Спецпохороны в полночь: Записки «печальных дел мастера» - Беляева Лилия Ивановна (бесплатные серии книг .txt, .fb2) 📗

— Две капли коньяка? Меня мучает вопрос — я видел молодого человека, которому вы будто бы передали все свои дела, как же это так? Вместо вас… Только честно — он справится?

Арий Давыдович задумался, вздохнул и ответил:

— Если пристрастится, то да…

"Пристрастится…" Повторюсь: старый, очень много чего повидавший человек верил только в страсть, только в неравнодушие… Теперь мне давно не тридцать лет, шестой десяток к концу… Вполне осознаю великую правоту именно пристрастного отношения к делу, к людям… Без нее легко вступать в ненужные конфликты, наживать случайных врагов. Зачем? Жизнь дается для радости, для любви, для сострадания себе подобным! Это же кошмар, сколько подчас злой энергии тратят те же мои дорогие писатели на выяснение в сущности второстепенных отношений друг с другом!

Сколько сил отдают бестолковому "пережевыванию" пустяковых случаев, будто бы задевающих их честь или национальное достоинство! Из мухи лепят во-от такого слона! И тем самым торопят свой конец…

Л. Б. А разве можно только сострадать, только смиряться, только любить?

Л. К. Позвольте я выскажусь несколько возвышенно: моя близость к Богу, к Лете, через которую, как известно, Харон переправляет на ту сторону смертные души, — позволили мне твердо уверовать в спасительность доброты и любви. Пусть не всегда это тебе дается легко, гнетут, давят обстоятельства, но все преходяще, кончится ненастье — и опять все вокруг озарит свет надежды и веры. Стало быть, старайся настроить себя не на нетерпимость к другому, не на желание поиздеваться, высмеять, "разоблачить", а на понимание, на снисхождение… Я, например, совсем не представляю себе жизни без любви. Может быть, и спасаюсь только любовью от злых мыслей и побуждений. Но я все время должен кого-то любить, о ком-то заботиться, моя рука должна ласкать и голубить… Люблю женщин, детей, собак, восход солнца и его закат, ковыльную степь и лазурное море, крошечные городочки по берегам тихих рек и свою громадную, громоздкую, многолюдную Москву. Да, я немножко избаловал своих детей, их у меня двое… И своего курцхаара Дези тоже… Ну что это в самом деле за "порядок" — не успею раздеться, а моя собаченция безо всякого спроса лапы мне на плечи и поцелуй в губы?

Но разве это все — что я люблю? А музыка… Я кончал музыкальное училище. Очень она мне помогает жить. Когда уж невмоготу, — сажусь к пианино и… ухожу весь, с головой, в мир прекрасных, отзывчивых звуков…

Л. Б. А цветы? Любите?

Л. К. Ни в коем случае! Разумом, конечно, понимаю, как они красивы и нарядны. Но — увы! У меня на цветы нечто вроде аллергии. Своего рода профессиональная болезнь. О, сколько я их перевидал! Букетов! Охапок! Горы! Люди почему-то не очень щедро одаривают друг друга цветами при жизни, а вот когда хоронят… И добрых слов живому говорить не спешат. А вот когда хоронят… Помню, одна очень умная женщина, писательница-юмористка, подошла ко мне и говорит:

— Левочка, умоляю тебя, проследи, пожалуйста, чтобы у моего гроба никто мне в любви не признавался. Не хочу.

Весело так сказала, а в глазах — печаль. Я выполнил ее завещание, когда подошла минута, попросил:

— Не надо, покойница очень настаивала, чтобы без лишних слов…

Л. Б. Можно сказать, что вы удерживаете в памяти много-много тайн?

Л. К. Так оно и есть. За почти тридцать-то лет… Тайн и полутайн… И загадок, которые не всегда легко отгадать. А подчас и вообще невозможно. Ведь я, простите, похоронил много десятков писателей и их близких… Организовывал ритуал прощания с А. Твардовским, К. Симоновым, К. Фединым, И. Эренбургом, Сергеем Смирновым, С. Наровчатовым, В. Тендряковым, Б. Пастернаком, Ю. Трифоновым…

Профтайна… Это когда от невыносимой жизни с "классиком" повесилась его жена. Но этого никто не должен знать. И я молчу. Или вот недавний случай — затянул петлю на шее очень всегда спокойный, интеллигентный человек. Что, почему? Но его тело друзья хотят видеть в Малом зале Центрального Дома литераторов, проститься по-человечески. Значит, надо не выдать причину смерти… в народе не принято "чтить" самоубийц, да и религия не позволяет этого…

Увы, мне пришлось поневоле быть свидетелем очень нервной сцены, когда две жены умершего писателя из меркантильных соображений рвали из рук друг у друга документы, свидетельства… Но разве подобное происходит только в писательской среде?

Л. Б. Ну а все-таки, что бы вы отнесли именно к особенностям нравов писательской среды, связанное с ритуалом похорон?

Л. К. Боже мой! Я позволю себе немножко посмеяться. Как смеялся Михаил Светлов в свое время. Он знал, что писатель писателю рознь согласно иерархической структуре и месту на "ступеньке". Он был вполне осведомлен о разнице в оплате похорон и надгробий в зависимости от "чина" писателя. И вот эта-то, "могильная" субординация его веселила необычайно. Он явно относил ее к бредовым идеям, достойным только издевки. От него изредка приходили в Литфонд телеграммы такого содержания: "Прошу не хоронить меня согласно иерархическим признакам. Причитающуюся сумму прошу вернуть наличными. Запомните: лучше дать при жизни в теплые руки, чем после смерти в холодные".

Да-с, хороним писателей до сих пор именно так — согласно "чину", и наш "асессор" никогда не получит более того, что ему положено по той ведомости, что была утверждена еще во времена правления царя Гороха. Покойник, не выслуживший наград и званий, будет лежать под надгробием в пятьсот рублей. Крошечное такое, неказистое… И на том спасибо. А уж маститый, да если еще и "столоначальник" и после смерти имеет право рассчитывать на особость. К примеру, К. Федину возводили величавую стеллу. А так как он к тому же был председателем правления Союза писателей СССР, то, выдав своей волей на увековечение его праха 2000 рублей, Союз тут же отослал депешу в Совмин СССР с просьбой позволить изрядно увеличить эту сумму. На могилу К. Паустовскому, помню, тянули валун из Сибири за 20000 рублей.

Кстати, возвращаясь к конфликтам… Я же отвечаю и за установку памятников и за мемориальные доски… Никогда не забуду грандиозного скандала между двумя вдовами. Одна из них, "уличив" меня в отсутствии должного пиитета к умершему мужу, не удержалась и "порадовала" меня следующим образом:

— Ваше счастье, что сейчас не тридцать седьмой год. Я бы засадила вас на веки вечные.

А сыр-бор разгорелся всего-навсего из-за того, что у Михаила Светлова на мемориальной доске был барельеф, а на мемориальной доске ее мужа его не было… Культ особенности, монументальности, изыска во что бы то ни стало — с этим мы долго жили, с этим и умирали… Впрочем, так уж ли все изменилось за эти пять лет? Наши привычки, вкусы, привязанности, воспитанные десятилетиями процветания бюрократически-субординационной системы?

Единственное утешение и повод для мудрого смирения — время работает на правду. И никакие сверхпамятники не спасут лжеклассиков от забвения. Народ издревле приемлет только истинное и, даже обольстившись на время агитацией-пропагандой в пользу подделки, все равно рано или поздно отторгает от своей души ненастоящее, вымученное, случайное.

Между прочим, нет для меня более достойного, трогающего сердце памятника, чем маленький черный камешек на могиле Баха в Вене… Суета сует и всяческая суета сопровождают до черты и за чертой только, на мой взгляд, ограниченных и пустоватых людей. Хотя, конечно, случается, что и умные, здравые люди желают самоутвердиться после собственной смерти глыбой гранита или мрамора. Жажда славы при жизни и после смерти терзает, по моим наблюдениям, многих творческих людей. Жажда успеха… До бесконечных, мучительных ночей, когда человек, как сумасшедший, ведет долгие, нервические споры со своими невидимыми врагами и завистниками… До инфарктов и инсультов… До решения немедленно сменить жену, которая не признает за ним, творцом, особых, упоительных для него доблестей, в то время как другая девушка, женщина, очарованная возможностью общения с поэтом, писателем, с эдаким небожителем, напротив, уверяет его со слезами на глазах, что она его понимает, она видит, какой он необыкновенный, ну абсолютно ни на кого не похожий, и какие же триумфы ждут его впереди. Недаром частенько творческие личности, что называется, "пережениваются"… Винить ли их за это? Смеяться ли над ними? Ведь есть случаи, когда довольно или основательно пожилой человек "сломя голову" влюбляется заново…