Гитлер в Вене. Портрет диктатора в юности - Хаманн Бригитта (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
В 1929 году Гитлер выступает против Макса Рейнхардта, и это продолжает старые венские баталии. Гитлер гневно нападает на интернационального театрального еврея, на Рейнхардтa alias Гольдмана (тот, ещё будучи молодым актёром, сменил фамилию Гольдман на фамилию Рейнхардт) и на планируемый им фестиваль в Мюнхене, называя его свинством и надругательством над религией. Народу преподносят грязь, актёрам выплачивают жалкие гонорары, организаторы-евреи гребут задарма огромные деньги, а налогоплательщикам выставят потом счёт! [369] И в другой речи: Когда настанет возрождение, мы будем черпать из резервуара достойного, честного немецкого искусства и немецких художников, нам не нужен будет этот интернациональный директор театра, мотающийся по миру, как цыган. Художники наподобие Рейнхардта распространяют заразу, разрушают наследие, которое мы так хотим сохранить [370]. Как и венские антисемиты рубежа веков, Гитлер объясняет успехи Рейнхардта происками международной еврейской прессы.
Ненависть Гитлера к «еврейской» художественной критике слышна во многих его высказываниях на посту рейхсканцлера. Например: Эта раса склонна унижать всё прекрасное, прибегая для этого чаще всего к умелой сатире. Но надо учесть, что за этим скрывается гораздо большее преступление: склонность к унижению и уничтожению вышестоящих [371]. Он демонстрировал и неприятие критиков как таковых: Я не выношу людей, чьё единственное занятие состоит в том, чтобы критиковать других [372]. Став рейхсканцлером, он запретил любую художественную критику в прессе и разрешил только «размышления об искусстве» и репортажи [373].
На Альфреда Роллера, столь страстно почитаемого Гитлером, антисемитские газеты также постоянно нападали как на «прислужника евреев»: он был ближайшим соратником не только Малера, но и Рейнхардта. В Вене вышла в его постановке скандальная «Саломея», а в 1909 году ещё и «Электра». Кульминацией его сотрудничества с Рейнхардтом и Штраусом в 1911 году стала мировая премьера «Кавалера роз» в Дрездене, эта постановка вплоть до сегодняшнего дня считается образцовой. В том же году Роллер оформил в Вене театральный спектакль Рейнхардта в цирке Буша: это «Царь Эдип» Софокла в обработке Гофмансталя, а в 1912 году — «Имярек» Гофмансталя. Массовые инсценировки, так называемый «театр пяти тысяч» с использованием множества световых и звуковых эффектов, порывали с традицией старого театра (сцена-коробка, узкие ложи и ярусы), ориентировались на широкую публику. Цена на билет была низкой, пускали всех и в любой одежде.
Рецензии на эти сенсационные постановки оказались неожиданными: в антисемитских газетах их проклинали, в либеральных одобряли и даже восхваляли. И снова Карл Краус оказался тем, кто со своим «Факелом» плыл против течения и критиковал Рейнхардта, этого «антрепренёра, витающего в облаках» [374]. «Драматургическая империя» Рейнхардта якобы обязана своим существованиям «лишь мощности его локтей…, которую он с тем же успехом мог бы проявить в банковском деле или в газете» [375]. Насмешки Крауса над «господами-создателями галиматьи» [376] были нацелены на концепцию универсального произведения искусства, которую страстно отстаивал Роллер.
Наследник престола Франц Фердинанд, стоящий на позициях христианских социалистов, сражался с Роллером более серьёзным оружием: он всеми средствами пытался противостоять назначению Роллера на пост директора венской Школы художественных искусств и ремесел в 1909 году. Когда Роллер всё же получил место, Франц Фердинанд «весьма настоятельно» приказал уважаемому венскому Музею прикладного искусства «никогда больше не выставлять современное прикладное искусство» — по его мнению, ничто иное, как «поделки масонов, евреев и республиканцев». Разрешалось выставлять только работы, выполненные в традиционном стиле [377]. Однако директор музея остался верен своей линии.
Впоследствии многие слова Гитлера оказываются как две капли воды похожи на те высказывания рубежа веков, что были направлены против модернизма. Так, в «Моей борьбе» он требует избавиться от нечистот городской «культуры», отравляющих нашу нравственность, причём без компромиссов и без колебаний, не обращая внимания на все эти вопли и крики… Следует подвергнуть чистке все сферы нашей культуры. Театр, изобразительное искусство, литературу, кино, прессу, плакат и витрины — всё следует очистить от явлений загнивающего мира и поставить на службу идее государственной и культурной нравственности. Общественную жизнь нужно освободить от удушающего запаха современной эротики [378].
Экскурс: Понятие «вырождение»
Словечко «выродившийся» вошло в моду в Вене на рубеже веков. Его употребляли применительно ко всем сферам жизни в таком значении: «резко отличающийся от своего вида», «неподобающий для данного вида», «отбившийся от рода». Женщины осмеливались требовать для себя лучшего образования или, того пуще, избирательного права, и тогда это называли «эмансипационным бешенством выродившихся баб» (ведь подобные стремления несовместимы с предназначением женщины, якобы предусмотренным для неё самой природой). Свободная мораль венских модернистов заслужила название «нравственного вырождения», искусство экспрессионизма тоже считали «выродившимся».
Определение «выродившийся» — не ново, его использовали и раньше, ещё в эпоху классики, хотя и нечасто. Значительно чаще употреблял его Рихард Вагнер, как в теоретических трудах, так и в текстах опер. Например, в «Риенци» говорится, что народ, отрёкшийся от своего вождя и народного трибуна, — это «выродившийся народ» [379].
Частое употребление данного слова на рубеже веков свидетельствует о популярности знаменитейшего из вероучений той эпохи — эволюционной теории Дарвина. В понимании Чарльза Дарвина, скончавшегося в 1882 году, это слово характеризовало болезненную дегенерацию растений и животных [380]. Значит, «выродившимся» оказывалось всё то, что противоречило дарвиновскому закону прогресса и поступательного развития.
«Выродившимся», например, называли интерес венских модернистов к примитивным культурам, его считали противоестественным шагом назад. А ведь искусство обязано развиваться, становиться всё более «красивым» и «благородным», стремиться к вечности, совершенству и неизменности. Почтительное отношение Поля Гогена к экзотическим дикарям-островитянам противоречило этому якобы природному закону и тем самым становилось не развитием или самостоятельной формой искусства, а дегенерацией, «вырождением», модным заблуждением, симптомом разложения, короче, тем, что следует преодолеть и оставить в прошлом.
Примерно к этому дарвинистскому словоупотреблению прибегает и Макс Нордау, проживающий в Париже врач и корреспондент «Нойе Фрайе Прессе». Его двухтомный труд «Вырождение» впервые вышел в 1892–1893 гг. и с тех пор неоднократно переиздавался. Благодаря этому двухтомнику понятие «вырождение» стало расхожим. Нордау требовал — в первую очередь от французских модернистов — стать как в художественном, так и в моральном плане на службу прогресса в понимании Дарвина. По Нордау, искусство обязано делать человека лучше и «здоровее». Художник не должен, обожествлять уродливое и больное, как «помешанный». У Нордау «вырожденцы не говорят, а лепечут. Они испускают односложные звуки вместо того, чтобы строить правильные предложения. Их картины и рисунки напоминают пачкотню детей на столах и стенах. Их музыка похожа на музыку желтолицых обитателей Восточной Азии. Они смешивают все роды искусства…» [381].
