Севастополь. Сборник литературно-художественных произведений о героической обороне и освобождении го - Петров Евгений Петрович

Избитые обрушившимися камнями, оглушенные взрывами бомб, Потапенко, Корж и Четвертаков раскапывали обломки дзота. Они услышали слабый голос Сергея Раенко и подползли к нему.

Сергей умер на руках товарищей. Командование принял Михаил Потапенко.

Во время бомбежки раздробило камнями телефонный аппарат. А положение стало напряженным: немцы с трех сторон обложили одиннадцатый. И Потапенко решил…

— Слушай, Доля! — приказал он. — Пойдешь на КП. Пробьешься туда. Понял? Иди кустарником: там меньше немцев. Передай, чтоб прислали подкрепление с пулеметом, на высотку. Пусть нас поддержат!

"Как же так? — мелькнуло у Григория. — Уходить в решительную минуту? Ведь сражались вместе…"

Потапенко, словно прочтя его мысли, добавил:

— Иди, Григорий, тебя посылаю — больше некого.

— Есть!

И, взглянув, как Доля, прижав левой рукой винтовку к груди, пополз по ходу сообщения, Потапенко сказал: — Дойдет моряк.

Итти было почти невозможно: артиллерийский и минометный обстрел прижимал Григория к земле. Ползти становилось все труднее: мешала раненая рука. Немцы мелкими группами просачивались на гребень высоты, и каждая секунда грозила встречей с врагом. Но Доля упорно полз вверх по склону.

Добравшись до гребня, он оглянулся на холм, где сражались товарищи. Дзот был прикрыт серой шапкой дыма. Звуки выстрелов доносились приглушенно. Вдруг Доля услышал взрывы и увидел яркое пламя.

— Что там? — встревожился он. Ему захотелось сейчас же вернуться, стать рядом с друзьями. Но он вспомнил прощальные слова коммуниста Потапенко: "Иди, тебя посылаю — больше некого", плотнее запахнул надетую на нем шинель Алексея Калюжного (своей он прикрыл тело Мудрика) и, изо всех сил отталкиваясь ногами, пополз вперед.

В это время одиннадцатый отбивал очередной штурм гитлеровцев.

Захлебнулся пулемет: вражеская пуля пробила грудь отважного комсомольца Дмитрия Погорелова. Калюжный бросился к нему. Погиб Дмитрий, его друг, которого товарищи звали за упорство и решительность "Дима сказал — всё!" Он поклялся Родине, что будет сражаться с врагом до последней капли крови, и сдержал свою священную клятву.

Жажда мести за погибшего друга словно передалась пулемету, с такой яростью истреблял фашистов Алексей Калюжный. А рядом с ним, помогая вести огонь, лежал Иван Четвертаков.

Скоро Алексей был еще раз ранен — в правую руку. Его сменил Четвертаков. Снова бил пулемет, и падали у подножья холма фашистские автоматчики.

Мина, пущенная из Темной балки, грузно плюхнулась среди развалин дзота. Ее осколки изрешетили кожух станкового пулемета, пробили его ствол. Замолчал пулемет — верный друг моряков. Иван Четвертаков был убит.

Истекая кровью, Калюжный видел, как ползут и ползут вверх по крутому склону холма немецкие солдаты. До них — двадцать шагов. Алексей левой рукой сорвал с пояса гранату. Зубами вытянул чеку.

— Давай вместе, моряк! — услышал он громкий возглас Михаила Потапенко.

— За Родину! — крикнул Калюжный, вставая во весь рост.

Рядом с ними поднялись комсомолец Радченко и высокий матрос-санитар. Алексей из последних сил бросил гранату. За ним Потапенко метнул свой «снаряд» в немецкую цепь. Прогремели взрывы. Поднялось дымное пламя.

Это было последнее, что довелось увидеть комсомольцу Калюжному. Он упал на землю, насмерть сраженный фашистской пулей. А его товарищи, поднятые им на этот дерзкий бросок, штыками и гранатами смели с холма гитлеровцев. Фашисты, уже в который раз отброшенные от одиннадцатого дзота, скатились в долину.

…Обессилевший от потери крови и нечеловеческого напряжения, слабея с каждой минутой, Григорий Доля начал спускаться по обратному склону высоты 192,0. "Дойти, во что бы то ни стало дойти!" — эта мысль двигала его вперед.

Вечером два бойца подобрали Долю недалеко от командного пункта батальона.

— Откуда, матрос? — спросили его.

— Из одиннадцатого.

Это прозвучало, как пароль. Бойцы напоили Григория из фляжки и помогли добраться до медпункта батальона. Здесь он потерял сознание. Когда Доля очнулся, то увидел в свете неяркого огонька коптилки знакомое лицо военфельдшера электромеханической школы. Григорий повторил ему приказание Потапенко и добавил:

— Передайте на КП, товарищ военфельдшер… Все передайте! Там одиннадцатый сражается…

А в развалинах одиннадцатого продолжали биться с врагом черноморцы. Ночью погиб высокий санитар. Теперь дзот обороняли только трое: Корж, Потапенко и Радченко. Петр Корж был ранен в лицо и ногу. Перевязав раны обрывками тельняшки, он снова прильнул к своему ручному пулемету. Мысли Петра все время возвращались к Севастополю. Он почти физически ощущал, что прикрывает своей грудью родной город, где он знал каждую улицу, где была его семья, товарищи, близкие и дорогие люди. Михаил Потапенко дрался рядом. Богатырь-моряк метал свои «снаряды» в подползающих врагов. Из соседнего окопа отстреливался Владимир Радченко.

Лишь под вечер 20 декабря гитлеровцам удалось зажать в кольцо трех отважных черноморцев. Михаил Потапенко и Петр Корж погибли в неравном бою. Тяжело раненый комсомолец Владимир Радченко расстрелял все свои патроны и со штыком в руке отполз в кусты. Здесь он вступил в рукопашную схватку с фашистскими солдатами. Пока билось сердце, моряк уничтожал врагов. После боя здесь нашли его санитары — мертвого среди вражеских трупов.

Фашисты не прошли к Севастополю. Их задержали не только в Камышловской долине, но и по всему фронту. Даже там, где гитлеровские войска просунули свои щупальца в нашу оборону, эти щупальца обрубались. Корабли Черноморского флота непрерывно поддерживали наши части мощным артиллерийским огнем.

Немецкое "генеральное наступление" окончилось полным крахом. Упорство и стойкость защитников Севастополя задержали врагов, и это дало возможность советскому командованию ввести в бой свежие силы.

Пасмурным холодным вечером воины части морской пехоты сошли с корабля на берег Северной бухты. Темной ночью они двинулись к фронту. Морские пехотинцы штурмовали высоты в районе Мекензиевых гор. Они шли молча, маскируясь за каждым кустом и бугром. Их не остановил артиллерийский огонь врага. Грозная лавина советских моряков устремилась вперед.

Черноморцы очистили от фашистов Камышловскую долину и разоренную захватчиками деревню Камышлы. На холме у деревни они увидели развалины одиннадцатого дзота и поняли все, что происходило здесь. Разрушенный дзот, из амбразуры которого торчал разбитый пулемет, воронки от бомб, снарядов и мин, десятки вражеских трупов — все это говорило о долгом и упорном бое, о героизме и стойкости защитников маленькой крепости. И каждый из подошедших к дзоту героев видел, что все они, защитники дзота, погибшие здесь, — и этот моряк с кровавой повязкой на голове, и богатырь замполитрука и другие — до последнего дыхания оставались верными присяге.

Их похоронили у развалин дзота, который они так стойко и мужественно обороняли.

Над могилой героев воины поклялись:

— Отважные богатыри! Мы отомстим за вас. Будем драться так, как дрались вы, до последнего патрона, до последней капли крови. Мы выполним свою клятву так же честно, как выполнили ее вы.

И моряки пошли в бой.

Таран летчика Иванова

Мужественно дрался с врагом, навеки прославив свое имя, участник обороны Севастополя летчик-истребитель комсомолец Яков Иванов.

14 ноября 1941 года Иванов таранил над Севастополем фашистский самолет. 17 ноября отважный советский летчик повторил свой подвиг. Только что кончился ожесточенный бой с «юнкерсами». Иванов сбил одну фашистскую машину и возвращался на аэродром, когда заметил идущий к городу бомбардировщик врага «Дорнье-215». Бесстрашный истребитель смело атаковал «дорнье», но замолчал пулемет: кончился боезапас. Тогда верный долгу советского воина Яков Иванов пошел на таран. Огромная фашистская машина рухнула в море…