только для того, чтобы предотвратить возможные недоразумения, но нашли там только здоровый головной мозг.
Я внушил себе, что станет лучше, если мы вернёмся в Гамбург. «Поехали, Надя, — решил я — давай переедем». Лучше никаких налоговых льгот, зато свежая голова.
Мы купили маленькую симпатичную белую виллу на Квикборн — Гайде, наискосок от виллы, на которой живёт Майк Крюгер со своим длинным носом, которым пашет землю в саду, когда снова суёт этот нюхательный орган не в своё дело. Здесь был лес, здесь были грибы, здесь поблизости жили мои дети.
Мы переехали, и мои боли и головокружения как ветром сдуло, зато нас теперь постоянно обворовывали. В первый раз воры забрали джентльменский набор: телевизор, видео, CD-плейер. После проделанной работы они ещё и сделали себе в кухне коктейль, пока мы с Наддель спали наверху.
В другой раз они украли Мерседес S-класса и все мои золотые пластинки, может, они думали, что те и впрямь из настоящего золота. По принципу: на лимоннице растут лимоны.
Полицейские привели меня на «место убийства» в километре от дома: намереваясь переплавить золото, преступники попытались выковырять пластинки из рамок, когда заметили, что это всего лишь латунь и жесть. Целое поле вандализма, мне высказывали сочувствие. Вот что меня особенно задело: среди жертв была моя первая золотая пластинка с Рики Кингом и редкие экземпляры из южной Африки и Израиля, куда нельзя позвонить и сказать: «Эй, вышлите мне новую!» Это был и впрямь трагический момент.
«Никаких проблем! Само собой разумеется," — ответил мне страховой агент — «для этого мы и существуем!» Мне выписали чек, и я купил себе новый Мерседес S-класса. Не прошло и четырёх недель, мы снова были обворованы. На этот раз тип из страховой компании говорил по–другому: «Господин Болен, Вы должны быть повнимательней!»
Пострадал пятисотый спортивный Мерседес, в машину для защиты от угона было встроено блокирующее устройство, но это не спасло. Потому что от бешенства, что машина не двигалась с места, грабители нанесли ей более сотни ножевых ударов, дыры зияли везде: в обивке, в шинах, в капоте.
Вместо прежнего «для этого мы и работаем» мне прислали письмо следующего содержания: «Мы солидное общество, мы вынуждены отказаться от того, чтобы обслуживать Вас в дальнейшем».
Так и получилось, что всего через год нам с Наддель пришлось снова искать жильё, чтобы нас согласилась обслуживать какая–нибудь страховая компания.
Моя вилла Розенгартен
Оскар Лафонтен говорит всегда: «У меня сердце слева», у Петера Гаувейлера оно справа, а моё сердце находится в пруду с карпами. Да, если где–то и есть уголок, в котором я счастлив, то только там, глядя на белые лилии, гортензии и волшебные клёны по берегам озерца. С кувшинками, красными и белыми, на воде. И карпы, которые стоят целое состояние, и которых вечно пожирают серые цапли. Ох уж эта послевоенная программа по разведению цапель! Один хороший обед обходится им в 1000 евро. Да, здесь отдыхает моя душа.
В поисках нового прибежища для нас с Наддель в разделе «недвижимость» газеты «Welt am Sonntag» («Мир в воскресенье») под заголовком «Объект недели» я натолкнулся на следующее объявление: «Столетняя загородная вилла, известна благодаря сериалу «Die Guldenburger», может быть использована под резиденцию посла, 13 000 квадратных метров сад, похожий на парк».
Я договорился о просмотре, но только для того, чтобы утвердиться в своей уверенности, что всё это мне не подходит: слишком экстравагантно, слишком громоздко.
Хозяин дома, довольно грубый тип, разменявший шестой десяток, заработавший своё состояние, занимаясь бизнесом с какими–то арабами в пустыне. Он пригласил нас с Наддель в просторный холл, выложенный чёрными и белыми мраморными плитками в шахматном порядке. После этого мы осмотрели 25 комнат, увидели пару каминов, а потом зашли в зимний сад, хозяин открыл дверь и вытолкал нас на огромную террасу с видом на сад. Было начало лета. Я распахнул глаза и был поражён: «Как — вопрошал я безмолвно — это и есть участок?»
